Мангон уходит.

Ночь. Ревлантий спит.

Какие-то шумы. Что-то двигают. Голоса.

Вечер следующего дня. В середине большой комнаты стол. Си- дящие: Ревлантий, девушка, которая приходила тогда; рядом с девушкой - её муж, далее Мангон; около него какая-то краса- вица; напротив Мангона - Гон с женой. Муж поглаживает по руке девушку, что приходила тогда.

Раздаётся голос: "Посматривай иногда на Ревлантия. Еле уло- вимая улыбка. Только глаза, только глаза улыбаются. Хорошо. Вот так... Но муж тебе тоже нравится. Ты не знаешь, к кому тебя больше тянет. Глаза, глаза!"

После ужина все расходятся. Ревлантий провожает гостей. Воз- вращается в комнату. Книжная закладка в том же месте. Чехов. "Вишнёвый сад".

Режиссёр (поднимается на сцену). Замечательно! Намного лучше, чем вчера. Всё. На сегодня достаточно. Завтра продол- жаем с этого места. В шесть! (Спускается к режиссёрскому сто- лику. Собирает вещи. Выключает лампу.) Всем спасибо!

Все исчезают в дверях.

Через двадцать минут на сцене появляются рабочие. Разбирают декорации.

Старший рабочий. Давай, давай, хлопцы, надо ещё утренний детский спектакль сегодня вынести.

241

Другой рабочий. Весь?

Старший рабочий. А то?! Чего завтра кочерыжиться? (Напевает какую-то похабную песенку. Рабочие улыбаются.)

Возвращается актёр (который играл Ревлантия).

Актёр. Ребята, Вы не видели здесь серый пиджак Александра?

Старший рабочий. Какого Александра?

Актёр. Ну, этого... который со мной играет... Мангона.

Рабочие вопросительно смотрят друг на друга.

Актёр. Ну, наш спектакль... Гон, Мангон?.. (Смотрит на них.)

Старший рабочий (повторяет голосом актёра). Гон, Мангон... (Потом громко) Гандон!.. (Рабочие гогочут от души. Актёр смотрит на них, по сторонам. Потом тоже начинает смеяться. Машет на них рукой...)

Актёр уходит.

Вечер того же дня. Актёр возвращается к себе домой. Ключ зубцами вверх. Знакомая прихожая. Заходит в большую комнату. Книга на полу... Чехов. "Вишнёвый сад". Радио вполголоса. Те- левизор. Зеркало. Актёр. "Так, хорошо", - режиссёр поднимается на сцену.

242

Волл ждал своего деда на центральном вокзале, тот немного опаздывал. Они собирались кое-что купить и после этого подой- ти к четырём часам на Северную Площадь, где их должен был ожидать отец Волла - Виктор, соответственно, сын его деда.

Наконец Волл заметил в толпе знакомую фигуру, походку враз- валочку и поспешил навстречу. Они обнялись, Волл чмокнул де- да в щёку.

- Пошли скорей, - сказал Волл,- нам ещё надо провернуть мас- су дел, а в четыре с Северной Площади отец отвезёт нас к бабуш- ке на обед. Ты же знаешь, отец пунктуален.

- Мы всё успеем, - ответил дед, - не беспокойся. Командование операцией беру на себя. - Он обнял внука за плечо, и они двину- лись в путь.

Уже половина четвёртого. Все дела закончены. Парочка героев находится на порядочном расстоянии от Северной Площади. Но это ещё полбеды: они двигаются в южную сторону!

- Дедуль, - сказал Волл, - так и опоздать недолго: мы идём в противоположном направлении.

- Мы не опоздаем, Волл, - спокойно отреагировал дед. - Надо купить ещё клей по дереву; старая бабушкина хлебница треснула в нескольких местах, а новые такие уже не продаются. Ты же знаешь свою бабушку; если она чего-нибудь хочет, это, - и дед, улыбнувшись, махнул рукой.

Они продолжали отдаляться от Северной Площади.

Волл взглянул на часы: без двадцати четыре. Ещё можно было успеть к четырём, но они шли в противоположном направлении!

"Может, открыли новую станцию метро", - мелькнула мысль у Волла, и он внутренне успокоился - наверняка дед знает, как вовремя добраться до места. Они продолжали двигаться на юг.

- Слушай, дедуль, - сказал через пару минут Волл, - а нельзя этот клей купить на Северной Площади? Мы же действительно опоздаем.

- Мы не опоздаем, - спокойным голосом сказал дед, - и потом я этот район лучше знаю. И магазинов здесь больше.

Без десяти четыре!

"Даже если это новая станция метро, - подумал внук, - это же не ракета! Мы даже не спустились ещё в подземку. И потом, где

243

эта подземка?!"

Наконец дедушка нашёл его любимый клей! Они вышли из ма- газина, когда часы показывали без трёх минут четыре. Они не ус- пеют!

Волл пытался что-то сказать, но старик не обращал никакого внимания ни на часы, ни на замечания внука. Он как будто думал о своём. Хорошо, хоть шли уже на север.

Каким образом мы успеем к четырём на Северную Площадь? К четырём? Никогда. Обалдевший от своих собственных мыслей, Волл вовсю таращился на старика. Оставалось тридцать секунд, и он уже точно не представлял себе, как они не опоздают. Ни в какую волшебную подземку они не спускались, а пешком было ещё минут десять.

Наконец шестнадцать ноль-ноль, и стрелка, не собираясь при- тормаживать, побежала дальше, отсчитывая новый час. Волл стоял как вкопанный.

Он всё ещё ждал чуда!

- Ты что остановился? - спросил дедушка.

Волл поднял глаза на старика.

- Шестнадцать ноль-одна.

- А! - дед улыбнулся, - мы не успеем к шестнадцати ноль-ноль, родной мой. Опоздаем на пару минут. Ну давай уже, пошли!

"Вот так спокойно он говорит: "Мы не успеем к шестнадцати ноль-ноль"? Обалдевший внук смотрел на старика; Волл ждал, верил, что чудо вот сейчас, сейчас произойдёт. Он ещё где-то в душе верил, что старик как-то волшебно передвинет все часы мира немножечко в обратную сторону и они успеют к шестнадцати ноль-ноль на Северную Площадь.

Дед, словно разгоняя мысли Волла, спокойным голосом прого- ворил на ходу:

- Внучок, забеги в киоск купить мне пару вечерних газет - и догоняй, - и медленно, словно нехотя, пошёл в сторону стоянки такси. Волл продолжал стоять и смотреть ему в спину. "Уже ничего не произойдёт", - вертелось в голове.

- Мы чуть-чуть опоздаем, - пробурчал дед. - Ничего страшного с Виктором не случится. Минут десять постоит на воздухе. Ниче- го не случится, - вновь сказал он. Залез в карман, выудил на свет

244

пачку сигарет, зажигалку, прикурил, водрузил всё обратно. - Это даже очень хорошо для него: всё время в кабинете.

Волл медленно поворачивался в сторону газетного киоска, всё ещё посматривая на старика. Тот, не оглядываясь, но громко, что- бы внук услышал, сказал: "Да, Волл, не забудь, пожалуйста, спортивный журнал".

245

Оказался в бедном квартале. На самом краю города. Отбросы. Вырванная желчь... Им никогда не подняться из дерьма... Эти районы всегда будут заселены. Ими же.

Вот этот по пути на молитву. Низкого роста, вшивый, хромой, пахнущий. За какие блага он бежит Его благодарить?

До безумия тупые лица. Мириады зелёных мух. Угрюмый му- сорщик. Волочит за собой двухколёсную тележку, из которой торчит метла, а на дне гремит огромный совок. Вонь. Безысход- ность. Грязь. Палящее солнце. Дерьмо.

Посреди улицы, на проезжей её части, лежит целлофановый пакет с хлебом. Никто не думает его поднять. Мусорщик, види- мо, вообще его не заметил - он уже убирал в этом месте. А пока он уселся прямо на тротуар. Разложил на земле газетку. Два сред- них размеров помидора, булка, бутылка, наверное, уже тёплой воды.

Я потею и начинаю вонять подобно им. Скоро уеду отсюда, а пока мне жутко захотелось пить. Увидел старика, стоящего в дверях своей хибарки: четыре ржавые стены. Подойдя к нему, вежливо попросил попить. Он вынес мне бутылку холодной во- ды. "Пей прямо из горла," - сказал он. Всего третий час, и уже беззвучно отупел: только минут через пять ко мне в голову пришла мысль о дизентерии; у них, наверное, подцепить какое-нибудь дерьмо так же легко, как поймать сифилис в пьяной ор- гии.

Злость, если вообще была, прошла. Но какая здесь волшебная вонь!.. Ноют ноги, пот по грязной спине; я продолжаю ходить. Брожу себе и дурею. Вот так.

С дизентерией, вроде, пронесло - прошло уже с полчаса. Тем временем я оказался рядом с двухэтажным полуразрушенным домом. Там жили. Из открытого окна дребезжал магнитофон. По мере того, как я удалялся, звук становился глуше. Наконец исчез совсем. Мне показалось, будто я всё это время стоял под тем до- мом, а там наверху кто-то своей грязной рукой медленно умень- шал звук.