К нему подошел комиссар Лучин-Чумбаров, спросил:

- Чего изучаешь, Митрич?

- Да вот смотрю на картинку... До чего же хороша! И вошь - прямо как настоящая. Талант у художника, сразу видать. Одно вот плохо: вши у вас есть, а вот таких сапог, как здесь намалевано, нету... Ну, что? Поехали, комиссар?

- Поехали, - ответил Лучин-Чумбаров.

...Теперь они получали по триста граммов хлеба и... отступали!

Они отступали! А хлеб съедали - голодные постоянно.

Голодные, босые или в лаптях, вшивые и больные, они отступали... Какой уже день!

За ними гудели по рельсам бронеплатформы, по ночам рыкали из-за валунов английские танки, пушки Кане и Маклена сеяли шрапнель над лесом, тяжелые траншейные мортиры перекидывали из деревни в деревню ухающие фугаски И... текли газы.

Газы., газы... газы...

Потому они отступали; генерал Мейнард уже засел на станции Кяписельга; отсюда недалеко Петрозаводск, а за тихою Званкой всего сто четырнадцать верст рельсового пути, - и бронепоезда врага ворвутся на окраины Петрограда... Спиридоновцы отчаянно держали Кожозерский монастырь; за вековыми стенами древней обители они спасались от снарядов, рушились на них купола храмов, на зубах бойцов хрустела известка. Тогда англичане подвезли к монастырю сразу триста баллонов с текучим газом, и бойцы, отравленные, сдали эту позицию...

Это было очень трудное время для спиридоновцев. Очень!

- ...кажется, здесь, - сказал Спиридонов, спрыгивая с вагона под насыпь; подал руку комиссару Лучину-Чумбарову, и они вдвоем резво сбежали по тропке под глубокий откос.

Было знойно и тихо в полуденном лесу. Куковала кукушка. Лучин-Чумбаров спросил:

- А ты уверен, что именно здесь?

- Да черт его знает: вроде бы по карте и тут...

В зарослях лесного шиповника открылась делянка, огражденная забором. На длинном шесте качался пустовавший скворечник.

- Хорошее местечко выбрал, собака... - прошептал Спиридонов. - Я тебе уже говорил, комиссар: он человек хитрый и осторожный.

Толкнули гнилую дверь - никого, пустые лавки лесорубов, расставленные вдоль бревенчатых стен, пустой очаг, пустой стол, на котором даже не тронута пыль. Было немного жутковато в этой тишине, и оба передвинули маузеры на животы.

- Что ж, - сказал Лучин-Чумбаров, - подождем... Резко скрипнула за их спинами дверь в боковушку.

Оба разом обернулись - перед ними стоял полковник Сыромятев.

- Я здесь, - произнес он, шагая к столу (но руки деликатно не подал). - Я слышал ваши шаги и спрятался. - Помолчал и добавил: - Я спрятался на всякий случай... от греха подальше.

- Садитесь, - сказал ему Спиридонов, отводя глаза. Сыромятев достал английские сигареты, бросил их на стол:

- Курите... Я ведь знаю: у вас с табаком плохо.

Два большевика стояли перед ним, и полковник напряженно смотрел на их расстегнутые кобуры. Закурил и сам, жадно затягиваясь. Потом вытянул из-за пояса страшенный, но безобидный пистолет системы Верри, заряженный толстым зеленым фальшфейером. Брякнул его перед собой на лавку.

- У меня, - признался, - больше ничего нет.

- А зачем вам ракета? - спросил его Спиридонов.

- На всякий случай... Извините, но с некоторых пор я все делаю только так: на всякий случай.

Сели и Спиридонов с Лучиным-Чумбаровым.

- Это комиссар нашего фронта, - сказал Спиридонов. - Прошу любить его и жаловать, как говорится.

В ответ - легкий кивок массивной головы полковника.

- Очень приятно, - сказал Сыромятев без иронии: он был неглупый человек и понимал, что ирония здесь неуместна.

"С чего начать?" - думал каждый из них сейчас.

- Господин полковник, - начал Лучин-Чумбаров, - итак, мы получили от вас предложение такого рода: вы предлагаете нам свои знания опытного кадрового офицера и обращаетесь к Советской власти с просьбой, чтобы она... Как бы это выразиться? Чтобы она на вас не слишком дулась, так, что ли? Впрочем, это безразлично. Мы вас, кажется, правильно поняли?

- Да. Примерно так.

- Минутку! - вмешался Спиридонов. - Это ваш полк, господин полковник, сейчас жмет нас на все корки?

- Мой.

- Неплохо нажимаете, - заметил комиссар.

- Мне это легко, - ответил Сыромятев. - У меня техника, какая вам и не снилась. К газовым атакам я непричастен, но мне совсем нетрудно давить вас... У вас же ничего нет! На последнем совещании у Мейнарда все удивлялись: сколько можно держаться? И в мужестве вам никто не отказывает...

Лучин-Чумбаров раскрыл "верри", заглянул внутрь дула.

- В мужестве мы не отказываем и вам, полковник. - И, сказав так, он громко защелкнул ракетницу. - Нам известно, что в Кеми вы участвовали в расстреле трех наших партийных работников. И вот вы сидите перед нами... безоружный. Мало того, даже предлагаете нам свои услуги. Чем это объяснить? Ведь не мы вас гоним, - это вы нас гоните!

Сыромятев грузно встал. Половицы трещали под тяжестью его плотного тела. Остановился возле оконца, затянутого лесными пауками, и разом вдруг сорвал паутину.

- Вот так, - сказал, вытирая руку о полу мундира. - Вы отступаете... Трудно вам, верю. Хотите услышать мой разумный совет? Вы отступайте сейчас и дальше. Чтобы не тратить напрасно сил. Вы будете отступать, я это знаю. У вас плохо - здесь. Но есть еще Юденич, еще силен Колчак, еще Деникин на юге, - там вы отступаете тоже...

- Вот нам и непонятно, - вставил комиссар, - почему же вы, наступающий, вдруг приходите к нам, к отступающим?

Легкая улыбка тронула темные, словно старинная медь, губы полковника.

- Помимо чисто стратегических соображений, комиссар, у меня существуют и моральные принципы. Эти принципы преобладают над соображениями стратегическими. Точно так же, как и вы, большевики, иногда терпя поражение в стратегии, одерживаете победу на моральном фронте... Вы поняли меня, надеюсь?

Они его очень хорошо поняли.

- Вы здесь один? - спросил Спиридонов.

Сыромятев запустил руку в карман английского френча:

- Мой денщик с лошадьми неподалеку. Я один... На всякий случай!.. Ах! Опять это проклятое "на всякий случай". Вот. - И полковник вынул из кармана пропуск на "право вхождения". - С этой бумажкой, великодушно прошу прощения, вы меня можете пленить, но, пардон, прошу более не ставить в вертикальной плоскости... Я, как видите, человек предусмотрительный!

- Не надо, полковник, - отвел от себя руку с пропуском Лучин-Чумбаров. - Не будем мы вас пленить, не будем стрелять у стенки. Мы ведь не звери, а люди и понимаем ваши добрые намерения. Товарищ Спиридонов говорил мне о вас. Не однажды! Вы совсем неплохо начали у нас службу...

- Ого! Мне помогли ее отлично у вас закончить.

- Тоже знаем... Что же касается ваших стратегических соображений, то о них мы сейчас говорить не станем. Вы наступаете - мы отступаем; тут стратегия детская: бьют - так беги...

Сыромятев поднял руку, требуя внимания.

- Еще месяц-два, - заговорил он поспешно, - и вы пойдете вперед - до самого океана! А я, ваш покорный слуга, побегу от вас по шпалам... Куда? Миллер в Архангельске, Скобельцын с Ермолаевым тоже сидят на бережку моря: они уже на пристани. А вот мы, грешные солдатики, в густом лесу... Океан не по нам! Один путь - через лес, к Маннергейму, да еще неясно, как он нас примет. Вас-то мы бьем - ему это нравится, но, между прочим, и его егерям от нас перепадает...

Спиридонов, не дослушав, стиснул челюсти, опустил голову, чтобы скрыть глаза. Он всегда верил в дорогу на океан, но было сейчас так отрадно, так сладко узнать от врага, что эта дорога скоро откроется перед ним и его бойцами.

На океан! (Верить ли?)

Комиссар фронта заговорил:

- Относительно же ваших моральных принципов...

Но тут Сыромятев снова вздернул руку, прерывая комиссара.

- Чего вы от меня хотите? - спросил грубовато. - Чтобы я покаянно бил себя кулаком в грудь и плакал: ах, простите... Увольте меня от этого. Лучше уж тогда расстреляйте сразу. - И он мелко порвал пропуск на "право вхождения". - Вот так, - сказал, - так у вас руки развязаны. А мне не хотелось бы вспоминать о многом. Вам это будет тоже не совсем приятно...