Итак, Семенов остался без полковника, бронепоезд без командира, Белое движение без денег, Маша без соратника-союзника... и без золота, часть из которого, конечно, надеялась положить в свой карман. И во всем была виновата эта Нацвалова!

Маша рвала и метала, мечтала пристрелить отвратную Зинаидку из револьвера, подаренного любящим атаманом, но не осмеливалась – и молила судьбу наказать злоехидную соперницу.

Судьба, видимо, была на ее стороне, потому что в семействе Нацваловых случился вдруг ужасный скандал. Генерал получил неопровержимые доказательства того, что его обожаемая Зиночка с жаром наставляет ему рога... не с кем иным, как с красавчиком Володенькой Торчиновым, адъютантом Семенова и предполагаемым любовником его супруги!

«А-а, – сказали разочарованные наблюдатели сей небольшой батрахомиомахии,[4] – так все дело, оказывается, в том, что Зиночка ополчилась на Машеньку из-за Володеньки, подобно тому как Менелай некогда ополчился на Париса из-за Елены! Мы-то думали, речь идет о чистоте идеалов, а тут просто очередная бабья склока... Ну, это нам неинтересно!»

И общественное мнение Читы от генеральши Нацваловой отвернулось. И как ни клялась Зинаида Александровна, что она верна, верна, верна своему супругу, что Торчинов ей и на дух не нужен, Нацвалов уподобился некоему Отелло: поверил интриганам, а не жене. Еще слава богу, что он не задушил бедную Зинаиду Александровну... может быть, потому, что среди доказательств измены не имелось платка, расшитого цветами земляники. Между нами говоря, и доказательств-то измены не было никаких, кроме судов-пересудов... И непонятно, почему Нацвалов так легко инсинуациям этим поверил. Может быть, впрочем, он уже давно хотел избавиться от чрезмерно властной супруги.

Так или иначе, но... то ли он сам подал прошение о переводе в Благовещенск, то ли по воле Семенова был назначен туда командиром 5-го Приамурского корпуса, но в Чите его больше не видели. А спустя некоторое время распространился слух, будто он застрелился, когда находился в командировке во Владивостоке. И снова пошли разговоры, будто ему помогли это сделать... Но кто? Зачем?! Кому он так уж сильно нужен, этот Нацвалов? Да и жена его, по большому счету, никому не была нужна... а между тем она тоже пропала из Читы. Пропал вместе с нею и Торчинов. Опять же поговаривали, будто труп ее был спустя некоторое время обнаружен в Сретенске. Торчинов же вовсе исчез. Поговаривали также, будто он и убил Нацвалову, а потом... потом, судя по всему, либо присоединился к беглецу Степанову, либо... либо тоже гниет где-то на бережку таежной речки.

Вообще вокруг этого дела слишком много поговаривали – бездоказательно, безосновательно. Доподлинно известно одно: после скандала между супругами Семеновыми пробежала черная кошка.

Григорий Михайлович, хоть и демонстративно не слушал никакой болтовни на Машин счет, пару раз крепко-таки приложил ее за то, что, вольно или невольно, замарала она его имя и вывалялась в грязи сама. Адмирал Колчак, командующий фронтом и диктатор, сделал ему на сей счет внушение. Настолько строгое, что Семенов развелся с Машей, дабы показать, что он к делу Степанова и Нацваловых не причастен. А когда Маша запальчиво бросила, что даже если она и виновата, то вмешалась в эти события только ради него, ради его армии, Семенов просто и откровенно назвал свою бывшую любовь дурой. Ведь вся эта кровавая затея с золотом Шумова была Григорию Махайловичу тем паче ни к чему, потому что в распоряжение Семенова в это время поступила немалая часть знаменитого «золота Колчака»!

Что же это все-таки было за золото?

Всего белогвардейцы увезли из сибирских банков 500 тонн государственного золотого запаса на сумму 664.984.657,63 царских рубля. В распоряжение атамана Семенова Колчаком было передано два вагона с двумя тысячами пудов золота (32,76 тонны). Это 722 ящика на сумму 44.044.342,06 царских рубля. Почти 667 тысяч царских рублей атаман истратил в ноябре – декабре 1919 года на нужды своей армии.

Остальное золото контролировал Колчак... до того рокового дня, когда 4 января 1920 года сложил с себя полномочия верховного правителя. Указом адмирала Семенов был назначен главнокомандующим вооруженных сил Дальнего Востока и Иркутского военного округа и наделен «всей полнотой военной и гражданской власти на этой территории». А 6 октября того же года атаман переподчинился новому главкому – генерал-лейтенанту барону П.Н. Врангелю.

Когда вспыхнул мятеж и Колчак был выдан красным, Семенов вызвал на дуэль главнокомандующего сил Антанты в Сибири французского генерала Жанена – за предательство. Ведь именно Жанен санкционировал выдачу адмирала Колчака на расправу большевикам! Дуэль, впрочем, не состоялась – француз вызов проигнорировал и к назначенному месту в назначенное время не явился. Ну а адмирал Александр Васильевич Колчак был расстрелян, как известно.

Золото, которое прежде было контролируемо непосредственно им, пропало неведомо куда. Ходили туманные слухи о каких-то японских банках, в которых оно якобы лежит... С богатством же, попавшим в распоряжение атамана Семенова, все ясно: оно хранилось в Гонконге, контролируемом в то время англичанами, в Гонконг-Шанхайском банке, и находилось в сейфе, взятом на имя китайского журналиста Вен Ен Тана, доверенного лица Семенова. Во время эмиграции, в 30-е годы, Григорий Михайлович пытался забрать золото, но у него ничего не получилось. Кстати, не получилось это и у правительства СССР, так что золото (или его оставшаяся часть), видимо, до сих пор лежит в Гонконг-Шанхайском банке.

Но это так, к слову – в порядке исторической справки.

Вернемся же к Машке Шарабан, Маше Цыганке, или Марье Михайловне Семеновой-Глебовой, – кому как больше нравится. Вернее, просто Глебовой: Семеновой она после развода уже не была...

Разобидевшись на своего «бывшего», Маша решила доказать, что она «не такая». Обстоятельства ей благоприятствовали, потому что именно в это время в Чите появилась адмиральша Делингаузен, приехавшая из Сан-Франциско с самой что ни на есть святой и благородной миссией. Муж ее служил при штабе Колчака, от него-то госпожа Делингаузен узнала об «алапаевских мучениках».

Как известно, в 1918 году большевики расстреляли не только Николая II и членов его семьи, но и всех попавших к ним в руки Романовых. Так, в Алапаевске были убиты великая княгиня Елизавета Федоровна, ее келейница Варвара, сын великого князя Павла Александровича от морганатического брака Владимир и другие несчастные. Елизавета Федоровна всегда вызывала к себе безмерное уважение и сочувствие: и историей своего нечастного брака, и самоотверженной благотворительностью, к которой она обратилась после смерти мужа, московского генерал-губернатора. Мученическая смерть словно бы подтвердила ее святость.

В 1919 году фронт белых начал все дальше откатываться на восток. Озабоченная этим адмиральша Делингаузен обратилась к Колчаку, бывшему тогда еще верховным главкомом: святые останки великой княгини Елизаветы Федоровны и ее смиренной келейницы не должны снова попасть в руки красных, которые надругались над живыми – надругаются и над мертвыми. Колчак позволил эвакуировать останки по железной дороге, так сказать, за казенный счет. Получив такое разрешение, адмиральша повезла святыни по Транссибу. В том ей помогал некий иеромонах Серафим, знавший ее еще по Сан-Франциско. Добрались вполне благополучно до Читы, но тут натолкнулись на серьезное препятствие: власть адмирала Колчака и сменившего его Врангеля не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти святые останки. Требовались деньги, притом большие деньги!

Отец Серафим и самоотверженная адмиральша застряли в Чите прочно. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых-то думать некогда было, а о мертвых и говорить нечего...

Время шло. Вагон с двумя гробами стоял на запасных путях железнодорожной станции Чита. Адмиральша изводилась мыслью, что он вот-вот может быть отогнан в неизвестном направлении, пропадет... И тут кто-то из читинцев посоветовал ей обратиться к Машке Шарабан – она, дескать, славная и добрая...

вернуться

4

«Батрахомиомахия», «Война мышей и лягушек», – поэма неизвестного древнегреческого поэта, предположительно Пигрета или Пигра, пародия на «Илиаду» Гомера.