Каиров спрятал листок в конверт. Последняя строчка огорчала: «Наличие снотворных, а также отравляющих веществ в организме не обнаружено».
Ему все-таки представлялось, что Сизов хлебнул из той фляжки, которую предложил шоферу Дешину. Если же верить Дешину, если верить, что он, приложившись к фляжке, уснул или вообще потерял сознание, то...
А вдруг Дешин врет?
Каиров позвонил по телефону начальнику гауптвахты:
— Здравствуйте! Каиров беспокоит. Доставьте в особый отдел арестованного Дешина.
С психикой у Дешина, видно, не все в порядке. Он не узнает в полковнике того сантехника, который приходил к нему в камеру чинить батарею. Едва ли он прикидывается, играет. Не до игры человеку, приговоренному к смертной казни.
Дешин весь в себе. И взгляд у него без смысла. Страх в глазах есть, а смысла нет.
— Почему вы скрыли, что отправились в рейс четырнадцатого марта в нетрезвом виде? — спросил Каиров.
— Я не скрывал, — вяло ответил Дешин. — Меня никто про это не спрашивал. Сначала в столовой. Потом уже в гараже...
— Сколько?
— Что?
— Сколько выпили в столовой?
— Известное дело... Пол-литра.
— А в гараже?
— Стакан.
— Разве вы не понимали, что совершаете преступление?
— Никак нет, гражданин следователь. Я в десять часов утра вернулся из рейса. Ночь не спал. Мне положен был отдых. А командир автороты отдых отменил, уже когда я выпил бутылку.
— Он не заметил, что вы пьяны?
— С бутылки я не пьянею, — обиженно ответил Дешин.
— Что было дальше?
— Я разозлился, но виду не показал. А решил отдохнуть. И пошел к поварихе, к женщине... Она не то чтобы мне обещала, но намеки делала. Я к ней пришел, а она меня приняла неласково, потому что к ней из села тетка приехала. И стесняла нас... Я поругался...
— Как фамилия этой женщины?
— Не спрашивал. Клавой зовут. Поварихой она в столовой на улице Энергетиков работает.
— Хорошо. Рассказывайте дальше.
— В расстроенных чувствах пришел я в гараж. И на полбутылки сменял запасной баллон шоферу Витьке Орлову.
— Из фляжки, которую вам дал Сизов, много выпили?
— Не мерил. Она железная. Разве увидишь?!
— Понятно... Ну а когда вы очнулись... обнаружили беду, то решили бежать?
— Решил.
— И конечно, прихватили фляжку. Ночи холодные, в горах пригодится.
— Нет, гражданин начальник, забыл я про фляжку. Если бы вспомнил, то взял бы ее с собой. Но тогда она не попалась мне под руку.
— Куда же девалась фляжка? — спросил Каиров.
— Вам виднее...
Встреча в штольне
Резко повернувшись, Чирков поднял фонарик и нанизал темноту на луч света.
Желтый круг с нечеткими, будто размытыми краями покатился по белой ракушечной стене, скользнул на пол, остановился.
— Собака! — засмеялся старшина Туманов.
Дворняга светлой масти беззлобно вертела мордой, стараясь уклониться от слепящего луча. Короткая шерсть ее была примочена каплями дождя. И капли блестели обычно, словно на улице.
— Где-то близко есть выход наружу, — сказал капитан Чирков.
— Возможно, — согласился старшина. — Ну, кабыздох, веди нас, значит, на свежий воздух.
Собака завиляла хвостом, шмыгнула носом и вновь чихнула.
— Дух здесь тяжелый, — сказал старшина Туманов. — Даже псу не по нутру пришелся.
Едва он успел произнести последние слова, как чихнул сам. Чирков тоже почувствовал резкий щекочущий запах, которого еще минуту назад не было ни в штольне, ни в зале.
Подняв фонарик, благодаря чему луч удлинился, Чирков осветил дальний край зала, куда выходили шесть туннелей. Белый дым канатом вытягивался из крайнего левого туннеля и расползался по залу, точно туман.
— Дымовая шашка, — сказал Чирков. — Без противогаза здесь делать нечего. Уходим.
Они проскользнули в горловину штольни и ускорили шаг. Собака опередила мужчин. Повизгивая и чихая, она бежала впереди. Газ расползался медленно и не преследовал их. Без приключений они добрались до отверстия близ трансформаторной будки. Первым выбрался из штольни капитан Чирков, которого подсадил старшина. Потом Чирков вытащил собаку и с помощью ремня — старшину Туманова.
Голубые проблески у горизонта затянула дымчатая пелена. Ветер вновь выколачивал из туч колючий и холодный дождь. День был хмурый, унылый.
— Старшина, — сказал Чирков, — сейчас мы с тобой разойдемся. Ты на попутной машине в рыбоколхоз «Черноморский». Уточнишь, когда скрылась учительница. И скрылась ли вообще... А я возьму в гарнизоне солдат с противогазами. И мы прочешем каменоломню насквозь.
— Ясно, товарищ капитан.
Старшина вышел на середину дороги, остановил едущую навстречу машину. В кабине кроме шофера сидели еще двое солдат.
Туманов сказал:
— Подбросьте до рыбоколхоза.
— Можно.
Старшина Туманов забрался в кузов. Он стал лицом вперед, положив руки на кабину. Капитан Чирков видел, как дождь стегал старшину, большого и широкого...
Испорченное пианино
— Здравствуйте. Вы Татьяна Дорофеева?
Татьяна, не скрывая удивления, разглядывала незнакомую женщину, стоящую на пороге квартиры.
— Входите, — нерешительно сказала Татьяна.
У женщины в руке был потертый спортивный чемоданчик.
— Я только на одну минутку, — сказала женщина. — Хотела посмотреть на вас. Сизов рассказывал...
Татьяна спросила:
— Валерий? Вы знали Валерия Сизова?
— Да. Я хорошо его знала. И... должна признаться, именно я явилась невольной причиной вашей ссоры. То письмо, которое нашли вы, было моим.
Взгляд у Татьяны похолодел:
— Вот как!..
— Да, — сказала женщина и опустила голову.
— И вы посмели ко мне прийти?!
— Посмела... Потому что хотела сказать: он ни в чем не виноват.
— Какое это имеет теперь значение?..
— Вы красивая женщина. Вы не знаете, не можете знать, что такое безответная любовь. А я... Я росла с Валерием в одном городе. Я знала его с детства. И всегда любила его. А он меня нет. У нас сложились хорошие, дружеские отношения. Многие не верят в такие отношения между мужчиной и женщиной. Но они могут быть...
Женщина умолкла, словно для того, чтобы вдохнуть воздух. Татьяна сказала:
— Все-таки разденьтесь. И пойдемте в комнату. Неудобно разговаривать в прихожей.
— Спасибо. Я воспользуюсь вашим гостеприимством. Но ненадолго. Сегодня я уезжаю в Поти. И мне еще нужно позаботиться о билете.
— Это непростое дело — достать билет до Поти, — покачала головой Татьяна, удивившись непрактичности женщины. И чувство участия шевельнулось в душе. И она сказала: — У вас промокли ноги.
— Я наследила. Извините... Очень сыро.
— Здесь всегда сырая весна... Вот мои тапочки. — Татьяна почувствовала себя гостеприимной хозяйкой. Это придало ей бодрости, уверенности.
— Спасибо, — покраснела женщина. — Мне, честное слово, неловко.
— А чулки можно высушить на чайнике. Я поступаю так. Нагрею чайник. Оберну его полотенцем. А сверху — чулки. Высыхают моментально.
Женщина улыбалась, не решаясь двинуться с места:
— Я причинила вам столько хлопот! Зашла на минуту. А застряну на час...
— Стоит ли об этом задумываться!-Война ведь...
— Война... — со вздохом согласилась женщина. Тапочки из мягкой козлиной кожи Татьяна выменяла на рынке у черноглазого пожилого адыгейца за пайку хлеба. Они были легкие и теплые. И женщина, надев их, казалось, непроизвольно воскликнула:
— Какая прелесть!
В комнате Татьяна сказала:
— Мы почти знакомы. А я не знаю, как вас зовут.
— Серафима Андреевна Погожева, — ответила женщина.
— Вы жили где-то поблизости? — спросила Дорофеева.
— В Перевальном. Я работала там в госпитале сестрой-хозяйкой.
— Перевальный. До войны это было шикарное местечко. Я ездила туда со своим вторым мужем.
Погожева удивилась: