Но не словами только, но и делом проявляют свои издевательства латины. Так, один нанес кнутом удар в лицо православному священнику, другой направил лошадь прямо на несшего хоругвь крестьянина; там латины лают по-собачьи на православных, здесь пляшут под звон православных колоколов... В одной православной церкви, в великую пятницу нынешнего года, выкрали плащаницу и подменили ее... дохлою собакою!
Скажут, может быть, что все это — некультурные люди проделывали: с них нельзя строго и взыскивать. Но, во-первых, я вот о том-то и говорю, что у нас, у православных, все это немыслимо, хотя мы сплошь «некультурные», а там руководящие слои, сливки общества считаются, по крайней мере среди поляков, людьми более наших интеллигентов религиозными, и могли бы воздействовать воспитательно на массы простых людей, но действуют, как известно, в обратную сторону, разжигая безумный фанатизм; во-вторых, разве «некультурные» люди травили лисицу в православном храме? Разве некультурный человек, например граф Тышкевич, засевал пшеницей место православного алтаря и не позволял православным даже осмотреть это место? Разве не представители западной культуры ставят православных в безвыходное положение, требуя отречения от православия, ради получения куска насущного хлеба? Допустят ли что-нибудь подобное наши простые крестьяне в отношении к латинам? Позволят ли себе, например, стрелять в латинский крест, как стрелял один поляк в крест православный, приговаривая: «Говори, какой ты бог: русский или польский», а далее слова, коих я опять-таки не решаюсь здесь приводить?
И невольно думаешь: не в этой ли невозможности приводить в печати разные нестерпимые богохульства и кощунства латин и заключается их темная сила? Когда начинаешь говорить с людьми, не знающими дела, им просто кажется невероятным то, что говоришь. Мне самому казалось невозможным допустить, чтобы именующие себя христианами позволяли себе такие кощунства, казалось дотоле, пока я документально не убедился в подлинности показаний из документа официального происхождения со всеми ссылками на подлинные судебные акты. И мне невольно припомнился наш безбожник граф Толстой; никакая цензура не могла пропустить его богохульных выходок в печать; мы, верные сыны Церкви, читая их в подпольных изданиях, возмущались ими, ужасались, страшась гнева Божия не только на богохульника, но и на тех, кто имеет у себя его богохульные писания, а большинство русских людей, слепо покланяющихся его художественному таланту, вовсе не зная о его богохульствах, удивлялись нам, за что мы его осуждаем, за что Церковь отлучила его от общения с собою. Когда же мы указывали им, в словесных объяснениях, на богохульные выходки изувера-графа, нам не верили, готовы были обозвать нас клеветниками на графа. Явилась, наконец, известная брошюра миссионера И. Г. Айвазова: «Кто такое граф Толстой?» Но цензура ее конфисковала и сожгла, как содержащую в себе богохульства, а автора едва не сослали в Сибирь... Спасло его, кажется, только то, что брошюра предварительно напечатана была в «Церковных Ведомостях»: для мирских представителей правосудия стало ясным, что повторение некоторых — и то только некоторых — хулений Толстого, с целию их изобличения, не есть богохульство. Тем не менее брошюра и теперь запрещена, хотя лучшего, отрезвляющего поклонников Толстого средства едва ли можно найти... Вот тоже могло бы случиться, если бы кто выбрал из упомянутых выше актов издевательства и кощунства латин, а поискать — так найдется немало издевательств над православием и у баптистов, молокан, вообще лютеран и всяких сект рационалистических, и кто напечатал бы их с целию обличения; его несомненно привлекли бы к ответственности, а его брошюру сожгли бы, несмотря на всю свободу печати...
Не то, не то, к счастию нашему, мы видим в нашем православном народе. Я не говорю уже о веротерпимости нашей власти в отношении ко всем исповеданиям: Невский проспект тому доказательство. Лучшая улица столицы украшена храмами всех исповеданий христианских: тут и армянские, тут и католические, тут и реформатские церкви... А наши храмы, за границей, говорят, кроются где-то в предместьях и переулках... Я хочу сказать, что в простом нашем народе веротерпимость его прямо поражает беспристрастных иностранцев. Мне приходилось слышать от сих последних удивление: как наш народ радушно и гостеприимно встречает иноверцев, коим приходится искать ночлега в деревне. Не только приют дадут, но и позаботятся: сыт ли гость дорогой, да и что он кушает. «Знаю, — говорил мне один англичанин, — что у вас пост, да еще Великий; не только мяса, но и молока не едят; а мне предлагают: «Ты скажи, что кушаешь? Не хочешь ли, курочку для тебя приготовим... Правда, у нас пост, ну а по твоей вере, видно, не грешно — кушай на здоровье!»» И это говорят те, которые и в мясоястие сами-то курочек не кушают никогда. Станут ли эти рабы Божии издеваться над латинским распятием, над костелом, кирхой и под.? В Западной Европе, да и в Америке, даже нам, архиереям, не везде удобно показаться в своем духовном своеобразном одеянии, а у нас и латинские патеры, и даже татарские муллы ходят свободно, и никто не позволит себе ни малейшей шутки над ними. В пресловутой Финляндии плюют на нас, на духовных: слыхано ли что-нибудь подобное у нас на Руси в отношении к инославным духовным лицам?.. И достойно особенного внимания вот что: в то время, как инославные смотрят с пренебрежением на нас, с какою-то брезгливостью духовной, как на еретиков, мы, православные, смотрим на них с снисходительной любовью, как на заблуждающихся: «Не ведят, что творят!» Не знают истины, а если бы познали, если бы захотели познать, то давно бы стали православными.
Итак, кто же культурнее? Кто глубже воспринял дух Христова учения: мы или они, гордые своею просвещенностью, своим прогрессом, европейцы? И стоит ли нам, владея таким сокровищем, как наше православие, гоняться за их культурой? Не следует ли нам ревностнее приняться за изучение и усвоение того сокровища, какое нам Бог дал с колыбели, но коего мы, к стыду нашему, не знаем во всей его духовной красоте и благодатной силе даже доселе?
А ведь если глубже вдуматься в дело, то окажется, что вся эта ненависть, все это презрение культурного европейца и обращены именно на православие: за православие не принимают в свою семью европейцы и наших братьев по вере — славян: ведь и поляки, и чехи, и др. народцы славянские, изменившие православию, давно считаются народами культурными, а вот мы, русские, болгары, сербы, даже греки — уж, кажется, на что еще древнее, по культуре, народ? — мы все за то, что мы православные, считаемся среди европейцев за каких-то полудикарей, коих, видите ли, надо еще просвещать, в веру христианскую обращать, и вот латины хотят нас обратить к папе римскому, а лютеране — к своему Лютеру... Они не понимают, не могут понять, что в православии лежит основа новой, им неведомой культуры, заключаются начала нового или, лучше сказать, древнего христианского миропонимания и миросозерцания в области как догмата, так и нравственного учения. И в то время, как у них, западных, все основано на началах человеческой правды, началах юридических, у нас — все строится на началах нравственных, Божественных. Оттого все у них пропитано, в самых основах своих, гордынею и самоценом, а у нас, — все зиждется и расценивается началом смирения и духом любви во имя Христово.
Апостол Павел говорит о тайне беззакония, которая уже совершается в мире. Кто инициатор этой тайны, этой гибельной деятельности ее? Конечно, сатана, исконный враг Бога и людей. Человеконенавистник и человекоубийца искони, он питается злобою и ненавистию и всюду сеет их, обольщая людей якобы ревностью о вере, о правде, о благе людей. Известно из слова Божия, что первый грех сатаны — его гордыня. Ею он стремится заразить и людей. И конечно, там, где царит в душах гордыня, там не может быть духа христоподражательного смирения, там нет и духа любви, Христом заповеданной. По сим признакам мы можем познавать: от духа ли Христова исходит эта мнимая ревность о вере, выражающаяся в фанатическом издевательстве инославцев над нашими святынями, над нашею верою? Не деется ли и тут тайна беззакония, Апостолом усмотренная, и не смеется ли враг рода человеческого над теми, именуемыми христианами, ослепляя их ненавистью в чистой истине Христова учения и не допуская познать ее, а напротив стараясь отвратить от нее, если возможно, самых ее исповедников? И вот, вместо того чтобы идти к язычникам и магометанам, чтобы проповедать им Христово учение, латины и всякого рода протестанты спешат посылать к нам своих миссионеров, будто мы язычники, и воображают, будто великое дело делают, совращая православных в свои заблуждения...