— Вы уверены в этом? Но ведь так не считает мировое сообщество, которое решило сохранить стабильность в центре евразийского континента с помощью международных миротворческих сил. Так не считает даже новый глава России Борисов — он дал согласие на развертывание этих сил в потенциально взрывоопасных регионах.

— Я хочу подчеркнуть, что Татарстан очень признателен мировому сообществу за то, что оно позволило перевести наш, tege, нервный диалог с Москвой, я скажу, в нормальную рабочую плоскость. Я думаю, в новых условиях мы быстро обнаружим точки соприкосновения, и они позволят нашему вековому братству одолеть минутное помешательство.

Кармайкл кивнул и с видом профессионального каталы, выкидывающего пятого туза, сообщил:

— Насколько я знаю, буквально с минуты на минуту в Татарстан должен прибыть министр обороны США Уильям Хогарт, чтобы лично выступить гарантом нормализации диалога, о котором вы говорите. Считаете ли вы, господин Магдиев, что представитель Соединенных Штатов действительно сможет ускорить нормализацию обстановки в регионе?

Магдиев секунду смотрел на Кармайкла, потом медленно сказал:

— Нет, не считаю. Именно поэтому, Ричард, министр Хогарт, как и любой другой официальный представитель, который не получил приглашения от руководства Республики Татарстан, не прибудет сюда. И не будет выступать в каком бы то ни было качестве. И именно поэтому военизированная колонна во главе с министром Хогартом стоит сейчас на административной границе Татарстана и дальше не пройдет.

— Но почему?!

— Потому, Ричард, что мы не для того боролись с одним ярмом, чтобы подставить шею под другое.

Жалость к переводчику вытеснила из головы Летфуллина восхищение Булкиным, без запинки и акцента выговорившим «каком бы то ни было». Но отвлекаться было некогда: начиналось самое интересное.

— Господин президент, не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду? — попросил журналист.

— Попробую. Ричард, вы представляете, что такое коммунальная квартира?

Кармайкл немного послушал мычание переводчика, потом признался, что нет.

— Я думаю, что, действительно, не представляете, как несколько семей могут жить в одной квартире, — начал Магдиев, осекся, бросил вороватый взгляд на заметно поплывшего собеседника, секунду помолчал, что-то лихорадочно придумывая, и сказал: — Нет, давайте так. Представьте, что вы в студенческом общежитии делите комнату с другом, даже с братом — с двоюродным.

Кармайкл с явным облегчением согласился представить эту замысловатую картину. Похоже, он был готов представить что угодно, лишь бы не возвращаться к щекотливой теме совместного проживания нескольких семей.

— И однажды, Ричард, — постепенно увлекаясь, давал вводную Танчик, — вы с братом начинаете ссориться — из-за места у окна, или кто дежурит, или из-за книги.

— Или девушки, — подсказал Кармайкл и снова осекся.

— Или девушки, — согласился Магдиев и заулыбался, как дурак. — Так ссориться, что доходит до драки. А брат здоровый, гад, и может тебя порвать как «Комсомольскую правду». Но ты знаешь, что если поддашься сейчас, все, жизни не будет — всегда придется посуду мыть и своих девушек отдавать. И начинаешь биться, tege… Сильно.

Магдиев слегка повел кулаком, показывая, насколько сильно следует начинать биться, и нарушил тщательно выстроенную перспективу кадра — кулак Булкина оказался размером с полголовы Кармайкла. А тот еще слегка съежился, подаваясь в сторону от столь убедительной иллюстрации.

— В общем, брат видит такое дело и драку прекращает. Ничья. И приходят соседи. Они, пока вы ссорились, вокруг бегали, кричали «Прекратите», водой вас обливали. А теперь, когда все утихло, пришли толпой в вашу комнату, загнали брата под кровать и говорят тебе: а ты под свою полезай. И теперь, говорят, мы будем вам, глупым таким, говорить, кому когда посуду мыть и кому когда девушку любить. Я так считаю: брат дурак, что под кровать полез. Но это его дело, его кровать и его жизнь. Я не вмешиваюсь. Но сам под кровать не полезу. И незваных гостей в свой дом не пущу. Иначе это не мой дом будет. Через мой труп — пожалуйста, а так — нет.

Повисшей паузе позавидовали бы Василий Иванович Качалов и его знаменитая собака Джим. Летфуллин тихонько оглянулся на традиционно скучного Гильфанова и показал Магдиеву большой палец. Тот не увидел, потому что смотрел на собеседника.

Собеседник растерянно улыбнулся, потер ладошки и сказал:

— Но это же миротворцы.

— У нас им творить нечего, — ответил Магдиев.

2

— Марса, а смысл какой? —спросил Неяпончик, поглядывая за шлагбаум.

Стоявшая по ту сторону колонна сбилась в кучу, иногда вскрикивающую дизелями — водители то ли тоску разгоняли, то ли боялись застудить моторы на двадцатиградусном тепле.

— Чего смысл? — уточнил Марсель.

Разговором с танковым капитаном Валеевым Закирзянов остался доволен. Машины, по словам капитана, прекрасно выдержали срочный перегон с полигона казанского танкового училища. По поводу их ветхости Валеев просил не беспокоиться. По его словам, 12-й танковый полк списал десять Т-80 в пользу подшефного училища только для того, чтобы растратить лимит этого года, выделенный Минобороны, на новую нижнетагильскую продукцию. Подтвержденный ресурс машин, пахавших казанский полигон с начала года, составлял минимум пять лет. С боеприпасами было хуже — училище располагало только фугасными и спецзарядами. Впрочем, бронебойные, судя по оснащению вероятного противника, не были слишком необходимы, а до применения осколочных вообще никто не хотел доводить.

Валеев еще раз напомнил Закирзянову о договоренности использовать танки в качестве психологического аргумента, до последнего избегая их реального применения — и уж во всяком случае, не выходя за рамки применения спецсредств. Впрочем, танкист тут же тактично (все-таки видно, что завкафедрой тактики) отметил, что «пацаны рвутся в бой, хоть транквилизаторами их корми». Закирзянов, спохватившись, распорядился тут же начать посменное питание курсантов.

На этом Валеев изысканно распрощался и побежал кормить своих орлов. Орлы были как на подбор квадратные и вислорукие, но с такими щенячьими мордами, что Закирзянову стало стыдно и страшно. Он напомнил себе, что это добровольцы и что это старшекурсники — которые, значит, в среднем на три-пять лет старше срочников, дотаптывающих формально усмиренную Чечню. Но с безмятежного настроя, взыгравшего при виде ошарашенных морд натовцев, уткнувшихся в танковые дула, эти мысли Закирзянова все-таки сбили.

— Ну, всего этого, — сказал Иваньков, чиркнув пальцем по окрестностям. — Я не возражаю, амам стопудово пора рыло свернуть — и я прям кончаю, честно говоря. Но Магдиеву какой смысл? Он типа с русским игом боролся, штатники ему помогли, а теперь он их тем же веслом как бы по тому же месту. Непонятно.

Закирзянов пожал плечами.

— Серый, Булкина можно как угодно называть — вором, брехуном. Но он не дурак, во-первых. А во-вторых, четко держится за то, что избран населением. И пытается делать как раз то, чего хотят избиратели. Тут все по-честному. Я, ладно, татарин. А ты ведь нет. Но признайся, тебе же приятно было Придорогину задницу надрать?

Неяпончик кивнул, широко ухмыльнувшись.

— И у большинства так. Это не национальный вопрос, а вопрос… не знаю… гордости, что ли.

— Национальной гордости великороссов, — сказал Русый, после госпиталя ставший очень молчаливым и сосредоточенным.

— Н-ну, может быть. Хотя нет, как раз не национальной. И эта гордость, по-любому, не позволяет теперь действовать иначе. Татарстан же никуда от России не денется. И заработает себе вечного врага, если выяснится, что вся бодяга была заверчена ради того, чтобы под американцев лечь.