- Единственное, о чем я сожалею, мой римский (на этот раз он произнес слово отчетливо) друг, так это о том, что у меня нет вашей великолепной пехоты.

- Что? О чем вы говорите? - спросил Марк, думая, что Маврикиос дал юнцу несколько сотен каморов для игры в солдатики. Но он получил ответ, который ужаснул его.

- Я возглавляю все левое крыло, - гордо ответил Сфранцез. - Император командует центром, а его брат - на правом фланге. Мы изрубим врага в фарш! Фарш! Прошу прощения, я должен изучить способы правильного маневрирования тяжелой кавалерией перед атакой.

И свежеиспеченный стратег исчез в темноте, на ходу читая военные мемуары.

В эту ночь Хелвис пожаловалась, что Скаурус витает в облаках и не очень внимателен к ней.

На следующий день трибун сообщил Гаю Филиппу жуткие новости. Старший центурион сжал голову ладонями.

- Поздравляю, - сказал он. - Ты только что испортил мне завтрак.

- Во всяком случае, он очень старателен, - сказал Марк, пытаясь отыскать хоть одно светлое пятно.

- Как доктор, который лечит заболевшего чумой. Бедняга все равно помрет, независимо от того, как за ним ухаживать.

- Не очень хорошее сравнение, - запротестовал Горгидас. - Это верно, не в моих силах спасти от чумы, но я, по крайней мере, знаю свое дело. Если бы я прочел одну-единственную книгу по медицине, то не решился бы лечить и простую изжогу.

- И никто другой бы этого не сделал, если бы думал _г_о_л_о_в_о_й_, кивнул Гай Филипп. - Но о Маврикиосе я был лучшего мнения. Дать этому щенку треть армии!.. - Он отодвинул тарелку с перловой кашей и вновь заговорил с греком. - Спаси меня от изжоги. Боги знают, как мне нужна твоя помощь.

Однако Горгидас был настроен серьезно.

- Перловка, после того как ты привык к пшенице, вполне может расстроить желудок, так, во всяком случае, говорит Гиппократ.

- Раньше мой желудок никогда не болел, - заявил Гай Филипп. - Просто мне все это отвратительно. Вот и все! Этот тонконогий идиот!..

Сам же "идиот" после встречи с Марком вспомнил о существовании римлян и не замедлил появиться в лагере. Сфранцез был совсем недурен, когда на пятнистом жеребце хорошей породы объезжал идущих маршем легионеров. Панцирь и шлем на нем были позолочены в знак его высокого звания, а голубой плащ развевался за плечами. Единственным, что портило его воинственный облик, была книга, которую он все еще держал под мышкой. Сфранцез заставил лошадь идти в ногу с колонной римлян. Он постоянно оглядывался на солдат, словно изучая их. Настороженное любопытство Гая Филиппа вскоре взяло верх над неприязнью.

- Чем могу быть полезен? - заговорил он, и его тон невольно выдал истинное отношение старого вояки к Сфранцезу.

Ортайяс вздрогнул.

- А? Ах, да. Скажи мне, если можешь, то, что вы несете, - это что, служит вам вместо знамен? - Он указал на девять высоких сигна, которые несли знаменосцы. Каждая была увенчана открытой ладонью, окруженной венком, обозначавшей преданность службе.

- Да. Ну и что из того? - коротко ответил центурион.

Марк понял, почему предмет беспокоит Сфранцеза, и объяснил ему:

- Мы были только частью более крупного подразделения, знаком которого был орел. У нас нет сейчас орла, и солдатам его очень не хватает.

Это было преуменьшением, но ни один видессианин и не надеялся, что поймет это чувство римлян преданности легиона своему орлу, священному символу самого существования легиона. Когда они зимовали в Имбросе, разговор о том, чтобы сделать нового орла, заходил, но сердца солдат не лежали к этому. Их аквила осталась в Галлии и была навсегда для них потеряна; но другой они не хотели.

- Очень интересно, - заметил Ортайяс, и снова спросил: - Собирать под каждым значком одинаковое количество солдат - это тоже ваш обычай?

- Конечно, - ответил Скаурус, недоумевая.

- А почему бы и нет? - добавил центурион.

- Извините, это займет всего минуту, - сказал Сфранцез. Он отъехал в сторону от колонны и стал рыться в толстом томе военной тактики. Отыскав нужное место, он снова приблизился к римлянами. - Я цитирую из Калокиреса, - сказал он. - Книга первая, глава четвертая, часть шестая: "Необходимо собрать все отряды в количестве, которое будет различным в каждом отряде, иначе враг, подсчитав знамена, сможет узнать точное число сражающихся. К примеру, отряды не должны насчитывать более четырехсот и менее двухсот человек". Разумеется, ваши подразделения меньше, чем те, о которых говорит Калокирес, но принцип, я думаю, остается неизменным. До свидания, господа. - С этим словами он ускакал вперед, оставив обоих римлян безмолвными.

- А знаешь что... это совсем неплохая идея, - сказал наконец Гай Филипп.

- Ты прав, совсем неплохая, - сказал Марк. - Честно говоря, мы можем ее использовать. Каким это образом Ортайяс Сфранцез додумался до такого?

- Ну ведь он, в конце концов, не сам это изобрел, - пытаясь скрыть свое замешательство, сказал центурион. - Этот Кало... как его там? Должно быть, был неглупый малый.

Несмотря на эту утешительную мысль, он все же выглядел растерянным.

Виридовикс наблюдал за этой сценой с торжествующей усмешкой.

- Ага, вот он и попался! Человек, который всосал солдатскую науку с молоком матери (а мать его тоже была центурионом, я в этом не сомневаюсь), - и так посрамлен, так втоптан в грязь самым глупым, самым желторотым птенцом, который когда-либо вылуплялся из яйца. Все это только лишний раз доказывает, что кельтский обычай воевать - самый лучший. Надо идти прямо в бой и просто сражаться. Чем больше ты думаешь, тем хуже для тебя.

Гай Филипп был настолько растерян, что даже не стал огрызаться.

- Да заткнись ты! - пробормотал он. - Где этот Горгидас? У меня опять живот болит.

Равнина между Видессосом и Гарсаврой, была самой плодородной из всех земель, встречавшихся римлянам. Жирный чернозем легко крошился в руках, и от земли поднимался густой пар, обещал хороший урожай. Десятки рек и ручьев несли свои бурные воды с плато на равнину. Теплый дождь, приносимый ветром с моря Моряков, орошал те земли, где не было рек.

Мрачные предсказания Виридовикса о плохой погоде, которые он высказывал несколько месяцев назад, сбылись в полной мере. Было так жарко и влажно, что земля парила. Бледные халога, привыкшие к прохладному пасмурному лету севера, страдали больше всех: почти каждый день кто-нибудь из них терял сознание от жары и приходилось оживлять несчастного, окатив его ведром холодной воды.

- Красный, как вареный рак, - сказал Виридовикс об одном северянине.

Горгидас взглянул на него.

- Ты тоже не слишком хорошо выглядишь, - заметил он. - Попробуй носить на марше вместо шлема мягкую шапку.

- Иди отсюда, - огрызнулся кельт. - Меня нескольким солнечным лучикам не уложить.

Однако Скаурус заметил, что совету врача он все-таки последовал.

Обилие солнца, воды, плодородная почва - неудивительно, что именно здесь находилась "хлебная корзина" Империи. Вокруг зеленела трава, росли кусты, деревья. Поля гречихи, ржи, пшеницы и хлопка тянулись на десятки километров. На некоторых полях выращивали странные растения, которые Горгидас упорно именовал "растительной шерстью". Немало было и плантаций фиговых, персиковых, сливовых деревьев, экзотических цитрусовых. Поскольку эти плоды не были известны в Западном Средиземноморье, Скаурус не мог отличить один сорт от другого - до того момента, пока не откусил кусок лимона, полагая, что это апельсин. После этого он быстро научился разбираться в них.

Виноградники им почти не встречались - почва была слишком плодородная, и воды здесь хватало в изобилии. Не много видел Скаурус и оливковых деревьев - до того дня, когда они начали подниматься по дороге к плато. До Гарсавры тогда оставалось всего два дня пути.

Облик и характер крестьян, которые обрабатывали эти поля, для трибуна были таким же откровением, как и земля, на которой они трудились. Это были спокойные, крепкие и умелые люди, самые умелые из всех, каких ему доводилось встречать. Он привык к бурному, легко вспыхивающему народу столицы, к шумному и нервному ритму их жизни, к их непомерному себялюбию и чувству превосходства над всеми остальными, к внезапным сменам настроения, которым подвержены видессиане. Он удивился тому, что Империи удавалось процветать столько веков при том, что построена она была на таком зыбком фундаменте.