И все было бы не так плохо, если бы не поспешная, опрометчивая клятва Анжелики. Она выдала его невольно этой клятвой. Кто ее тянул за язык? Она, что ли, хотела сказать всему высшему обществу — не рассчитывайте на меня как на выгодную партию для всяких ваших кузенов, племянников, детей и внуков — мой выбор сделан! А я мог опровергнуть ее слова, обратить все в шутку. Но — подтвердил. Хорошо, на балу были только наши. Но слухи о странной клятве дочери Бофора, конечно, пошли. И дошли до ушей наших врагов. Так всегда было, так и будет. Узнали наверняка и участники этой истории. Вот мы и попались. Мышеловка захлопнулась. Враги узнали о том, что дочь Бофора поклялась выйти замуж за своего спасителя с вымышленным именем Шевалье де Сен-Дени. Я, Франсуа де Бофор, благословил этот союз.

А дальше, если бы события разворачивались так, как я задумал вначале, как уже было согласовано с Атосом и Шевреттой — моя дочь выходит замуж за их сына. Я торопил события и подталкивал девочку к этому шагу. Чего тянуть? Обвенчаем ребяток на корабле — и семь футов под килем!

Но после рассказа Анжелики мой гениальный проект неосуществим. Увы! Моя дочь получит мужа, но этот шаг выдаст мальчишку с головой. Вот какая дрянь получается. Ибо меня, Бофора, честнейшего человека Франции, знают как человека слова. Человека, человека — балда я косноязычная! Все шло так хорошо, и такой жестокий облом! Замаскированный Шевалье де Сен-Дени, спасший герцогиню де Бофор — поди его найди! — и всем известный Рауль де Бражелон — одно и то же лицо. А король и так обозлен. Впрочем, его тоже не поймешь. Куда ветер подует. Все это дело с Сент-Эньяном и Лавальер мы бы замяли, Людовик был бы только рад такой развязке. Он все-таки не может игнорировать общественное мнение. А общественное мнение за Рауля. 'Молодец, мальчик, моя школа' , — это Конде. Но вот еще и эта история как назло! Как же после этого он может жениться на моей дочери? Это равносильно признанию в преступном подвиге. В героическом преступлении. Потому и на бал не явился, и не стал продолжать знакомство со спасенной девушкой — уже под своим настоящим именем. А она, бедненькая, мучается и думает, что Шевалье забыл ее. А Рауля я расспросить не могу. Надо было сразу. По горячим следам. Упустил время. С чего это вдруг я начну выяснять, как далеко зашел господин де Бражелон в своих отношениях с моей дочерью? Как я могу просить его припомнить обстоятельства, при которых он нанес удар брату короля? Его лучше не дергать лишний раз. Парню и так досталось. Пусть успокоится. А кто вам сказал, господин герцог, что Рауль готов стать мужем Анжелики? Разве это у него на уме? Он сразил нас всех своей фразой: 'Я буду служить не королю, а Богу' . И дальше — полный бред насчет Мальтийского Ордена. И никто из нас не возразил сумасшедшему романтику! Безумным романтикам не возражают. Нет — возразил Гримо. Бутылку разбил. А я потом пробормотал: 'Что-нибудь придумаем' . Я всегда так говорю, когда ситуация заходит в тупик. Но потом как-то выпутываемся из самых, казалось бы безысходных ситуаций. И вот что придумал господин де Бофор: женить Рауля на Анжелике. А если парень заартачится, сказать, что вопрос давно решен с его родителями, и они всей душой за этот союз. Так же 'за' , как были против Лавальер.

Но знают ли высокородные родители моего адъютанта, в какую историю впутался их сынок? Скорее всего, не знают. Скорее всего, он никому из родителей не похвастался, что ударил брата короля. Мальчика можно понять. Мальчик просто-напросто струсил. А может, пожалел родителей. Им и без брата короля забот достаточно.

А родители, кажется, затевают во Франции какую-то заваруху. Шевретта только намекнула, но я знаю ее не первый год, мне достаточно было пол-фразы, пол-слова, чтобы понять, что там что-то затевается. 'Вам лучше пока ничего не знать, Франсуа' , — загадочно улыбнулась она. Впрочем, за нее-то я не боюсь. Она выпутается из любой интриги. Жаль, что она, скорее всего, ничего не знает о наших затруднениях. Она нашла бы верное решение. Она даже 'безумный маскарад' восприняла как должное. Как вполне нормальную вещь. То, что моя дочь, переодетая пажем, сопровождает меня на войну с мусульманами. 'Мы тоже так начинали' , вспомнил Бофор слова Шевретты и опять усмехнулся.

Впрочем, связь с Францией не прервется. А король? Король, черт возьми, очень просто может вычислить Шевалье де Сен-Дени, даже если наши дети не поженятся. Почему? Да потому, что Людовик XIV знал историю прекрасной шпаги Бражелона, которую отец вручил ему в усыпальнице Сен-Дени. Так что этим именем мог назваться не любой, а именно он. Ну вот. Семь бед — один ответ. Поженятся они или нет, король, видимо, все знает. УЖЕ ЗНАЕТ! Догадался. А, пропади все пропадом, захочет жениться, мешать не буду. И вмешиваться не буду. Пусть сами разбираются.

Если Людовик наш враг — нам лучше переждать это время. Захватить вражескую крепость и укрепиться на побережье Алжира. Сидеть в этой крепости и ждать новостей из Франции. Насколько разгневан король? Как он поведет себя в будущем? До истории с Лавальер он относился к Раулю с искренней симпатией. И Рауль тоже. Если от прежних добрых чувств Людовика что-то осталось, может быть, он закроет глаза на отчаянную выходку Шевалье?

Он-то, Людовик, никогда не обижал женщин. И королевский братец перед Людовиком больше виноват. Но Людовик любит брата, несмотря на пороки молодого принца. Если Луи начнет мстить… Герцог поежился… Последствия впечатляли.

Итак — Анжелика не должна знать настоящее имя Шевалье. Если и узнает, то не сейчас, и не от меня. Узнает, так узнает. Чему быть, того не миновать. Я должен быть в курсе намерений Людовика. И знать, что замышляют мои друзья. И знать, насколько опасно положение. А может — как часто бывает — поговорили и забыли?

А у вас, господин герцог, сейчас даже нет права в случае неудачи погрузиться на корабли и удирать во Францию. Вы должны только победить! И беречь как зеницу ока сумасшедшего мальчишку и такую же одуревшую от любви девчонку. И надо же было подвернуться этому окаянному принцу! Выход должен быть, но сейчас я выхода не вижу. Если на одну чаше весов поместить все добрые чувства, которые когда-то питал христианнейший монарх к несостоявшемуся мужу моей дочери — а на другую — пощечину, данную Месье, и все, что этот Шевалье успел натворить — что в итоге? И то — если он не натворит еще чего-нибудь. Покруче. Хотя — круче некуда. Приплыли!

И еще: как бы ни повернулись дела, этот парень не из тех, кто просит помилования. Но другого бы и не полюбила моя дочь. Невеселая картина, вздохнул герцог. Попав в такую заваруху, я счел бы себя обреченным. Правда, ищейки Людовика еще не начали охоту на Шевалье де Сен-Дени. Может, и не начнут вовсе? Дай-то Бог! А если все же начнут? 'Государственный преступник, оскорбление величества и прочая… ' Бофор похолодел от мысли, которая могла прийти в голову любому в подобной ситуации. Он поставил себя на место Рауля и пришел к неутешительному выводу. Что делал бы я, Бофор, на месте Рауля? Разве я стал бы связываться с влюбленной молоденькой девушкой? Навряд ли. Но ищеек короля я уж постарался бы оставить с носом. Как их оставить с носом? Как не дать себя затравить, окружить, поймать? Что за пакость лезет в голову! Эта пакость — вещь обычная, когда думаешь о себе. Я лично, я, безбашенный Бофор, полез бы в самую гущу, в самое пекло. Чтобы потом не попасться в лапы судей и палачей Людовика. Но это только в том случае, если бы знал наверняка, что все кончено.

А наш герой, похоже и в ус не дует! Или только делает вид, что все нипочем? Смотри, герцог, хорошенько за своим героем. Может, он поспешил сделать такой же вывод. И полезет под пули в поисках героической смерти. Такая вот ситуация. Я очень хорошо понимаю тебя, Рауль! Но я поклялся, что ты вернешься живым и невредимым. И я сдержу свою клятву. И Анжелика. Она не собирается мириться с нашими самыми, казалось бы, безысходными ситуациями.

А потом Бофор сказал самому себе еще и то, что до сих пор боялся высказать. Девочка чуть не погибла. А где же был ты сам, отважный герцог де Бофор? Почему сам не полез за дочкой — показал бы пример перетрусившему экипажу? 'В вашей жизни чрезмерной была только храбрость' — сказал бы сейчас то же про него граф де Ла Фер? 'Да не струсил я, — возразил герцог самому себе, — И, видя, что никто не собирается лезть на мачту, я почти решился… Но я не верил в свои силы… Да, я когда-то ловко управился с веревочной лестницей. Правда, сейчас и не припомню, какой высоты была башня Венсенского замка. Столько лет прошло.