Карандаш упал на карту, что означало точку в решении.

— Но сделаем так. — Огарков прошелся по кабинету, — Будем реалистами. Как говорит Ахромеев, у нас появилась головная боль в связи с Афганистаном. Какие шаги будет предпринимать в связи с ним политическое руководство, неизвестно, но нам надо быть готовыми ко всему. Поэтому дивизию расформировываем, а один из ее полков, как вы и просили, оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будем держать за дивизию, деваться некуда. Я хочу, чтобы штаб ВДВ это правильно понял, и довел нашу озабоченность до офицеров полка, которых вы оставите. Афганистан будет их, — без задней мысли, просто как стратег, определяющий зоны ответственности для своих частей и подразделений, добавил маршал.

Был бы верующим да знал бы, что говорить, может, и перекрестился бы...

Необходимое послесловие. Вскоре командир одного из полков подполковник Сердюков Николай Иванович, успевший отгулять всего шесть дней в отпуске, будет срочно отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит своего командира дивизии. Вместе им и объявят, с одной стороны, о расформировании дивизии, а с другой — о создании усиленного полка центрального подчинения. Командиром этого полка и был назначен Сердюков.

25 июня 1979 года. Москва.

Заместителю командующего ВДВ по воздушно-десантной подготовке генерал-лейтенанту Гуськову с отпуском повезло больше: он отгулял его полностью. Правда, в последний день перед выходом на службу ему прямо на дом позвонил Сухоруков:

— Отдохнули, Николай Никитович?

— Отдохнул.

— Хорошо?

— Хорошо.

— На службу завтра?

— Завтра.

— Ждем вас. Только захватите с собой гражданский костюм. Надо будет слетать на юг.

На юг — это в Фергану. Но гражданский костюм?..

На следующий день в штабе ВДВ командующий ставил своему заместителю сразу три задачи:

— Первое — вы назначаетесь начальником ликвидационной комиссии по расформированию дивизии. К концу года вопрос этот должен быть решен окончательно. Второе — из состава дивизии вывести полк подполковника Сердюкова, он станет отдельной частью нашего, центрального, подчинения. Офицеров, солдат, технику — все лучшее отдать и перевести ему. И третье...

Здесь Сухоруков умолк, пристально посмотрел на заместителя. Буквально вчера Устинов отдал распоряжение подготовить парашютно-десантный батальон для отправки в Афганистан. Судя по всему, ситуация там складывалась не совсем благоприятная, особенно для нашей транспортной авиации в Баграме [28] . Охраны для летчиков и техники не было практически никакой, а прокатившиеся по республике мятежи с захватами вертолетов и самолетов в Джелалабаде и Асадабаде показали, что гарантии их безопасности тают уже не по дням, а по часам.

— ...И третье, Николай Никитович, выберете в дивизии лучший батальон и готовьте его в Баграм.

За что уважал своего заместителя командующий — за спокойное восприятие любого известия. Потом, конечно, появятся десятки и сотни «как», «почему», «откуда», но это будет уже работа. А важно начало, само отношение к делу...

Конец июня 1979 года. Учебный центр ТуркВО.

Пристальное внимание к своему батальону подполковник Василий Ломакин ощутил сразу после приезда в полк генерал-лейтенанта Гуськова. Подняли их по тревоге и перебросили в учебный центр, как понял комбат, — подальше от лишних глаз и разговоров. Незаметно и скромненько нагрянули представители особого отдела, пересмотрели каждого солдата, несколько человек порекомендовали отправить служить в другие части. Затем в штаб батальона ввели автомобилистов, зенитчиков, а когда приписали двух хирургов и начфина, стало окончательно ясно, что лететь батальону куда-то далеко от места расположения.

— Слушай, Володя, отец там ни на что не намекает? — остановил как-то комбат замполита роты лейтенанта Алферова. Было время, когда Ломакин качал еще на коленях нынешнего лейтенанта, а теперь вот судьба распорядилась и вместе тянуть офицерскую лямку. Из всех комбатов в дивизии Василий Иосифович был, пожалуй, самым старым и, считалось, самым опытным — уж не потому ли затевает какие-то непонятные и странные игры Гуськов? А к Алферову обратился еще и потому, что отец его служил в штабе при картах, и уж он-то в первую очередь мог догадаться, куда их готовят: достаточно было лишь проанализировать карты, которые получает для работы заместитель командующего.

— Василий Иосифович, молчит, — пожал плечами Алферов. — Так, иногда подойдет, похлопает по плечу, но — молчит. Хотя, наверное, что-то знает.

— Ладно, подождем еще. Мы не торопимся.

Уж кто-кто, а такой зубр в тактических делах, как Ломакин, размышления с самого начала направил в нужное русло. Шесть раз за последний год в разную степень боевой готовности приводили десантников из-за беспокойного южного соседа. Это только кажется, что события в других странах — дело одних только этих стран. Спросите у десантников, посчитайте, сколько раз сидели они «на парашютах» последние годы, — и вы узнаете, спокоен ли этот мир, дает ли наличие государственной границы безопасность стране, или это все-таки рубеж, за которым не все желают добра одной шестой части земли?

Готовился к чему-то батальон...

Начало июля 1979 года. ТуркВО.

— Осаживай, осаживай смелее. Теперь сам заваливайся влево, а голову ей выворачивай поводом в другую сторону. Так, хорошо. Ногу из стремени, придавит.

Лошадь под солдатом осторожно завалилась на бок, и кавалерист залег за нее, вскинул автомат.

— Передерни затвор. А лошадь успокаивай. Да не гладь ее, она этого не понимает и не ощущает. Похлопывай по шее. И нашептывай что-нибудь ласковое на ухо. Так, теперь внимание. Огонь!

Треск автоматной очереди над ухом — ощущение малоприятное и для человека, а для лежащей, ничего не понимающей лошади тем более. Она рванулась, попыталась встать, но уздечка была прижата ногой всадника к склону, и попытка не удалась.

— Хорошо. Успокаивай, успокаивай ее. Теперь забрасывай ногу в седло, освобождай ей голову. Держись.