Номер "16" и оранжевое восходящее солнце, красовавшиеся на фюзеляже "Румплера" и предназначенные моим воображением для украшения стен над койкой, всё ещё стояли у меня перед глазами, когда моя машина, не спеша, снижалась к земле.
Будучи подавленным, по дороге домой я всё же постарался пересмотреть и проанализировать утренние события. Тогда и там я вновь решил, что никогда не позволю опрометчивой эйфории или обстоятельствам любого рода, хорошим или плохим, влиять на своё самообладание, как это произошло в то утро. Судьба была чрезвычайно благосклонна ко мне, и я чудесным образом выбрался из той передряги, получив лишь несколько отверстий в крыльях, но я не мог рассчитывать на повторение подобной удачи.
Спустя несколько минут произошла очная ставка с оружейником, в ходе которой я поведал ему о поломке, стараясь сдерживать гнев. Вместо вынесения сурового наказания халатным механикам, которые проверяли пулемёт и боекомплект, я корректно посоветовал им впредь осуществлять более тщательную проверку боеприпасов.
К тому времени я был вторым по должности в командовании 94-й эскадрильи и одним из преимуществ моего положения было то, что я мог вылетать в свободное патрулирование в любое время, когда того захочу и с любой продолжительностью миссий, если только это не препятствовало исполнению моих приоритетных обязанностей. Конечно, я предпочитал полёты в одиночку, так как в подобных обстоятельствах мне не приходилось отвечать за других пилотов, и у меня появлялся шанс подкрасться поближе к вражескому аэроплану без обнаружения. В групповом полёте передвижение ограничено скоростью и высотой самого слабого участника. Групповые вылеты весьма привлекательны для неопытных пилотов, однако после того, как авиатор научится обходиться сам, то предпочитает кочевать по небу в одиночестве.
На следующее утро после неудачной стычки с 16-м номером из эскадрильи "восходящего солнца" я пораньше направился в ангар, желая убедиться, что с машиной всё в порядке. В помещении механики возились с моим "Ньюпором". Пулемёт был демонтирован и всё ещё находился в ремонтной мастерской. Как мне доложили, в его механизме обнаружились какие-то неполадки, и его предстояло отправить в оружейную мастерскую для осмотра. Самолёт выбыл из строя на весь день.
Осматривая наличные самолёты, я обнаружил, что "Ньюпор" лейтенанта Смита был в состоянии готовности, хотя, судя по заключению Смита, в его пулемётах был сбит прицел. Он любезно дал согласие на непродолжительный вылет, хотя это и вынуждало Смита остаться на земле. Мне ничего не было известно о повадках его машины, тем не менее я был польщён возможностью испробовать эффективность её спаренных пулемётов. На моём "Ньюпоре" имелась лишь одна огневая точка.
Перелетая на большой высоте от Нанси к Тулю и Комерси, я постарался прежде всего выяснить максимальный потолок, которого мог достичь аэроплан Смита. Следует пояснить, что способность машины забраться на наибольшую высоту находится в зависимости от большей разреженности атмосферы. Чем выше поднимаешься, тем большая скорость необходима для удержания аэроплана в неплотном воздухе. Соответственно, ограничение по высоте для каждой машины определяется двумя факторами: мощностью её двигателя и её весом. Чтобы взобраться на лишнюю тысячу футов, следует существенно увеличить мощность силовой установки или уменьшить вес. Короче говоря: я достиг отметки 20 000 футов и обнаружил, что машина Смита не способна подняться выше. Выпустив несколько очередей из каждого ствола, я убедился в их полной исправности. Всё было вроде бы в порядке, я направился в сторону Германии и приступил к обследованию враждебных небес. Пока ничего не происходило. Затем, снова заходя от Меца, я обнаружил двухместный самолёт фоторазведки в сопровождении двух истребителей прикрытия.
Применив ту же тактику, что и вчера, я спрятался на фоне солнца и стал ждать, когда эта группа пересечёт линию фронта. Я с удовольствием отметил, как две машины эскорта проводили "Румплер" за фронт, а затем повернули домой. Они не видели меня, и, очевидно, посчитали, что в их защите нет более нужды. Я покрепче "вцепился" в солнце и позволил "Румплеру" проследовать под моей машиной. Представьте мою безмерную радость, когда я вновь различил на борту "Румплера" оранжевую палитру восходящего солнца и большой чёрный номер "16". Сбежавшая добыча вчерашнего дня вновь оказалась в моих когтях. Во второй раз ему не улизнуть.
Голые стены казармы вновь появились у меня перед глазами. Однако я решительно стряхнул незваное чувство излишнего оптимизма, стоило мне вспомнить о вчерашней неудаче, но я по-прежнему был более чем уверен в исходе двухдневного поединка. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Призвав себя к хладнокровию, я последовал за противником ещё дальше на юг. Несомненно, ему предстояло выполнение какой-то особой миссии. Мне хотелось лишь выяснить, что это за миссия. Кроме того, чем дальше он осмеливался углубиться, тем больше у меня было шансов сбить врага над нашей территорией. Он был уже почти над Коммерси. Я боялся исключительно того, что какое-нибудь неосторожное движение выдаст моё положение наблюдателю.
Когда разведчик оставил Коммерси позади, я решил не медлить более. Я стремительно "вывалился" из солнца и набросился на него сзади, отрезая путь к отступлению. Это будет честный бой на равных. И пусть победит сильнейший!
Удача снова оказалась на моей стороне, так как я занял положение точно за ним и изготовился сделать первые выстрелы до того, как моё присутствие было обнаружено. Тактика была уже продумана. При пикировании по диагонали, первые же очереди, несомненно, заставят противника бросить машину в штопор. Предвидя такой оборот, я намеревался взмыть вверх над ним и перехватить в следующей атаке с пикированием. Приближаясь к хвосту "Румплера" с ракурса в три четверти, я заметил, как наблюдатель внезапно выпрямился и посмотрел в мою сторону. Он находился внизу своей кабины, занимаясь, по-видимому, фотосъёмкой окрестностей под самолётом. Пилот увидел мою машину в зеркале и предупредил кормового стрелка. Как только он увидел меня, я открыл огонь.
Сразу же произошло два непредвиденных события.
Вместо того, чтобы свалиться в штопор, как это, несомненно, сделал бы любой воспитанный немец, этот пилот резко взмыл вверх и пропустил меня под собой. По сути, в моём распоряжении была тысячная доля секунды, чтобы успеть проскочить под ним, вместо того, чтобы таранить монстра. Таким образом, все мои хитрые планы были расстроены в результате того, что мой антагонист отказался выполнить предусмотренный заранее манёвр. Мы поменялись местами. Вместо того, чтобы оказаться над ним и вести огонь, он оказался надо мной и неким необъяснимым чудом стрелял в меня.
Заложив вираж, я ушёл из-под огня и оглянулся, чтобы распутать эту загадку. Решение было найдено быстро. Хищное жерло пулемёта с невиданной скоростью плевалось в меня трассирующими пулями из брюха "Румплера"! Это был новый и доселе неслыханный способ защиты - стрельба через низ фюзеляжа. Не удивительно, что он набирал высоту вместо того, чтобы попытаться улизнуть.
Кроме того, что мои планы оказались полностью расстроенными, в следующей атаке заклинило оба пулемёта. Казалось, в мире нет справедливости! Описав круг, я оказался вне досягаемости для противника и в совершенном расстройстве устранил неполадку в одном из пулемётов. Другой напрочь отказался функционировать. Тем временем я не забывал поглядывать иногда за передвижениями моего оппонента и осматриваться на случай появления других машин противника, вздумай они помешать продолжению маленькой дуэли. Я полностью "протрезвел" и точно просчитал шансы моего более проворного "Ньюпора" нанести один стремительный роковой удар прежде, чем более тяжело вооружённый "Румплер" сможет применить свою силу. Вражеская машина летела прямиком на базу, точно в направлении Сен-Мийеля.
Снова подобравшись к нему снизу, я выпустил две или три хороших очереди, которые должны были произвести впечатление, но не тут то было! С учётом люковых пулемётов, позиция снизу показалась мне чрезвычайно опасной для того, чтобы находиться там долго - потому я внезапно взмыл вверх и выполнил разворот, рассчитывая застать наблюдателя врасплох. Я проделывал этот трюк несколько раз, но лишь обнаружил, что на заднем сиденье в тот день находился самый расторопный акробат Германии. Вот он лежит лицом вниз в хвосте своей машины и ведёт по мне огонь, а уже через две секунды я, взлетев, проходил над ним и обнаруживал, что он стоит на ногах, готовый встретить меня. Наблюдатель и я посылали друг другу очередь за очередью и вскоре знали всё об отличительных чертах друг друга. Я не знаю, что он думает обо мне, но со своей стороны я готов признать его самым проворным авиатором, когда-либо виденным мною.