Бутрос отпустил сцепление, и они поехали к реке.

В одной из дверей на улице, которую они только что покинули, человек, одетый в длинную черную джалабию, произнес несколько слов в портативную рацию.

Река поблескивала под дождем. Справа виднелась южная оконечность покрытого зеленью острова Джезира. Вся набережная между мостами Тахрир и Фонтана была полна народа. Мужчины и женщины самым бесстыдным образом собрались в одну толпу; плакали или резвились оставшиеся без надзора дети. На столбах на равных расстояниях друг от друга висели фонари Коулмена, и их белый свет выхватывал лица из толпы.

Айше, опустив стекло со своей стороны, пыталась разглядеть что-нибудь за пеленой дождя. Со всех сторон неслись причитания.

— Что они делают?

— Глядите! — воскликнул Бутрос. — Посмотрите на реку.

По реке, качаясь на волнах, то погружаясь в воду, то вновь выныривая, плыла флотилия темных предметов, похожих на маленькие лодки. Течение несло их в пролив между Джезирой и восточным берегом Нила.

— Что это? — не поняла Айше. — Явно не лодки.

— Гробы, — ответил ей дядя напряженным голосом. — Сюда каждый день приходят люди, чтобы избавляться от мертвых. Трупы боятся зарывать в могилы, опасаясь заразы. Ни власти, ни шейхи Эль-Азхара не разрешают кремацию по религиозным соображениям. Поэтому гробы сбрасывают в Нил, считая, что река вынесет их в море.

— А они попадут в море?

Машина уже миновала скопление народа.

— Нет, конечно. Большинство пойдет ко дну раньше, чем доплывет до острова Варрак. Остальные выбросит на берег. Тела, застрявшие в камыше, находят крестьяне. Остальное достается крокодилам. Масштабы эпидемии ширятся, и с юга приплывает все больше и больше трупов. Что мы можем поделать? Говорят, сейчас в Каире ежедневно умирает десять тысяч человек.

Они поехали дальше, оставив реку за собой. Небо над головой темнело. Над горизонтом висела бледная ущербная луна.

Когда они добрались до Хелуана, дождь утих. Шукри не открывал рта с того момента, как они покинули набережную. Он сидел на заднем сиденье, глядя через окно в сгущающиеся сумерки.

Его новая квартира находилась в доме, построенном каирским муниципалитетом в начале шестидесятых годов во время правления Насера, — одном из сотен зданий, которые должны были обеспечить дешевым жильем рабочих местных заводов. С тех пор на дом постоянно оседала копоть от тех же самых заводов, и единственным, что как-то украшало это место, была огромная фреска, нарисованная на восточной стене паломником, вернувшимся из Мекки.

Каждый день, возвращаясь домой и глядя на грубо намалеванную лодку, мрачный клуб Каабы, фигуры Авраама и Измаила, над которыми простерлись крылья Габриэля, Ахмад Шукри ощущал боль в душе. Он тоже когда-то совершил тайное паломничество, — думал он, — давным-давно окончившееся, но в какое-то мгновение жизни оступился и с тех пор блуждал без направления.

Он впустил Айше и Бутроса в квартиру, по-прежнему молча, как будто потерял дар речи. Айше вспомнила старую квартиру, куда часто приходила ребенком, до тех пор пока, в более зрелые годы, молчаливость дяди, его комплекс вины не закрыли ей туда дорогу. Отец как-то сказал ей, что его брат беспричинно винит себя в смерти жены, что рана, оставшаяся у него после ее ухода из жизни, кровоточит изнутри. С того момента, не имея на это особых оснований, Айше считала своего дядю кровавым человеком, и его квартира в ее глазах была зловещим местом.

— Давно мы не встречались, Айше, — произнес Шукри. Его взгляд уходил в пространство, как будто он замечтался.

— Да, — подтвердила она. — Давно.

Одиннадцать лет. В последний раз они виделись вскоре после того, как она получила диплом.

— Что я сделал такого, из-за чего ты никогда не заходила ко мне?

— Ничего, — ответила Айше. — Ничего ты не сделал.

— Твой отец говорил мне, что ты почти не навещаешь родителей. Это правда?

— Я захожу к ним время от времени, и этого достаточно. Я слишком остро чувствую их неприязнь к моей профессии. Они воспитывали меня, чтобы я была независимой, решала за себя. А теперь... Теперь — «в Коране говорится то», «в Коране говорится это»...

— Ты должна постараться помириться с ними.

— И ты можешь теперь так говорить? Или ты и сам в это веришь?

Шукри покачал головой:

— Ты знаешь, во что я верю. Но мне все равно жаль, что это произошло. Мне жаль тебя и жаль их. — Он помолчал. — Я собирался повидаться с тобой, когда исчез твой муж. Но я думал... Это выглядело бы неуклюже, ты могла подумать, что я участвовал в этом деле, принять мое сочувствие за вину.

— А ты участвовал?

— Нет, конечно.

— Ты знаешь, чья это работа?

— Нет. Мы по-прежнему не знаем. Но, возможно, теперь эти люди стоят у власти...

— Рашид мертв.

— Мертв? Откуда ты знаешь?

Айше рассказала ему все так, как когда-то маленькой девочкой рассказывала о своих проблемах. И он смотрел на нее точно так же, как тогда, без всякого легкомыслия, относясь к ее проблемам с полной серьезностью. Айше удивлялась, как человек может быть таким жестоким и одновременно таким заботливым.

Когда она закончила рассказ, Шукри ничего не сказал. Он сидел глубоко погруженный в мысли, нервно постукивая пальцами.

— Я не могу помочь тебе, — сказал он наконец. — Поверь мне: до людей, убивших Рашида, мне не добраться. Тебе — да и нам всем — лучше забыть об этом.

Айше покачала головой.

— Я пришла сюда не за этим, — сказала она. — Я не ищу отмщения, и тем более справедливости. Мы пришли потому, что Майкл говорил мне, что я могу доверять тебе. Он говорил, что ты был его главным информатором в египетской разведке.

— Айше, о чем ты говоришь? Кто тебе это сказал?

— Майкл, — ответила она. — Майкл Хант.

— Прости меня, — сказал Шукри, — но ты, должно быть, ошибаешься. Я не знаю человека с таким именем.

Айше не думала, что он будет лгать ей; только не ей. Эта ложь, такая откровенная, такая бесполезная, и все же произнесенная с таким убеждением, легла ей тяжелым камнем на сердце.

— Дядя, зачем ты говоришь мне неправду? Моя жизнь зависит от твоей честности. Когда раньше я упоминала имя Майкла, ты обратил на него внимание. Нет смысла лгать: Майкл рассказал мне о тебе, кто ты такой, что ты делал для него.

— Почему этот человек... Майкл Хант... рассказывал тебе обо мне?

— Неужели ты не понимаешь? Моя жизнь... моя жизнь зависит от того, найду ли я Майкла. Но я не могу сама сделать это. За его квартирой следят. Больше месяца назад он уехал в Александрию, но когда я позвонила ему в отель, он уже съехал. Я должна найти его. Он поможет нам выбраться из Египта.

— Айше, из нас двоих ничего не понимаешь ты, а не я. Ты и твой друг. Вы оба почти ничего не понимаете. И вы берете то немногое, что понимаете, свиваете из этого петлю, и если не будете осторожны, то сами окажетесь повешенными в ней. Пожалуйста, поверь мне — вы суете нос в такое дело, которое не принесет вам ничего, кроме неприятностей.

Айше покачала головой:

— Разве ты не знаешь? Разве ты не знаешь обо мне и о Майкле?

Шукри впервые выглядел неподдельно озадаченным. Озадаченным и испуганным.

— О тебе и о Майкле?

— О том, что мы были любовниками. Твой хороший друг Ронни Перроне наверняка говорил тебе об этом.

Айше сразу же поняла, что он действительно не знал и что эта неосведомленность встревожила его.

Шукри встал и подошел к окну. Он стоял прислонившись к раме и глядя в темноту. «Они ничего не знают, — думал он, — ничего. Страна на грани войны, муниципалитет хоронит в тайных могилах жертвы чумы, экстремисты угрожают превратить в ничто все завоевания революции».

Он повернулся и посмотрел на Айше и на жалкого молодого человека рядом с ней.

— Ты должна была сказать это с самого начала, — произнес он. — Это все меняет.

— Ты можешь его найти? — умоляла Айше. — Можешь нам помочь?

Шукри кивнул.