- У тебя, комиссарчик, - спросил небрежно, - деньжата есть?

- Деньги? - пыхтел над своим узлом Харченко, передвигая его с места на место. - С чего у нас деньги? Только было стал разживаться, только в тело вошел... А вы профукали все завоевания нашей революции!

Эллен усмехнулся. Ногою в ярком сапоге, слушая далекие выстрелы, он разворошил громадный узел Харченки. В цветистом шелковом одеяле был увязан набор казенных простыней с метками Кольской роты, которой Харченко когда-то командовал; лежали тут серебряные ложки, где-то краденные, еще какая-то ерунда... Все это было мелочь, чепуха!

- Это и есть твои "завоевания революции"? - спросил Эллен равнодушно. - Жидко пляшешь, Харченко: алчность в тебе имеется, а вот вкуса к жизни нет... Это, брат, наследственное!

И ногою, как футболист, врезал поручик по узлу Харченки, - барахло закачалось на волнах, намокнув и быстро утопая.

- Не надо выть, - сказал Эллен комиссару. - Я думал, ты в человека здесь превратишься, а ты - крохобор несчастный...

К ним, затаенно крадучись, приближался Каратыгин.

- А где "Ломоносов"? - спросил еще издали.

- Вас ждал, - ответил Эллен. - Надоело ждать, и - ушел. Каратыгин опустил на доски тяжелый чемодан и внимательно посмотрел на плачущего Харченку; потом сказал поручику:

- Торговали - веселились, подсчитали - прослезились. Слушай, комиссар, а ты чего ревешь как корова?

- Тряпки жалеет, - небрежно ответил Эллен, зорко озираясь по сторонам. - У него тут одеяло было одно хорошее, ложки с офицерского табльдота, краденые... Еще что-то!

- Кому что дорого, - трагически отвечал Тим Харченко. - Мы не какие-нибудь, чтобы... Мы свое, кровное!

Каратыгин, прислушивась к спору, присел на чемодан.

- Чего расселся? - вдруг звонко выкрикнул Эллен, и Каратыгин вскочил, пальцы его тряслись. - Два шага вперед... арш!

Безотчетно повинуясь этому окрику, Каратыгин сделал два шага вперед. Третьего ему уже не пришлось делать никогда в жизни. Нога поручика вскинулась и ударила его в спину, - всплеснула вода под пирсом. Три четких выстрела, - конец!

Каратыгина не стало. Харченко даже рот раскрыл...

- Спокойно, - сказал Эллен, наведя на него браунинг.

- Я спокойно... - отвечал тот.

- Открой чемодан.

Харченко, косясь на браунинг, открыл каратыгинский чемодан и ахнул: плотно лежали там пачки английских фунтов.

- Закрой! - велел ему Эллен, на глаз определив ценность. - Сразу видно, что покойник, помимо алчности, имел вкус...

Харченко торопливо застегнул чемодан и выпрямился.

- Теперь - вскинь рундук на плечо и шагай смело.

Чемодан взлетел на погон "химического" прапорщика.

- Куды следовать? - спросил Харченко страшась.

- Куда я тебе скажу...

- До Александровска бы!

- Не ерунди. Пока бредем по берегу, пока фиорд пересечем, большевики будут уже в Александровске... Вперед!

Харченко шагнул, и его мотнуло от тяжести чемодана справа налево, потом слева направо. Эллен помог ему приобрести равновесие, доброжелательно ткнув браунингом в спину - между лопаток.

- Не путайся, мой комиссарчик, - сказал он, впадая в мажор. - Ни писать, ни думать тебе больше не придется. Вдохновлять массы в твоем лице буду отныне я!.. Мне просто нужна грубая гужевая сила, представленная здесь твоим пролетарско-крестьянским происхождением... Откуда ты сам-то будешь?

- Из-псд Полтавы, - прохрипел Харченко, изнемогая.

- Прекрасные места... Что у тебя там было?

- Хуторок был.

- Оно и видно... Хохлы проклятые! Без хуторка не можете. Небось и здесь хозяйством успел обзавестись?

- Было... домок был, - снова всплакнул Харченко. - Все как у людей. Мы в важные не лезем. Нам бы по-людски только. Как люди, так и мы... Такая уж моя философия!

С опаской они перемахнули дорогу, ведущую из Мурманска к бухте Ваенга, и пошли, утопая по пояс в рыхлом снегу.

- Армия не гарнизон, - сказал Эллен. - Армию не разбить так скоро. Она еще постоит за себя... Как думаешь?

- Как вы, - отвечал Харченко. - Наше дело - сторона.

- С умом отвечаешь, комиссар! Молодец...

Эллен рассмеялся и спрятал браунинг в карман своей длиннополой шинели.

Темнело над кладбищем, в стороне горели огни Мурманска, там катались вагоны - в музыке, в вихрях метели, в гармошечных визгах..

* * *

Успели уйти только два замызганных парохода - "Строитель" и "Ломоносов". Большевики подсчитывали трофеи: два эскадренных миноносца, ледоколы "Пожарский" и "Седов", посыльная "Соколица", плавмастерская "Ксения", десять рыболовных траулеров, две яхты, пять катеров, пароходные цистерны, мотоботы, пятьсот тысяч пудов муки, боезапасы, оружие и, самое главное, - город.

Город, порт, конечный узел великой магистрали!

Восстание было проведено с такой отвагой, с такой решимостью, что белая власть разбежалась. Гарнизон Мурманска не был разгромлен восставшими - гарнизон просто перешел на сторону восставших, и он-то и составил главную основу 1-го стрелкового Мурманского полка Красной Армии; в этот полк, стихийно выросший на скалах, вступали и рабочие. Это были бурные дни!

Люди вдруг поверили в себя: "Мы всё можем!" А верить было крайне необходимо: спиридоновцы держали фронт возле далекого Петрозаводска, между ними и Мурманском, засев на станциях, в городишках и на разъездах, еще жила, вооруженная до зубов, армия. Армия под командованием генерала Скобельцына! И еще никто не знал, куда она повернет? А вдруг, озлобясь, Скобельцын рванет всю эту ораву прямо на север, прямо на Мурманск? Чтобы подавить восстание! Чтобы пробиться к пристаням! Чтобы вырваться за границу - в эмиграцию...

Ладно, это еще вопрос будущего. А пока власть в Мурманске захватили... Честно говоря, писать об этом даже как-то неудобно. Но все же, читатель, ты знай правду: власть в Мурманске, после переворота, захватили опять Шверченки и Мишки Ляуданские, освобожденные восстанием из тюрем. Но теперь они пришли к власти в ореоле нимба мучеников, "узников капитала". И они потянули местный Совет, воссозданный на руинах интервенции, обратно, потянули Мурман вспять, в год восемнадцатый, причем следует признать, что эти люди очень цепко хватались за власть...

Песошников сказал Ляуданскому:

- Ну, что, Мишка? Старое-то еще тянет тебя за ноги?

- У меня старое во какое... голова, вишь, как поседела.

- Вижу, поседела. Лучше бы она у тебя поумнела! Покаторжничал ты изрядно - второй раз сажать тебя неудобно. А стоило бы...

Но все отлично понимали, что это уже последний вздох проклятого "краевого прошлого" Мурмана. Между Мурманском и Спиридоновым бурлила белая армия, потерявшая выход к океану, она металась на дрезинах и бронепоездах и вдруг выкинула черное знамя с надписью: "Волчья сотня!" - это отчаяние... Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ИЗВЕСТИЯ МУРМАНСКОГО СОВЕТА

Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов No 1

Понедельник, 23 февраля 1920 г.

Товарищи!

В 3 часа дня 21 февраля в Мурманске пала власть гнилой буржуазии. Настала пора нашей общей, коллективной работы. Власть, захваченную нами и принадлежащую нам, необходимо закрепить так, чтобы снова не сбиться с прямой дороги (!)...

Революционная волна, всколыхнувшая нас, должна пробудить в нас самосознание, должна не только дать нам частичный тактический успех, но обновить нас и придать нам энергии и воодушевления...

Трезвость, спокойствие, порядок, усиленная работоспособность, дисциплина - пусть будут нашим девизом в эти дни. Бесчинства, грабежи, самоуправство, пьянство - пусть отпадут безвозвратно. От этого проклятого наследства буржуазного воспитания нам пора отказаться..."

Шла запись в партию большевиков. Желающих было немало, и машинист Песошников читал на собрании условия.

- Первое! - говорил он в толпу. - Желающие вступить в ряды нашей партии приносят с собой рекомендацию двух членов партии.