10 В первом номере «Звена» за 1927 год была опубликована статьья В. Вейдле «Мир Искусства».
11 после всего (фр.).
12 Прочитав роман Стендаля «Красное и черное», Адамович тут же не преминул сообщить это своим читателям (Звено. — 1927. — № 4. — С. 191).
13 «Завершенность и пустота греческой красоты» (фр.).
14 Николая Михайловича Бахтина (1894-1950) Адамович более всего ценил за понимание эллинства и считал событием «его короткий цикл лекций о древнегреческой культуре», прочитанный в феврале-марте 1927 года. См.: Г. Адамович. Памяти необыкновенного человека // Новое русское слово. — 1950. — 24 сентября, № 14030.
15 Адамович имеет в виду собственную статью «Шарль Бодлер». Опубликована в третьем номере «Звена» за 1927 год.
16 telegraphe sans fil — беспроволочный телеграф, радио (фр.).
11.
1 Имеется в виду статья Адамовича, посвященная советским писателям Н. Ушакову, С. Заяицкому, П. Сухотину, Я. Коробову и И. Новокшонову (Звено. — 1927. — № 4. — С. 187-194).
2 порочный круг (фр.).
3 непоколебимо, несокрушимо (фр.).
4 Имеется в виду журнал «Новый корабль», выходивший в 1926-1927 под редакцией В. Злобина, Ю. Терапиано и Л. Энгельгардта (всего вышло 4 номера). На литературную политику журнала влияние оказывала З. Гиппиус, считавшая «Новый корабль» продолжением «Нового дома».
5 Кантор изменил фразу. См.: Звено. – 1927. – № 4. – С. 292.
«Благонамеренный» [Брюссель]. – 1926. – № 2. – С. 126-136. Подп.: М.Ц.
Публикация была ответом Адамовичу, несколько раз задевшему Цветаеву в печати. Поводом послужил отказ редакции «Звена» опубликовать присланное на конкурс стихотворение Цветаевой «Старинное благоговение». Стихотворение появилось во втором номере «Благонамеренного», сопровождаемое сноской «Стихи, представленные на конкурс "Звена" и не удостоенные помещения». В том же номере была опубликована статья Цветаевой «Поэт о критике», к которой и прилагался «Цветник».
Публикация вызвала полемические возражения одновременно из нескольких лагерей эмигрантской печати.
М. Осоргин, до того относившийся к Цветаевой вполне благожелательно, отозвался на выход второго номера «Благонамеренного» фельетоном «Дядя и тетя», в котором, в частности, писал: «Ровно одну четверть книги журнала (46 стр. из 184) заняла Марина Цветаева статьями о себе и о том, как ее не умеет понимать критика, в частности, Г. Адамович в "Звене", которому и отведено 16 страниц. К этому нужно прибавить одно ее стихотворение, снабженное сноской "Стихи, представленные на конкурс "Звена" и не удостоенные помещения. М. Ц.". Если бы Марина Цветаева не воспретила не-поэтам критиковать поэтов, то я бы осмелился робко заметить, что писывала она стихи и лучше: сейчас — молчу <…> Нам (и писателям, и критикам, и читателям) положительно нет дела до того, как Марина Цветаева реагирует на критические о ней (о ней лично ) отзывы, кому она дает право судить себя, кому не желает его предоставить, кого слушается, кого не слушается, для кого она пишет, как она сама себя понимает, каковы ее черновики, каковы ее беловики, какова была раньше ее наружность, какова она стала теперь. А уж анализировать под ее пристрастным руководством отзывы о ней Г. Адамовича, – от этой глубокой провинции окончательно следовало бы нас избавить. Мы нисколько не сомневаемся, что Марина Цветаева ценит себя, знает себя, любит себя и даже, может быть, понимает себя больше и лучше, чем ее ценит, любит и понимает г. Адамович или еще кто-нибудь, будь он критик или простой читатель. Но беседовать об этом в печати с самой Мариной Цветаевой, — для такой интимности у читателя пока поводов нет <…> Не представляю себе, чтобы Марина Цветаева в России могла тратить время и чернила на мелкие и скучнейшие жалобы на Г. Адамовича» (Последние новости. — 1926. — 29 апреля, № 1863. — С. 2-3).
Задетый в статье Цветаевой журналист и критик Александр Александрович Яблоновский (1870-1934) отозвался грубым фельетоном «В халате», в котором сравнивал «домашнюю бесцеремонность» Цветаевой с манерами Вербицкой:
«На литературном горизонте нашей эмиграции я обнаружил еще одну г-жу Вербицкую, да еще, так сказать, в издании дополненном и исправленном <…> Г-ну Адамовичу, бедному критику из "Звена", досталось так, что до зеленых веников помнить будет.
"Не может быть критиком!"
"Не смеет быть критиком!"
"Кого я слушаю".
"Для кого я пишу".
'Ты мне не судья!"
Я, впрочем, совсем не имею в виду защищать г. Адамовича и просовывать свои пальцы между этих дверей — пускай г. Адамович сам отбояривается, как знает <…> Когда вы прочитаете непринятые стихи, то невольно убедитесь, что г. Адамович прикован к "позорным столбцам" совершенно напрасно. Стихи – действительно плохонькие и уже во всяком случае не такие, каких можно было бы ждать от “тридцатилетней, значительной, своеобразной и прекрасной” г-жи Цветаевой.
Это непонимание меры вещей, это отсутствие чутья дозволенному и недозволенному заходит у г-жи Цветаевой так далеко, что, познакомивши читателей со своим возрастом, со своей наружностью и со своими "врагами" (Адамович!), она сочла за благо довести до общего сведения и о своей денежной наличности:
– Чего же я хочу, когда по свершении вещи сдаю вещь в те или иные руки?
– Денег, друзья, и возможно больше.
Признаюсь, я не понимаю, для чего это пишется.
Если к сведению г. Адамовича, то ведь это бесполезно: он человек жестоковыйный и может "вещь" возвратить. А нам, читателям, зачем это знать?
Не понимаю я и "высокого стиля" г-жи Цветаевой.
Толстой, когда окончил "Войну и мир", говорил:
– Вот и написал роман.
И Пушкин, когда поставил точку к "Евгению Онегину", говорил:
– Ну, слава Богу, кончил.
А г-жа Цветаева говорит:
– Свершила вещь, но Адамович не принял.
<…> Признаюсь, если бы я имел право давать советы г-же Цветаевой, я бы сказал:
Хотите просить прибавки — просите. Но ни лавочника, ни квартирную хозяйку не выносите на «позорные столбцы» вашего журнала. Во-первых, это бесцельно, а, во-вторых, это очень утомительно для читателя. Да и не так, сударыня, деньги делаются.
Если хотите денег — "свершите вещь", но не несите к Адамовичу, а отдайте в "Благонамеренный" — там все съедят» (Возрождение. — 1926. — 5 мая, № 337. — С. 2).
П. Б. Струве посвятил «Благонамеренному» свою очередную статью из постоянной рубрики «Заметки писателя», назвав ее «О пустоутробии и озорстве»: «Грешный человек, г. Адамовича я не читал, но, познакомившись с ожерельем его суждений, нанизанных г-жой Цветаевой, я впал в уныние.
Но уныние вызывает у меня и то, что пишет сама Цветаева. И то и другое огорчительно не потому, что бездарно, а потому, что совсем безнужно.
Именно – предметно безнужно, при известной личной одаренности самих пишущих».
Наибольший протест у него вызвало стихотворение Цветаевой. П. Б. Струве заявил, что «это литературное произведение беспредметно и не только невнятно, но и прямо непонятно, а потому безнужно. Почти так же или более безнужно, чем суждения г. Адамовича о Пушкине, Гоголе, Фете, Брюсове, нанизанные г-жой Цветаевой и производящие удручающее впечатление каких-то развязных… глупостей, изрекаемых неглупым человеком» (Возрождение. — 1926. — б мая, № 338. — С. 3).
В том же номере «Возрождения», где была напечатана статья Струве, журналист А. Ренников (Андрей Митрофанович Селитренников (1882-1957)) опубликовал написанный в виде письма к мальчику «Маленький фельетон: Ответ Косте», в котором также задел Цветаеву: «Оказывается, не только взрослые люди очень обидчивы <…> Теперь, Костя, два слова о твоих стихах. Стихи, вообще, недурные, звучные, современные. Жаль только, что в рифмах ты слишком сильно подражаешь Марине Цветаевой. Не надо. Например, слова "люблю" и "уйду" можно рифмовать только в случаях крайней необходимости, когда спешно издаешь сборник или неожиданно читаешь стихи в Союзе молодых поэтов. Но к чему это тебе?» (Возрождение. — 1926. — 6 мая, № 338. — С. 5).