Однажды я стояла перед открытыми окнами класса, откуда я могла смотреть на апельсиновые посадки, сцепив руки за спиной и слушая, как Пити с горем пополам решает задачки, которые он должен был знать неделю назад.

— Пити, — я повернулась к нему, стараясь говорить строгим голосом, вовсе не желая этого на самом деле, — тебе бы нужно быть повнимательнее, а иначе мы не сможем добиться никаких результатов и показать их папе. Конечно же, ты хочешь учиться. Теперь я буду говорить, а ты повторяй за мной.

Он наклонил голову и ударил кулачками по столу.

— Я не могу! Не могу! — закричал он измученным голосом. Он уронил голову на руки и горько заплакал.

Я прикоснулась к его упрямым волосам, которые топорщились во все стороны, и нежно их потрепала. Наконец он успокоился, и я заговорила.

— Просто нужно быть потерпеливее, Пити. Вытри глазки, — я протянула ему свой носовой платок. — Мы будем учиться не спеша, как у тебя будет получаться.

Он опять опустил голову на руки.

— Нет. Я не могу. Вы меня ненавидите, — его голос звучал совсем обессилено.

— Пити, ты хорошо себя чувствуешь? Что-нибудь случилось? Пожалуйста, скажи мне.

Он не успел ответить — тихо открылась дверь. Это была Полли. Я увлекла ее обратно за дверь, приложив палец к губам, и спросила ее, не болел ли Пити в последнее время.

— Да вроде бы нет, мисс.

Я спросила, не знает ли она, осматривал ли Пити терапевт?

Ее большие глаза расширились.

— Почему вы спрашиваете? Мисс Монтьюнто тоже меня спрашивала. Но я сказала ей, что не знаю. Правда, у нас здесь есть врач, он от нас недалеко живет. Его зовут доктор Син Брауни, — она улыбнулась уголками губ. — Он очень надежный лекарь. Он лечит миссис Беатрис.

Она повернулась и выкатила белую тележку, взяла с нее два подноса и отнесла их в комнату.

Когда она ушла, мне удалось заставить упирающегося Пити съесть несколько ложек оленины с морковью, но потом я сдалась и оставила эту затею, поняв, что это абсолютно безнадежно. Даже интерес к пище у него пропал, и это меня сильно взволновало.

— Я устал, — сказал он, отодвигая поднос так, чтобы я не могла до него дотянуться. — Мне хочется спать, когда я смотрю на эти старые задачки.

Я вздохнула.

— Похоже, ты все время устаешь, Пити. Тогда иди, поспи немного, может быть попозже мы снова попробуем.

Однако я знала, что это «попозже» явно не наступит.

Я закончила ланч в одиночестве, получив мало удовольствия, сложила подносы и отнесла их на кухню. Оставив их Клэппи на столе, я отправилась искать своего хозяина. Мне хотелось обсудить с ним несколько вопросов, касающихся Пити. Не найдя его, я снова вернулась на кухню.

Клэппи в огромном белом фартуке уже суетилась там.

— Не найдете себе места, мисс Гэби?

— Искала мистера Джона.

— Я видела его недавно. Он отправился на прогулку. Как мальчик?

Я присела на жесткий стул.

— Не так хорошо, как хотелось бы, Клэппи. Конечно, мы только начали, и мне не стоит сразу так расстраиваться.

Копна стального цвета завитушек качнулась.

— Как его жалко, бедняжку!

— Этому бедняжке следует, как следует выспаться! Она взглянула на меня.

— Почему вы так говорите? Он вовремя ложится, я точно это знаю.

— Я знаю, Клэппи. Но все равно, здесь что-то не так. Я поднялась и направилась на лужайку за домом.

Я бесцельно бродила, и видела, как вернулся мистер Джон в сопровождении трех хорошо одетых мужчин. Я направилась в цветник и нашла там Полли. Ее белый фартук был весь в грязи, и на подбородке у нее было грязное пятно — должно быть, посадила его, выпалывая сорняки.

— Добрый день, мисс, — она провела локтем По брови.

— Они чудесны, Полли, — я нагнулась понюхать восхитительную красную розу.

— Этот сорт называется Джерико[2] мисс. Миссис Мария привезла их с собой, когда в первый раз приехала сюда невестой. Говорят, раньше она вплетала розу в прическу, новую розу каждый Божий день. Теперь, — она подняла брови, — Коррин они очень понравились. Я каждый день ей но одной срезаю.

— Может быть, когда-нибудь я попробую приколоть одну такую.

Она улыбнулась.

— Это очень понравится Дьюхаутам. Они по-особенному к этим розам относятся.

Я оставила ее и направилась за дом, где росли деревья. Деревьев оказалось много больше, чем я себе представляла. Я подошла к высоким дубам, на которых, казалось, совсем не сказывалось время. Тут и там попадались плакучие ивы, они словно пытались выгадать себе местечко в густой чаще среди дубов. Когда я вошла туда, создалось такое впечатление, что я попала в темное сырое помещение с неровным полом. Я нашла большой пень и присела на него стереть грязь с туфелек, наслаждаясь прохладой после жары.

Лесок, оказалось, тянулся довольно далеко и был таким густым, что мне совершенно не хотелось далеко заходить. Я решила посидеть и послушать птиц. Вдруг я почувствовала резкий запах, который становился все неприятнее и неприятнее. Казалось, что его источник где-то неподалеку, но я пока что не видела ничего, чем можно было бы его объяснить.

Вдруг меня испугало что-то белое, продирающееся сквозь кусты. Но я тут же успокоилась, определив белую рубашку Пити. Он катил красный мячик на шесте, который я купила ему в городе — должно быть, он от него укатился.

— Посиди со мной минутку, — позвала я его, подняв руку, чтобы он меня увидел. — Если внимательно прислушаться, — сказала я, когда он присел рядом со мной, — можно услышать голоса разных птиц.

— А вы слышали это гадкое бульканье? — его лицо вдруг оживилось и напряглось.

Я нахмурилась.

Он показал пальцем.

— Вот оттуда, из тех колючих кустов с красными ягодами. Там трясина. Папа говорит, у нее нет дна.

Он замолчал на мгновение, наблюдая за моей реакцией. Его лицо было таким оживленным, каким я его никогда еще не видела.

— Тогда, наверное, твой папа запретил тебе туда ходить, — сказала я немного строго.

Он пожал худенькими плечами.

— Я вас увидел. Я теперь сюда никогда один не хожу, потому что мне здесь не нравится. Они думают, я не знаю, что произошло. А я знаю, — его губы вдруг задрожали.

Я почувствовала, что он ждет моего вопроса.

— Что произошло, Пити?

— Там моя мама. Она все еще опускается и опускается, и никак не опустится до дна.

Я непроизвольно ахнула.

— Пити! Это ужасно. Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?

Его быстрого кивка было достаточно.

— Теперь я хочу уйти.

У меня абсолютно не возникло никаких возражений, так что мы вместе пошли домой, и до ужина я ему читала «Дэвида Копперфильда».

Я переодевалась к ужину. Зазвучал последний гонг. Я подумала, что сегодняшний случай сблизит нас с Пити, что его отстраненность уйдет. Я расправила складки на платье. Интересно, неужели его мать действительно попала в то ужасное место?

Пити вел себя за столом тихо и мало ел. Мистер Джон и мистер Эмиль разговаривали только о политике. Миссис Беатрис, казалось, никто не волновал — она явно вознамерилась закончить обед в одиночестве. У меня не выходило из головы, что Пити рассказал про свою мать, но я не решалась заговорить на эту тему с его отцом. Однако я собиралась поговорить с ним о его сыне. Как только закончится ужин, я сразу же пойду за ним в библиотеку. Миссис Беатрис поднялась, и Коррин отвезла миссис Марию в большую комнату. Я подождала и отправилась за мистером Джоном, однако, оказалось, что трое мужчин, которых я видела раньше, уже ждали его.

Я поднялась по лестнице, чувствуя ужасное разочарование. «Ведь я не только из-за Пити хотела его увидеть», — вдруг поняла я, чувствуя неожиданный прилив тепла.

Я нашла Пити в его комнате и была немного смущена, когда он попросил, чтобы Коррин уложила его спать. Я разыскала ее весьма неохотно, взяла свечу и спустилась вниз. Голосов из библиотеки не было слышно; я постучалась и вошла.

— Мисс Гэби, что случилось? — спросил он деловым тоном, едва подняв свою темноволосую голову от бумаг.