- Известно ли вам, что мы, Державы Согласия, не постоим дать Совнаркому по сто рублей чистым золотом за каждого русского солдата, оставшегося на фронте? Мы и сейчас предлагаем Советскому правительству неограниченный кредит, в который войдет все, начиная от сапог и картошки, чтобы русские опять укрепили свой фронт. Но Ленин слишком упрямый господин...
Ветлинский молча убрал телеграмму со стола.
Кэмпен придвинул ему ящик с сигарами и ножнички.
- Садитесь к камину поближе, мой адмирал, - сказал он Ветлинскому. Мы, англичане, тоже народ упрямый. В ряду многих славных традиций мы имеем одну, самую уникальную, - мы никогда не мешаемся в чужие дела. Так же и в этом случае, мой адмирал! Дело о русских солдатах во Франции - дело самих русских.
Курчавый ирландский сеттер, вскочив поспешно с ковра, проводил Ветлинского до дверей салона. Вернулся обратно и, печально вздохнув, снова улегся возле ног хозяина, обутых в теплые меховые туфли. Так было приятно дремать возле камина...
Глава одиннадцатая
Из Петрозаводска, из нового Совжелдора, прорвался на Мурман один разговор - по прямому проводу.
- Записывайте, - сказал знакомый голос Ронека.
- Петенька, ты наскочил прямо на меня, - отозвался Небольсин. - Что записывать?
- Аркадий, на этот раз касается лично тебя. Вернее, твоего брата, который... Где он сейчас?
- Кажется, под Салониками.
- Ну вот. А теперь Совнарком требует от стран Антанты возвращения русских солдат на родину... Пиши! Диктую...
Это сообщение слово в слово совпадало с тем, которое накануне получил хозяин Главнамура - Ветлинский, и оно так взбодрило Небольсина, так обрадовало! Если исключить невесту, пропавшую до времени в темнине грозного Петрограда, то брат Виктор, затерявшийся на дорогах войны, был самым близким и родным человеком. И вот скоро они увидятся...
- Записал, - сказал Небольсин. - Петенька, а ваш Ленин, кажется, мужчина серьезный... Выходит, мир?
- Да, будет мир...
В самом радужном настроении Аркадий Константинович направился в штаб Главнамура, куда его вызвали к вечеру. Как и следовало ожидать, вся верхушка была в сборе. Подчеркнуто не разговаривал с Небольсиным каналья Брамсон и, наоборот, весело пошучивал Чоколов (пьяненький). Совсем неожиданно из-за стола собрания поднялся лейтенант флота с моноклем, болтавшимся на пуговице мундира.
- Господа! Моя фамилия - Мюллер-Оксишиерна, и она говорит сама за себя... Вы мне поверите, надеюсь: ваших секретов я уносить на подошвах не стану. Но отныне возрождается моя новая родина - Финляндия. Я ухожу, чтобы служить ей верой и правдой, как служил и российскому престолу. Прощайте, господа! С этого момента я забыл русский язык...
Мюллер-Оксишиерна снял с мундира погоны офицера русского флота, безжалостно бросил их в печку и перед каждым защелкал каблуками, произнося подчеркнуто вежливо:
- Прощайте... Яйтаа хувясти!
Все долго молчали, подавленные этой сценой. Человек ушел, и рядом - за метелью - уже лежала граница его новой родины. А здесь остается твое отечество, и бежать в поисках новой отчизны будет тяжело. Небольсин сразу (именно здесь, в Главнамуре) решил, что никогда, ни под каким девизом, он не покинет родного корабля. "Я не крыса!"
- Итак, господа, прошу внимания, - заговорил Ветлинский. - Центральная власть большевиков требует от нас, чтобы мы эвакуировали из Франции, первую очередь наших воинов, сражающихся сейчас за процветание свободного мира...
- Да-да! - восторженно отозвался Небольсин.
На него внимательно посмотрел Ветлинский; а вот скотина Брамсон даже не глянул на глупого инженера.
- Все дело в том, - продолжил Ветлинский, не сводя выпуклых глаз с Небольсина, - что Главнамур не собирается исполнять указания большевистского центра. Почему? Надеюсь, это всем понятно: Главнамур не может обеспечить транспортировку сорока тысяч солдат...
За спиною Небольсина рухнул стул - он встал:
- Позвольте! Но черноморские порты блокированы, Дальний Восток, он и есть... дальний, а приходы в Балтику заперты минами и германскими крейсерами. Мы, работники Главнамура, единственные, кто сможет эвакуировать армию из Франции.
- Зачем? - спросил Брамсон, словно проснулся.
- Затем, что войне конец! - сорванно крикнул Небольсин. Ветлинский звякнул крышкой чернильницы.
- Я уверен, - сказал, - что, если бы ваш брат не служил в русском загранкорпусе, вы бы проявили больше благоразумия.
- Мой брат - капля в сорока тысячах. Я о них говорю!
- Да, сорок тысяч - это много, - согласился Ветлинский. - Сними их - и фронт оголится. На русском удрали из окопов миллионы, и последствия налицо: Россия погибает...
- Позвольте, дополню, - заметил Брамсон, впервые посмотрев на Небольсина. - Вам, коллежский советник, - умышленно назвал он инженера по старому чину, - не представляется ли такое стечение обстоятельств? Главнамур вывозит из Франции русские войска, но завтра же Главнамур... погибнет. Ибо англичане и французы уберут, в наказание нам, отсюда технику. Сбросят в море запасы продовольствия. Сюда ворвутся отряды ВЧК{14}, и тогда... Голод, тюрьмы, трупы - вот что ожидает Главнамур!
Чоколова мотнуло на стуле, он едва удержался.
- Да о чем тут говорить! - стал он махать рукою. - Слушай, Аркашка, ты ведь не сможешь на своих рельсах перекатить внутрь России такую ораву. У тебя же в управлении - бардак, и все мы знаем, что ты больше всех в этом бардаке повинен...
- Так что, - мстительно закрепил Брамсон, - лучше бы вам, Аркадий Константинович, помолчать.
Но молчать Небольсин не мог.
- Обещаю! - сказал он, поднимая свой стул и снова усаживаясь. Обещаю, что дорога пропустит всех солдат из Франции! Коли вопрос стал о моей чести, то дистанция будет работать отлично... Совжелдор из Петрозаводска примкнет к моему мнению, и пробки, если вы ее так боитесь, не будет.
Брамсон поднял иссохшую бледную ладонь.
- Одно слово! - сказал. - Я, как заведующий гражданской частью на Мурмане, полагаю за разумное вообще отрешиться от влияния петрозаводского Совжелдора. Отрешиться раз и навсегда! У нас в Мурманске работает филиал Совжелдора, и Каратыгин еще не сдавал своих полномочий...
- Неправда! - воскликнул Небольсин. - Каратыгина выкинули из Совжелдора, и снова никто его не переизбирал.
- Его выкинул Петрозаводск, - ответил Брамсон невозмутимо, - но для нас, для Главнамура, Каратыгин остается полномочным представителем Совжелдора, как уже однажды в эту гопкомпанию попавший...
Небольсин понял, что он, словно саламандра, попавшая в окружение огня, может сейчас кинуться только прямо в пламя.
- Я протестую! - выкрикнул и, хлопнув дверью, выбежал. За крыльцом Главнамура бушевал черный снег. Он забивал глаза, рот, уши. И вдруг разом утих, это не была метель: это был клубок снежного заряда, ветрами прокаченный вдоль залива от самого полярного океана.
Небо сразу прояснело, опять выступили чистые звезды. И во всю небесную ширь, от края и до края, от Новой Земли до Шпицбергена, казалось, чудовищный павлин развернул в бездонности неба свой роскошный хвост полярного сияния...
- Мерзавцы! - выругался Небольсин, вытер лицо от снега. Шатаясь под ветром, он направился на станцию - в буфет.
* * *
На полках - бутыли с ромом, с виски, с водкой, консервы. Затхлое архангельское пиво, завезенное еще с осени, шибало гнусностью из протекающей бочки. Кусками были нарезаны колбаса и розовая семга. Поперек прилавка лежал в дым пьяный французский матрос с "Адмирала Ооб", и торчали две подошвы с медными шурупами, сточенными от беготни по трапам. Буфетчик отодвинул союзника в сторону и водрузил перед Небольсиным стакан, захватанный пальцами пьяниц.
- Ливни, - сказал ему Небольсин. - Лей, не бойся.
В темном углу сидели двое военных. В кожаных комбинезонах, простроченных швами; на головах - замшевые шлемы. А на плечах погоны: один - юнкер, другой - капитан.