Если бы эти неразумные ревнители своих верований строже в своей совести отнеслись к своим поступкам, ко всему своему поведению в отношении к православию, то — кто знает? — может быть, совесть пробудила бы в них и дух смирения, и они стали бы способны восприять и дух православия и полюбили бы нас как братьев и рядом с нами стали бы на борьбу с деятелем тайны беззакония. А теперь, увы, они не во имя Христово работают, понося наше святое православие, и, повторяю, только себя унижают в наших же глазах, ибо нам-то видно ясно, чьим духом руководятся они...

С чего на чинается измена родным заветам?

Я закончил свой дневник о том — «Кто культурнее: они или мы?» и уже послал рукопись в редакцию, когда мне пришлось прочитать в одной рукописной автобиографии половины прошлого века следующие строки:

«Да, большой недостаток в русском высшем обществе, что там мало ценят милость Божию, что родились в православном исповедании. То, что человеку с прекрасными качествами, благородством и ученостию, но родившемуся в католичестве или протестантстве, еще потребно изучать, познавать, углубляться и разбирать, то православный уже имеет без всяких усилий, внедренное в сердце своем, всосанное с молоком матери своей, как бы сросшееся с ним и приобретенное без всяких трудов и усилий. Но, видно, правду говорят, что то, что получено без всяких трудов и усилий, то так мало и ценится! Если бы этим началам православия давали развиваться и укореняться, каких бы они не принесли благодатных плодов! Но они оставляются пренебреженными, засариваясь разным хламом лжемудрований, лжеумствований, ложных мнений; человек между тем узнает, что есть христианские же религии, которые смотрят снисходительнее на слабости человеческие и даже потворствуют им, не стесняют ни долгими молитвами, ни постами, ни воздержанием порывов плоти и крови; и вот, рожденный, но не укачествовавшийся в православии, соблазняется мнениями, чуждыми православию, наконец становится равнодушным к религии своей — дотоле, пока милующая Десница Всевышнего не образумит его своими наказаниями».

Это пишет человек светский, офицер, воспитанный в среде светского общества того времени и видевший главную причину зла в том, что у них, т. е. в этом обществе, было так много гувернеров и гувернанток, мадам и мамзелей, что дядя автора говаривал: «Когда это моя Европа разъедется?..»

Прошло с того времени, о коем говорит автор, сто лет, но «мадамы и мамзели», гувернеры и гувернантки-иностранки не составляют ли и теперь необходимой принадлежности в деле воспитания детей нашего не только интеллигентного, но и полуинтеллигентного общества? Не говорю уже о дворянских семьях: даже у купцов, которые сами нигде не учились, из мужичков вышли, около их детей увиваются уже француженки и немки, а иногда и англичанки: без новых языков, видите ли, обойтись нельзя, а им выучиться без этого рода педагогов очень трудно, и вот ребенок в самом золотом расцвете детства отдается на руки этим «европейцам» ради того только, чтобы была использована его в высшей степени восприимчивая память для изучения чужих языков... Родители не понимают, какою дорогою ценою они покупают легкость для их дитяти изучения иностранных языков; они не понимают, что, сами того не сознавая, поручают этим чужим людям не только разрушать некие малые зачатки православного миросозерцания, но незаметно, может быть, даже бессознательно, — кто поручится, что в иных случаях и сознательно? — строит в детской душе неправославное миросозерцание? Если русская безграмотная няня имела и без сомнения имеет и теперь такое великое значение в воспитании Пушкиных и др. великих русских людей, то как отрицать влияние на весь слагающийся строй души ребенка всех этих мамзелей и мадам?.. Не они ли первые, повторяю, может быть, непроизвольно, первые закладывают в душе будущего нашего интеллигента семена преувеличенного уважения ко всему западному, неправославному и пренебрежения к родному, православному? Не вследствие ли общения с ними наши дети еще с отрочества начинают пренебрежительно относиться к заветам старины родной? Хорошо, если сами родители строго держатся этой старины, как, например, держались ее родители автора вышеприведенной выписки. Вот что говорит он в своих записках: «У покойного деда моего всегда производилась на дому служба весь Великий пост, даже без священника, который приглашался только на первую и страстную седмицы, на все годовые праздники, во дни нарочитых святых и на все воскресные всенощные; мой отец, не желая изменять порядка своего отца, имея уже и детей, также три недели справлял службы Великим постом и все праздники. Так дошло и до меня. Прочие братья и сестры этого уже не помнят: они были очень малы, а я обыкновенно читал сам вечерни, повечерия, полунощницы и утрени дома, при крестах, и в церкви часы, а бабушка почти каждый день заезжала к матери, возвращаясь от обедни из Лебяжского Троицкого монастыря, в котором она и погребена». Но то было почти сто лет назад; теперь едва ли найдешь такую семью не только в высших сословиях, но и в купеческом и мещанском. И растут детские души вне той духовной атмосферы, которая называется церковностью, и обвевают их другие веяния. Церкви чуждые, ложатся на нежное детское сердце другие впечатления, незаметно, но прочно создается другое миросозерцание.

Дети! Какое бесценное сокровище вручает нам Бог в лице малых сих! Не напрасно детские души называются ангельскими: из св. купели крещения наши дети выходят чистыми, чуждыми греха прародительского, невинными существами. Вспомните слово Христово: «Если не будете и сами как дети, то не внидете в царствие небесное». Ведь о детях Господь сказал и сие: «Ангелы их всегда видят лице Отца Моего Небесного». Где дети, там и Ангелы Божии. Как же должно беречь это сокровище — детскую душу!..

А мы что с нею делаем? С первых шагов сознательной жизни, лишь только ребенок начинает лепетать, мы спешим отдать его на руки людям, чуждым нам и по духу, и по языку, и по всему их нравственному миросозерцанию. Дитя еще не научилось как следует называть окружающие его предметы, как в его невинную головку уже засевают французские, немецкие, английские фразы. Родители не хотят подумать хотя бы о том, что русское дитя ведь при таких условиях и мыслить будет не по-русски... Покойная Анна Феодоровна Аксакова в своих умных, философски обдуманных беседах не раз мне жаловалась, что затрудняется «думать по-русски»: с детства привыкла говорить по-немецки и думать по-немецки.

Случалось, что эта высокообразованная русская женщина не без труда подыскивала русские слова для выражения какого-либо отвлеченного понятия в области предметов возвышенных. Но она не виновата, что ее отец жил большею частию за границей, в Германии, хотя надо ему честь отдать: знал в совершенстве русский язык и умел воплощать в нем свои чудные поэтические произведения.

Имею основание, и кроме общих суждений, сказать, что иностранцы, допущенные к нашим детям, вредят и самому главному — они незаметно посевают в них свои религиозные воззрения. Понятно, что атеист не может говорить о Боге с должным благоговением. Но так же понятно, что фанатичная католичка найдет и время, и случай внушить ребенку свои понятия о чистилище, о непорочном зачатии; она с деланным благоговением говорит ему о «святом отце», о «сердце Иисусове» и пр. Хорошо, если умное дитя спросит своих родителей: как относиться к таким непрошеным урокам? А если не спросит?.. Невольно задумываешься над вопросом: что это значит, что даже коренные русские семьи, вроде купцов Абрикосовых, вдруг ни с того ни с сего ушли в латинство? Кто их подготовил к сему? О, конечно, патеры-иезуиты не упускают случая поймать в свои сети наших младенчествующих в вопросах богословия интеллигентов; но впереди патеров, очень вероятно, шли усердные их послушницы — мадамы и мамзели. С давних пор наше купеческое сословие отличалось от других интеллигентных сословий большею религиозностью; правда, в последнее время и оно пошло за интеллигентами из других, отравленных иудейской печатью, сословий, и даже в иных случаях опережает их; а все же в среде купеческих семей можно еще встретить людей, искренно верующих в Бога, не забывающих и единого на потребу. И вот сюда устремляют взоры латинские пропагандисты, здесь ищут себе поживы... Как же надобно беречь детей от этих алчных взоров, от всяких гувернеров и гувернанток, мадам и мамзелей, бонн и репетиторов!