В своем самом значительном произведении "О граде Божьем" (413-426 гг.) Августин пишет: "...Мы нисколько не находим себя вынужденными ни отвергать свободу воли, допустив предведение Божие, ни отрицать (что нечестиво) в Боге предведение будущего, допустив свободу воли. Мы принимаем и то, и другое". [3, V,10]. И подобных цитат из различных его книг можно привести множество. Например, Августин вновь утверждает свободу человека - "О граде Божьем" XXII,1; говорит об ответственности грешника за свои грехи - "О благодати и свободном произволении", гл.3 (426-427 гг.); и даже о том, что благодать Бога может быть "сотворящей" вместе со свободной волей человека, когда производится доброе дело (там же, гл.33). [130, p.444,458].
С другой стороны, Августин, не очень заботясь о согласовании своих учений, а оставив это хлопотное дело потомкам, стал первым богословом Церкви, открыто провозгласившим "двойное предопределение". Одних людей Бог "предопределил к вечной жизни, как милосерднейший даятель благодати, в то время как других Он предопределил к вечной смерти, как праведнейший судия, не только по причине грехов, которые они добавили в потакании своей собственной воле, но также из-за их первородного греха, даже если, как в случае с младенцами, они к нему не добавили ничего". ("О душе и ее начале" IV,16) (419 г.). [132, р.544].
Но прежде чем мы обсудим эту мрачную доктрину Августина, необходимо вспомнить, что его побудило отойти от центристской позиции ранней Церкви. В начале V в. монах Пелагий стал распространять среди христиан в Риме свои еретические идеи. Его некоторые сохранившиеся произведения, например, "Послание к Деметриаде" (414 г.), дают достаточно ясное представление о том, что мы сегодня называем пелагианством. Вот несколько выдержек из названного послания.
"...Рассудим о благе, присущем самой нашей природе... Существует, повторяю, у нас в мыслях некая природная святость..."
"Мы оберегаем... от несправедливого мнения, будто из-за порочности своей природы мы влечемся к злу..." [83, с.598,599,604].
Если Церковь во главе с Августином учила о тяготении человека к пороку как следствии первородного греха, то Пелагий считал, что человеческая природа - добра, подчеркивая неповрежденность ее грехопадением. Далее он принижал значение благодати Божьей в деле спасения.
"...Даже те, которые закоснели в грехе и почти подавили добро, присущее их природе, могут восстановить его своим покаянием... изменив образ жизни по своей воле..."
"Если мы будем преданы Богу, исполняя волю Его так, что заслужим Божью благодать, то с помощью Святого Духа легче воспротивиться нам духу нечистому". [83, с.617,629].
Разумеется, в таком контексте учение о свободе воли было неприемлемым. По Пелагию, благодать Бога являлась чем-то желательным и вспомогательным, но отнюдь не главным в нашем спасении. Церковь начала борьбу с ересиархом: с жесткой критикой и осуждением выступили Августин, Иероним, Иоанн Кассиан и др. В то время это было уже нечто более серьезное, чем споры с еретиками периода римских гонений на Церковь. Уже целое столетие христианство развивалось в направлении "государственной религии", все дальше отходя от евангельской простоты и святости. В 392 г. Константинопольским эдиктом язычество было запрещено, но еще раньше, в 380-381 гг., император Феодосий I объявил христианство единственной религией в Римской империи. В конце IV в. языческие храмы уже разрушались, а сами язычники - жестоко преследовались. Церковь торжествовала окончательную победу и не сумела справиться с искушением отомстить своим бывшим гонителям. [54, с.98].
В такой обстановке, в начале V в., учение Пелагия о независимости свободной воли как от первородного греха, так и от благодати показалось Августину более опасной ересью, чем старая вера народа в судьбу. Официально он по-прежнему выступал против последней (например, "О граде Божьем" V,1), но на практике, не сумев победить, своим учением об абсолютном предопределении, на наш взгляд, в значительной степени возродил языческие суеверия о неумолимом роке, только "освятив" их христианской терминологией. Надо ли говорить, что многим людям, в те годы поневоле вошедшим в Церковь, это новое "христианское" учение показалось знакомым и пришлось по душе? Так Августин, защищая свободу Бога, оставил без свободы человека, тем самым лишая смысла величественный план искупления; не дав ни малейшего шанса на спасение, он объявил б'ольшую часть человечества предопределенной Богом к аду, включая детей и младенцев, умерших некрещеными. [130, p.439].
Другими словами, в полемике с Пелагием Августин сам перешел очевидную грань, за которой осталось Евангелие. Обладая большим и заслуженным авторитетом в Церкви, он создал прецедент, и с тех пор, ссылаясь на его учение о предопределении, языческая Мойра продолжала занимать умы многих христиан. В этом смысле Августин недалеко ушел от своего юношеского следования манихейству. Однако в ту эпоху язычество еще было слишком хорошо известно, и многие проницательные люди в Церкви обвинили Августина в фатализме. [154, p.370]. Когда все же сторонники последнего взяли верх, возникло "полупелагианство", которое на какое-то время объединило христиан, признававших истинной в этом вопросе веру ранней Церкви, или сотворчество благодати и свободной воли человека в деле его спасения.
В одном из последних своих трактатов, "О предопределении святых" (428-429 гг.), Августин, размышляя над тем, что означает: "кто-то хочет" или "не хочет" верить в Бога, - пришел к пессимистическому заключению в отношении свободы воли. Он пишет: "...И вот первые, поскольку они хотели, уверовали; вторые же, поскольку не хотели, не уверовали. Таким образом, милость и наказание были проявлены в самих их произволениях... Милость, по которой Он полностью освобождает, и истина, по которой праведно судит, равно непостижимы". [130, p.503,504]. Та же мысль в другой поздней книге Августина выражается еще более откровенно: "...Действует Бог в сердцах человеков, склоняя воления их, куда бы ни пожелал Он - к доброму ли, ради милосердия Своего, к злому ли, ради заслуг их, - по суду Своему, иногда явному, а иногда тайному, всегда, однако же, правому". [4, с.554].
Так Августин посеял семя, которое стало семенем раздора для Христовой Церкви. До сих пор, помимо всех деноминаций, христианство, по большому счету, делится на два противоположных лагеря: сторонников и противников абсолютного предопределения. Пелагий был объявлен еретиком и, после публичного осуждения его учения в 418 г. и 431 г., почти забыт. Но "реакция" Августина на идеи Пелагия продолжала жить. Все люди - грешники, и все одинаково заслуживают вечной погибели. Спасенные - спасены исключительно благодатью Божьей, по Его ничем не обусловленной воле. Неспасенные - не вправе роптать, так как они заслужили своей греховностью смерть. Идущие в ад некрещеные младенцы - это вопрос, вызывающий ненужные эмоции, а потому о нем не следует много говорить.
И вот эта доктрина была объявлена в V в. составной частью христианской веры. Непредвзятые исследователи видят в ней несомненную связь с учением стоиков. [70, с.199]. К чести Церкви, следует сказать, что она никогда вполне не приняла данный взгляд Августина. Все отцы и учители Церкви говорили только о предопределении Богом людей к спасению, но никак - к вечному осуждению. [145, p.943]. Восточное христианство сразу же и навсегда поддержало учение о синергии благодати и человеческой свободы, в несколько искаженном виде в то время представленное в "полупелагианстве". Запад какое-то время официально держался линии Августина, но уже в начале следующего столетия отказался от веры в "двойное предопределение" и стал так же близок к осуждаемому ранее полупелагианству. [136, p.138]. Когда же Лютер и Кальвин в XVI веке возродили во всей целостности это жесткое учение, католическая Церковь окончательно от него отказалась. Да и сами протестанты практически сразу разделились во мнениях по этому принципиальному вопросу.