- Вам все ясно?

Люди продолжали молчать.

- Я думаю, ясно... Еще раз повторяю, вы должны раз и навсегда покончить с кочевым образом жизни, осесть! Вопрос с колхозом ясен?

Молчание.

- Я спрашиваю, вопрос с колхозом ясен?.. Тишина.

- Так ясен или нет?! Что вы молчите, как воды в рот набрали?! - Меджид ткнул пальцем в сидевшего перед ним деда Имамверена: - Дядя Имамверен, я тебя спрашиваю! Ты - аксакал, говори!

Тот помялся, покачал головой, сказал:

- Конечно, товарищ Меджид, после того как весь мир станет колхозом, и мы, как говорится, не будем рыжими... Намазгулу-киши перебил старика:

- Эй, эй, человек говорит не о колхозе! Он призывает вас осесть на одном месте, говорит - не бродяжничайте!

- Нет, Намазгулу, дело ясное... - прошамкал Имамверен. - Речь идет именно о колхозе. Об этом говорит человек. Кто-то в конце веранды выкрикнул:

- Верно, верно, дядя! Человек говорит о колхозе! Дед Имамверен простодушно улыбнулся инструктору:

- Клянусь аллахом, товарищ Меджид, ты здесь говорил, как наш родной сын... И мы считаем тебя своим... Я это вот к чему. Будем говорить откровенно...

- Конечно, откровенно! - обрадовался Меджид. - Откровенность всегда хороша, дядя Имамверен! Откровенность - это солнечный день, неискренность темная ночь!

- Ай, молодец! Правильно сказал, сынок!.. Так вот, откровенно говоря, мне надо немного подумать, и тогда я отвечу тебе.

Правдивое слово - самое хорошее слово. Главное в слове - правда!

Меджид недовольно покачал головой:

- Сколько лет ты уже думаешь - и все не можешь додумать до конца, дядя Имамверен!..

- Кто ждал год - подождет и месяц, - серьезно ответил Имамверен. - Я прошу отсрочки - две недели, Меджид.

Инструктор подумал: "За эти две недели он постарается смыться из деревни, хитрец!.." Обратился к другому старику:

- А ты что скажешь, дядя? Твое слово! Тот пожал плечами:

- Что мне сказать тебе, ай, Меджид?! Пусть другие говорят, а я послушаю. Почему я хочу послушать?.. Да потому, что я уже давно в колхозе состою. У меня семья - тридцать шесть человек. Ну, разве это не колхоз?.. Скажи...

Меджид улыбнулся:

- Разумеется, колхоз. Только надо твой семейный колхоз объединить с тем колхозом, который мы хотим организовать!

- Объединяйте! Давайте объединим!

- А ты-то что сам думаешь про наш колхоз? Скажи. Каково будет твое слово?

- Мое слово - желаю тебе здоровья!

- А по существу дела?

- По существу дела - клянусь аллахом - я уже колхоз, я его сторонник!.. Ты спроси у малосемейных... Вот сидит Даг-Салман, их двое - он и жена... Сидит не шелохнется, будто свинцовая гора, и молчит, только глаза таращит.

Неожиданно Даг-Салман поднял руку, сказал:

- Я - колхоз!

Сидевший рядом с ним дядя Аллахъяр поддержал его;

- Я тоже колхоз!

Раздались голоса:

- Дураки!..

- И отцы их дураки!..

- И деды их дураки!..

- Отщепенцы!..

- Сто раз отщепенцы!..

Дядя Аллахъяр и Даг-Салман вышли на середину, пожали друг другу руки. Даг-Салман обратился к Меджиду:

- Записывай нас в свой колхоз!

Меджид едва поверил своим ушам, сказал:

- Сами напишите заявления, товарищи, сами запишитесь, Добровольно! Колхоз - дело добровольное.

Дядя Аллахъяр обернулся к Тарыверди, сказал сердито:

- Эй, Тарыверди, записывай! Кто-то съязвил:

- Да разве он грамотный, умеет писать?! Хи-хи-хи!..

- Сами выбрали такого секретаря! - добавил другой.

Дядя Аллахъяр продолжал настаивать:

- Ничего, Тарыверди, запиши как-нибудь... Ничего, если труба кривая, лишь бы дым прямо шел. Записывай!

Меджид, не помня себя от радости, сжал плечо Лятифа. Тот занес имена обоих в список.

Ребятишки во дворе на деревьях будто проснулись, зашумели:

- Два - есть!..

Остальные сельчане безмолвствовали, потупив головы. Одна из женщин, сидевшая возле Новрасты, подала голос:

- А как коровы?.. Мы не отдадим коров!.. Как можно оставить без молока наших детей?!

Меджид уже начал побаиваться, что дело сорвется. Воскликнул:

. - Ай, тетушка!.. Милая!.. О ферме пока речь не идет! Ферма - дело будущего!..

Женщины заговорили все разом. Сделалось шумно.

- Не хотим!

- А мы хотим! Не позорьте нас перед властями!

- Довольно! Накочевались! Мальчишки на деревьях кричали:

- Школу! Хотим школу!

Громче всех кричал Намазгулу-киши:

- Успокойтесь!.. Успокойтесь!.. Дети!.. Взрослые!.. Женщины!.. Милые, не бузите!.. Не воюйте!..

Меджид, не выдержав, подскочил к старику, схватил его за шиворот, выкрикнул:

- Нет, это я виноват, что ты еще жив!

Новраста бросилась к ним:

- Эй, братец Меджид, скажи, что тебе все-таки надо от этого бедного старика?!

- Разве ты сама не видишь, ай, гыз?! Или ты слепая?! Он хочет сорвать мне собрание!

- Да что ты, братец Меджид!.. - ворковала Новраста. - Пошли его на смерть - он пойдет. Он старый, пожалей его...

- Ради меня он и шагу не сделает! Как говорится, горбатого могила исправит!..

В этот момент со стороны леса, издалека, донеслись выстрелы. Ближе, ближе. В горах начался бой.

Все, кто были на веранде, повскакивали с мест:

- В чем дело?..

- Что там происходит?..

- Отряд Зюльмата!..

- Наверное, сражается с милицией!..

- Очевидно, их подстерегли в засаде!..

- Окружают!..

Намазгулу-киши, вырвавшись из рук Меджида, бросился вон с веранды, замер у изгороди. Он пристально вглядывался во тьму, сердце его взволнованно билось.

Рано утром Намазгулу-киши отправил в отряд Зюльмата осла, груженного чуреками. Осла сопровождал его девятилетний сын Оруджгулу. Мальчик должен был давно вернуться домой. Вот уже ночь, а его все нет. Оттого, возможно, Намазгулу-киши и вел себя на собрании не так, как надо, слишком горячился. Сейчас он был не на шутку встревожен и растерян. Намазгулу-киши боялся, что его сын попал в руки милиционеров. Тогда все раскроется! Раскроется его связь с бандитами. Если Оруджгулу схвачен, ему остается только одно - бежать из деревни, примкнуть к шайке Зюльмата.

Тарыверди тоже был перепуган не на шутку. Он знал, куда в утренних сумерках погнал осла сын тестя.

"Что делать?.. Что теперь делать?! - терзаясь, думал Намазгулу-киши. Неужели Оруджгулу попался?.. Тогда погиб мой дом! Проклятье всем! Будь проклят и Зюльмат, и этот райкомовский инструктор!.."

А перестрелка в горах разгоралась. Эхо усиливало звуки выстрелов. Казалось, вокруг деревни сражаются две многочисленные армии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Было далеко за полночь. В фельдшерском пункте, где в глубоком забытьи лежал Заманов, остался только старый фельдшер.

Гашем Субханвердизаде и Дагбашев находились в соседней, смежной комнате, выходящей единственным окном в сад. Это была комната для гостей.

Субханвердизаде сидел, облокотясь на стол, подперев подбородок ладонями. Глаза его были закрыты. Он дремал. На столе, сбоку, горела лампа.

Дагбашев лежал в углу на красном шерстяном одеяле. Он даже не потрудился снять сапоги. Веки его тоже были смежены, но он не спал. Им владели дурные предчувствия.

Неожиданно кто-то тихо постучал снаружи в окно. Субханвердизаде открыл глаза, покосился на окошко. Никого. За окном была только тьма.

"Мерещится", - подумал он. Перевел взгляд на Дагбашева, желая узнать, спит ли тот.

В этот момент опять раздался стук в окно, тихо, едва слышно. Субханвердизаде обернулся и увидел прильнувшее к стеклу заросшее лицо Зюльмата. Субханвердизаде встал из-за стола, посмотрел на дверь, удостоверился, что она на запоре. Стук в окно повторился, но теперь звук прозвучал совсем иначе - резко, четко, хотя и не очень громко. Субханвердизаде взглянул. Зюльмат маузером делал ему знак: подойди! Взгляд Зюльмата пристальный, наглый, настороженный.

Субханвердизаде приблизился и услышал: