— Я не имел никакого понятия о черной, — усталым голосом возражает Франк. — Не разговаривал с нею по телефону, и она не могла иметь ко мне каких-либо претензий. Я не совершал плагиат и абсолютно самостоятельно придумал сценарий «Черной лестницы».

— Ты утверждаешь, что никогда не держал в руках рукопись черной? Но ведь она послала свои новеллы в Издательство еще тогда, когда ты работал там.

— Не думаешь ли ты, что я читал всю халтуру, приходящую в Издательство? — спрашивает меня Франк. — Я не надрывался на работе, уверяю тебя, и думаю, что шедевр черной лежит где-нибудь в архиве Издательства, покрытый приличным слоем пыли.

— А может быть, Майка действительно ничего не знала о черной и ее претензиях. И действительно пришла, чтобы пригласить меня на встречу в «Селект». А потом узнала обо всем от черной, поняла, чем вам это грозит, и схватилась за револьвер…

— Что ты за человек! — заламывает руки Майка. — Я же говорю тебе, что я ее не убивала. Я не имела представления, что. она имеет что-то общее с «Черной лестницей». Да она ни о чем таком и не говорила. Я уверена, что она совершила самоубийство. Никто бы в этом и не сомневался, если бы я не сотворила этой глупости с револьвером.

— А как там было с этим револьвером? — вставляю я.

— После смерти черной я вышла из квартиры в таком состоянии, что не отдавала себе отчета в своих действиях. Схватила револьвер и спрятала его в нишу гидранта вместе с ключом. Не знаю, что на меня наехало? Если бы револьвер нашли рядом с телом черной, не было бы всего этого замешательства.

— Сомневаюсь, — заявляю я. — Во-первых, никто не стреляет себе в плечи. Во-вторых, мне кажется, что выстрел был произведен на некотором расстоянии от жертвы. Я не исследовал этого особенно тщательно, но уверен, что именно таким будет результат профессионального осмотра тела. А поскольку в помещении были только ты и она…

— Я была на лестнице, — стонет Майка. — Как мне доказать тебе это?

— Ты не сможешь ничего доказать, — говорю я. — У тебя не было свидетеля.

— Там была я, — отзывается вдруг робкий голос.

15

Все оборачиваются и смотрят на Гильдегарду. Гильдегарда нервно ерошит свою растрепанную гриву и объясняет:

— Я всю ночь просидела на лестнице… ожидала кое-кого. И как раз находилась на лестничной клетке между этажами, когда открылась дверь квартиры наверху и вышла эта прелестная дама, — здесь Гильдегарда прерывается и указывает на Майку. — Она вышла и еще держалась за дверную ручку, когда что-то там в квартире грохнуло. Тогда эта дама вернулась в квартиру и через некоторое время снова вышла из нее и начала спускаться по лестнице. Я забилась в угол, дама меня не заметила, сошла на второй этаж, что-то там делала у ниши с гидрантом, потом вышла в вестибюль и на улицу. Я видела все это совершенно точно.

— Во сколько это было, в котором часу? — спрашиваю я.

— У меня нет часов. Это было не очень поздно, скорее всего около десяти.

— Вы слышали выстрел в квартире?

— Я не знала, что это выстрел. Он был не очень громкий. Так; словно хлопнуло окно или дверь. Только теперь я поняла, что это был выстрел.

— Вы могли бы поклясться, что в момент, когда раздался выстрел, эта дама была уже на лестнице и дверь была закрыта?

— Да, пожалуй, я могла бы подтвердить это, — говорит Гильдегарда.

— Милая, — выкрикивает Майка, нагибается и целует Гильдегарду в щеку. Гильдегарда восхищенно улыбается. Все понемножку приходят в себя.

— Я прошу у вас прощения за эту историю с помадой, — говорит Майка Пумс. — Вот ваша помада, возьмите ее.

— А это, наверняка, ваша, — говорит Пумс и возвращает Майке помаду, которую я недавно вручил ей самой.

Обмениваются помадами. Сцена просто идиллическая.

Я слышу, как открываются двери приемной, кто-то стучит в кабинетную дверь. У порога появляется наш уважаемый привратник.

Это рахитичный тип лет пятидесяти, довольно тупой с виду, но только с виду. Физиономия его постоянно щетинится, словно он пару дней не брился. Для меня это всегда оставалось загадкой. Бритым я его не видел никогда, но и больше, чем на три миллиметра, щетина у него не отрастала.

— Дама из шестой квартиры не здесь? — спрашивает он. Тут же замечает Гильдегарду и обращается уже к ней.

— Там вас ищут, — говорит он.

— Меня? — удивляется Гильдегарда. — Это, наверно, ошибка.

— Да вы пойдите, объяснитесь, — предлагает ей привратник. Из зажатого кулака у него выглядывает уголок банкнота. Гильдегарда поднимается и жирафьим шагом покидает кабинет.

— Что там еще? — спрашиваю я привратника, который явно не торопится уходить.

— А еще то, что лучше переставить машину, господин снова поставил ее на запретной стороне, — говорит он, обращаясь к Франку.

— Вы правы, но мы и так сейчас уезжаем, — произносит Франк, поднимаясь. — Там все еще крутится этот полицейский?

— А как же, — отвечает привратник. — Он пока еще не заметил, что вы поставили машину не там, где положено, потому что у него голова забита другим, но в конце концов он заметит, к чему вам еще платить штраф?

— Вас расспрашивали по поводу этих двух трупов? — обращаюсь к привратнику я.

— Да, не меньше часа держали меня в полиции, — скривившись, отвечает он. — А что я могу знать? Ну, были трупы на крыше, слетели в машину, да. Я их не тащил на крышу и не сбрасывал вниз, ничего такого мне не докажут, — говорит он тоном человека, который уже не раз имел дело с органами власти и знает, как себя вести в подобных случаях.

— А как вы думаете, кто это мог сделать? — спрашиваю я.

— Щербатого убила брюнетка из бара, — без колебания заявляет он. — Даже и полиция так думает, потому ее и задержали.

— Ее задержали в полиции?

— Да. Меня отпустили, а ее задержали.

— Ас чего она стала бы его убивать?

— Потому что он обманул ее. Обещал жениться, забрал ее деньги и хотел смыться. Я ей говорил, и все ей говорили, чтобы не была дурой. Сразу же было видно, что он мошенник, но девчонка была глупая, ничего не хотела слушать, и тогда только сообразила, что к чему, когда Пилц задал драпака из бара и уже одной ногой был на свободе. Она догнала его и прикончила.

— Откуда она достала револьвер? — спрашиваю я.

— А почем я знаю? Это выяснится.

— Но ведь она еще утром не знала, что Щербатый убит, даже ходила в Новый Поселок расспрашивать о нем, потому что именно такой адрес он называл ей, — говорю я.

— Да это она сбивала с толку, — возражает привратник.

— А второй труп? Особа в черном? Ее тоже кельнерша прикончила? С какой целью?

— А эта баба наверное подсмотрела, как девчонка расправлялась с Пилцем, ну и от нее надо было отделаться, — говорит он.

— Это полиция так считает? — спрашиваю я.

— Ну, наверное, если задержали девчонку. А вы идите поскорее к своему автомобилю, не то вот-вот полицейский прицепится, — обращается привратник к Франку. — Вы вчера тоже останавливались на этом самом месте. Вам еще повезло, что этого никто не заметил. Всего вам хорошего, — говорит привратник и направляется к выходу.

— Минуточку, — говорю я, — вы вчера видели автомобиль господина Шмидта перед нашим домом?

— Да вроде и видел, даже сказал жене: господин Шмидт оставил автомобиль на запрещенной стороне, будет платить штраф.

— Это точно был автомобиль господина Шмидта? Я думаю, что вам показалось. Вчера здесь стоял автомобиль господина Кокача, а не господина Шмидта, — говорю я.

— Этот фиолетовый? Да, он стоял, но потом стоял автомобиль господина Шмидта, — решительно заявляет привратник. Действительно, спутать два этих автомобиля невозможно. Машина Густава единственная в своем роде. Густав недавно перекрасил ее в такой ярко-свекольный цвет, что ее можно узнать на расстоянии трех километров в потоке других автомобилей.

— В котором часу вы заметили автомобиль господина Шмидта? — спрашиваю я.

— Точно я не могу сказать, но где-то около девяти мы как раз выходили с женой в гости.