Сокрытый от начала мирозданья.

3. Разговор отца с сыном в земле Мориа

Прошли три дня пути - отец и сын ведут беседу:

- Вот и гора, где Бог велел нам жертву принести,

Вздохнул отец, сын промолчал - вопрос опасен:

- При нас огонь, дрова и нож,

где же агнец всесожжения?

- Усмотрит агнца Бог, - чуть слышно прошептал - рыдание забило комом горло Аврааму.

"Ты предназначен в агнцы, сын!"

Не проронил отец ни слова.

Страшился тишину нарушить, желая страстно

уловить знакомый Голос чутким ухом,

Напрасно, нет в ответ ни звука.

Последняя его опора - имя Авраам:

"Надежда вопреки надежды всякой".

Пора! Устроить жертвенник

И разложить дрова, связать Исаака.

Теперь совсем последнее - разжечь костер...

"И вот я сына бездыханного родитель,

Его мне Голос дал, а ныне отбирает?"

Что ж, Авраам, ты, наконец, в указанной земле,

Но есть предел всему, и есть порог отцовства

Преодолеть его не в силах ни один из смертных.

Иной Отец готов принять такую жертву - Сына.

Не бойся, Авраам, и действуй без оглядки,

Твори свой подвиг твердо, как было велено тебе.

Отцом ты будешь множества народов.

Так принеси его во всесожжение,

Сомненья прочь и действуй до конца.

Бог сам удержит руку,

Готовую вонзить смертельный нож...

Зависнет в воздухе удар

Он сам велит тебе

Не поднимать руки на сына

И ничего ему не делать.

С тех пор вершина Мориа

Есть место упованья

Здесь Тайны разрешенье предстоит.

4. Бог Завета

О, Авраам

Взошедший в круг людских событий

Желает одного

твоим поступком Тайну отворить,

Закрытую от сотворенья мира,

Древнее тайнопись ее, чем камень мирозданья!

Влечемся сердцем в те ветхозаветные края,

Откуда в путь пустился странствий Авраам,

Где Голос некогда звучал,

Сбылась надежда.

Но для какой же цели?

Подняться на порог

Стать ближе Упованья и Завета.

Здесь Аврааму Бог явил смысл Жертвы

собственного сына и Всессоженья жар.

О, Авраам, Бог возлюбил сей мир настолько,

Что Сына своего пожертвовал на смертный крест

С тем чтобы каждый, кто уверует в Него,

Жизнь вечную обрел как животворный дар.

- Не поднимай руки твоей

Во мне знак имени дарованный тебе,

В нем свет знамения Завета,

Назначенного Словом вековечным,

Существовавшим прежде сотворенья мира.

В минуту расставанья

помни о вершине Мориа

она пребудет в ожиданьи дня.

Кастель-Гандольфо

14 сентября 2002 года

Мориар (др. евр.)- Страх Господень, служение Господу (2 Пар 3, 1).

"Трех видел, Единому поклонился" (лат.) (Быт 18, 1-14) - "Тема несравненной Иконы Андрея Рублева - высочайшей вершины русского искусства" (Иоанн Павел II. Слово на завершение реставрации Сикстинской капеллы, 8 апреля 1994).

Рим 4, 18 - 25.

Мф 13,35

Быт 22, 12.

Послесловие

По прошествии лет перерыва в поэтическом творчестве, Иоанн Павел II обратился к миру языком поэзии, написав "Римский триптих". Само название определяет тему и указывает на место возникновения стихов - иное, чем у прошлых стихов Кароля Войтылы.

Произведение состоит из трех частей, связанных друг с другом единством внутреннего замысла. Открывают "Римский триптих" стихи о "Горном ручье". Это своего рода краткое лирическим вступлением, побуждающим читателя задуматься над тайной рождения и смерти природы, мира и человека: "Лес сбегает с горных склонов / в ритме горного ручья, / бег воды, кристальный говор / знак присутствия Тебя / Слова, корня всех начал". Так, поэт возвращается к лейтмотиву своего творчества, навеянному атмосферой горных пейзажей где-нибудь в Татрах или в Бескидах. Нам неизвестно, что подвигло Святого Отца к размышлению о Боге в тиши горных вершин и обратило слух его к таинственному говору горного ручья. Как знать, было ли это в Альпах или во время паломничества в польские горы?

Окрашенная элегическими красками увертюра "Горного ручья" вводит читателя в пространство большой поэзии. На этот раз не природа, а великая живопись Микеланджело и ее сокровенная реальность оказываются в центре размышлений Иоанна Павла II: "Переступить готов порог Сикстинский", -подготавливает он читателя.. Войдя в Сикстинскую капеллу, он предельно откровенен в своих чувствах: "Скрывать не станем изумленья". Это "изумление" перед лицом главных вопросов - Тайны сотворения мира и человека, их будущности. Речь идет о "Начале", вызванном из небытия Создателем, и о завершении Бытия: "День Страшного Суда / смерть суждена лишь раз, все разрешит Судья".

Размышления Иоанна Павла II, затаившего дыхание на пороге Сикстинской капеллы, способны напитать ум и сердце читателя, напоминая о том восхищении, которое неизменно вызывают у Папы фрески Микеланджело. Сикстинская капелла сыграла в его жизни исключительно важную роль. Так, в заключение поэтического размышления он вспоминает год двух конклавов: в сентябре 1987 года коллегия кардиналов, собравшаяся в Сикстине, избрала Папой Иоанна Павла II. "Все повториться вновь, когда пробьет мой час" - с волнением читаем мы слова, завещанные нам на исходе 2002 года.

Вникая в эту часть размышлений, следует принять во внимание, что фрески Сикстинской капеллы были отреставрированы в 90-е годы. Открытие главной стены Сикстинской капеллы состоялось 8 апреля 1994 года. Папа выступил тогда с приветственным словом, поэтическим выражением и углублением которого и является "Римский триптих". В выступлении, посвященном фрескам Микеланджело, Иоанн Павел II сказал, что художественное видение великого живописца, запечатленное на сводах капеллы, открывает беспредельные горизонты христианской теологии, сосредоточенно размышляющей об "Альфе" и "Омеге" Начале мироздания и Страшном Суде, Таинстве и истории Творения и, самое главное, - о Христе, Искуплении и Судии мира сего.

Заключительная третья часть "Римского триптиха", озаглавленная "Вершина Мориа", повествует об Аврааме, приносящем в жертву сына. Так предвосхищена грядущая Жертва Сына, свершенная Богом Отцом, изливающая на "Триптих" свет Искупления.

Марек Скварницки

Краков, декабрь 2002 г.