Фрэнк вскочил и подошел к окну. Стоя спиной ко мне, он бесцельно затеребил кисточку шнура, задвигающего шторы.

– Знаю, – пробормотал он, затем повернулся ко мне и внезапно сказал: – Я видел старика – примерно с месяц назад.

– Ты не рассказывал мне об этом.

– Да. – Фрэнк выпустил кисточку, вернулся назад и сел в кресло напротив меня. – По правде говоря, я боролся с совестью с тех пор, как приехал сюда, и совесть победила, – он криво улыбнулся. – Она побеждает нечасто, поэтому я позволю ей победить на этот раз и расскажу тебе, где его встретил.

Но Фрэнк замолчал, и я подсказала:

– Ты посещал кого-то в госпитале?

– Старик давно уже не в госпитале, почти с тех пор, как прибыл во Францию. Он в полевом санитарном пункте.

– Полевой санитарный пункт – это такой, который расположен на поле? – недоуменно спросила я.

Фрэнк, слегка улыбнувшись, взглянул на меня.

– Какая ты невежественная малышка, Эми. Полевой санитарный пункт – это машина с группой санитаров и врачей, не имеющая ничего общего с полями, в том смысле, в каком ты подумала. Хотя полагаю, что когда-то эти поля были милыми и зелеными, – пока не напали немцы, и мы не выкопали на них окопы, а боши не начали стрелять из пушек, пытаясь разрушить Ипр.

– Ипр! – я услышала, как потрясенно прозвучал мой голос. – Но под Ипром идет сражение! Нет, Лео, не может быть там. Он не сражается, он ухаживает за ранеными солдатами.

– Именно. А где, ты думаешь, находятся эти солдаты, когда получают ранения?

– Но... – я не могла поверить тому, на что намекал Фрэнк.

– Конечно, есть и полковые санитары, которые только выносят раненых из окопов, а затем передают членам RAMC. Но когда, начинается большая заварушка, их не хватает, поэтому туда требуется подкрепление – в связи с этим вернемся к старику. Это его работа – волочить носилки по этой мерзкой, невообразимой грязи, которая на каждом шагу норовит засосать тебя, под летящими над головой снарядами. Ему приходится хуже, чем мне, скажу тебе. Из такой ситуации хочется убраться поскорее, а эти носилки дьявольски тяжелые. Они замедляют твою скорость до черепашьего шага, и на этой скорости ты еще должен приседать как утка, чтобы уберечься от немецких стрелков.

– Но даже немцы не станут стрелять в человека с носилками!

– Ты глупая гусыня, Эми – еще как стреляют. Пушки не целятся, они просто разметают в клочья все, что накроют, – Фрэнк хмыкнул. – Накроют! Какое безвредное слово, напоминает домашний очаг, званые обеды... Давать, такие дурацкие названия – типично для англичан. Я предпочел бы французское obus, в нем есть что-то угрожающее.

Я едва слышала Фрэнка, – я пыталась справиться с потрясением от того, что он рассказал мне.

– Лео, так стар, и у него искривленная шея!

– Он, конечно, не единственный из добровольцев в возрасте за сорок, которые в это влипли, хотя я согласен с тобой – искривленные шеи встречаются нечасто. Но кривая у него шея или нет, он – крупный, сильный мужчина, а такие, там нужны. Так получилось, что по этой шее, я его и нашел. Тед Геральд написал мне, что, когда получил свою пулю, с поля боя его вынес горбатый мужчина, державший голову набок. Тед подумал, что наверняка видел этого мужчину и прежде, но был так плох, что не мог спросить его имя, пока тот доставлял его в CCS. Затем он догадался, что это был мой отец, и попросил меня передать ему сердечную благодарность. Второй носильщик оказался юнцом и начал сдавать – зашатался и сказал, что больше не может идти. Тед говорит, что весь вспотел, испугавшись, что его бросят, но старик заставил этого мальчишку держаться, пока они не добрались до перевязочного пункта. Там старик поменял юнца на другого бедолагу, и пошел назад, волоча за собой пустые носилки.

Фрэнк замолчал, глядя в огонь. Я сидела, уставившись на него и пытаясь усвоить то, что он рассказал мне. Лео, на поле боя, изнемогающий, под тяжестью носилок, бредущий по грязи под визжащими над головой снарядами. Я не могла в это поверить, хотя сознавала, что это правда. Фрэнк отвернулся от огня и снова взглянул на меня.

– Несколько дней спустя я должен был доставить сообщение в дивизионный штаб, – продолжил он. – Оно было не срочным, поэтому я заехал на тот перевязочный пункт, о котором написал Тед. Он был недалеко оттуда, где размещались мы. Это оказалась, поганая дыра – бывшая постройка на ферме. Теперь она лежала в развалинах, а пункт помещался в погребе. А какое зловоние – я с трудом заставил себя спуститься по ступенькам! Внизу оказался старик, поивший чаем какого-то беднягу, который выглядел так, словно уже отправлялся на тот свет. Я стоял там, пока парень не допил чай, и тогда старик поднял голову и увидел меня. Какое-то время мы смотрели друг на друга, а затем он сказал: «Добрый день, Фрэнсис. Может быть, выпьешь чашку чая?»

Старик сделал чай, я предложил ему окурок, а он настоял, чтобы я вместо окурка взял у него сигару. Скажу тебе, Эми, что тебя посещают хорошие идеи. Он, наверное, единственный капрал на Западном Фронте, которого жена снабжает «Короной Империи»! В следующий раз пришли коробку и мне. В общем, я передал старику сообщение Теда, от которого он заметно смутился. Затем я спросил его, давно ли он работает полевым санитаром, и он ответил, затем он спросил, где базируюсь я, и я ответил, а после этого нам, кажется, стало не о чем разговаривать друг с другом.

Там был один офицер медицинской службы, шотландец – приличный парень, хотя выглядел совершенно измотанным, и я начал болтать с ним о том, как идут дела и тому подобное. На самом деле мне хотелось поговорить со стариком, но я не мог придумать, о чем. В конце концов, я спросил его, как поживают дети, а он ответил, что обе чувствовали себя превосходно, по последним известиям. Затем он добавил: «Если ты переписываешься с моей женой, то дай слово, что не упомянешь ей об этой встрече. Она считает, что я в базовом госпитале, и я бы предпочел, чтобы она и дальше так считала. Она такая мягкосердечная, что может расстроиться, если узнает». Я дал ему слово и в то время был уверен, что сдержу его. Думаю, старик почувствовал это, потому что выглядел удовлетворенным. Затем он сказал, что должен собрать свою команду, которая была где-то поблизости в укрытиях, – а я все еще не сказал ему ничего – и в следующее мгновение заковылял по ступенькам и вышел.

Доктор спросил меня: «Вы знакомы с капралом Ворминстером?», и я ответил: «Он – мой отец». Я впервые назвал его отцом с тех пор, как умерла маман, и даже с более ранних времен – я всегда скрывал это родство, если мог. Когда доктор пришел в себя от удивления, то рассказал мне, какой мой отец стойкий парень – их сержант был убит две недели назад, и доктор сказал, что не справился бы с вывозом раненых, если бы не старик. Я хотел пожать старику руку на прощание, но, когда я вышел оттуда, команда санитаров уже ушла.

Фрэнк ненадолго замолчал.

– Знаешь, – наконец добавил он, – если бы старик хотел просто надеть военную форму, то мог бы выпросить канцелярскую работу в Лондоне, связей у него достаточно. Но он выбрал тяжелый путь. Вот мы с ним и засели в этом богомерзком секторе, оба по уши в грязи. И это я подтолкнул его на такое – хотя, видит Бог, у меня и в мыслях не было отправить его на передовую, – он запнулся на мгновение и тихо добавил: – Знаешь, я не хотел рассказывать тебе это – не потому, что он меня просил, а потому, что мне не хотелось, чтобы ты восхищалась им. Но потом подумал – почему бы ей не восхищаться им? И рассказал.

Я ничего не сказала – я не могла говорить. Фрэнк тоже замолчал. Вдруг его глаза сузились:

– Тебе не пришло в голову, Эми, что Аннабел собирается развестись со мной, – он запнулся и осторожно добавил, – а старика может разорвать на куски в любую минуту?

– Нет!

– Подумай, Эми, ведь и тебе свойственна человеческая слабость. Эта мысль должна была появиться у тебя.

– Нет! – мой голос упал до шепота, когда я упрекнула его: – Ты же сказал... ты же сказал, что восхищаешься им.