Эта область, область ничто, область безмолвия безмолвии - и есть источник. Мы забываем, что все мы все время находимся там.
Деятельность должна пониматься с точки зрения переживания, из которого она возникает. Эти узоры, что таинственным образом воплощают математические истины, увиденные лишь немногими,- столь прекрасные, столь изящные,-неважно, что они суть бултыхания и трепыхания тонущего человека.
Мы существуем здесь вне всяких вопросов, за исключением вопросов бытия и небытия, перевоплощения, рождения, жизни и смерти.
Творение ex nihilo было объявлено невозможным даже для Бога. Но мы занимаемся чудесами. Нам нужно услышать музыку гитар Брака (Лорка).
С точки зрения человека, отчужденного от своего истока, творение исходит из отчаяния и кончается провалом. Но такой человек не прошел весь путь до конца времени, до конца пространства, до конца тьмы и до конца света. Он не знает, что там, где все кончается, все и начинается.
II. ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ'
За последние двадцать лет психотерапия значительно усложнилась как в теории, так и на практике. Но, однако, из-за всей этой чрезвычайной сложности, а порой и путаницы невозможно, как сказал Пастернак, "не впасть, как в ересь, в неслыханную простоту".
В практике психотерапии само многообразие методов сделало более очевидной необходимость такой простоты.
Неизменными составляющими психотерапии являются психиатр, пациент, а также постоянные и определенные время и место. Но даже при этом двум людям встретиться не так легко. Мы все живем надеждой, что подлинная встреча между человеческими существами все еще может произойти. Психотерапия состоит в выкидывании прочь всего того, что стоит между нами: бутафории, масок, ролей, лжи, защит, тревог, проекций и интроекций - короче, всех пережитков пропитого, которые мы используем по привычке и тайком, умышленно или неумышленно, в качестве денежных знаков при взаимоотношениях. Именно эти деньги, эти самые средства воссоздают и усиливают условия отчуждения, что первоначально послужили им причиной.
Психоанализ внес существенный вклад, пролив свет на такие пережитки и вынужденные повторения. Сейчас среди психоаналитиков и психиатров наметилась тенденция сосредоточения не только на переносе, не только на том, что произошло прежде, но и на том, чего прежде никогда не происходило, на новом. Таким образом, на практике использование толкований для раскрытия прошлого или даже прошлого-в-настоящем может применяться лишь в качестве одной из тактик, а в теории предпринимаются
*С точки зрения психиатра.
попытки более глубокого понимания и нахождения терминологии для непереносных элементов в психиатрии.
Психиатр может позволить себе действовать спонтанно и непредсказуемо. Он может активно раскрываться, чтобы разрушить старые модели переживания и поведения. Он может активно усиливать и укреплять новые модели. Теперь можно услышать о психиатрах, приказывающих, смеющихся, орущих, плачущих, даже встающих со своего священного стула. Все возрастающее влияние со своим акцентом на озарение, достигаемое посредством внезапного и неожиданного, оказывает дзэн. Конечно же, подобные методы в руках человека, не испытывающего неослабное внимание и уважение к пациенту, могли бы оказаться пагубными. Хотя некоторые общие принципы этих усовершенствований можно сформулировать, на практике они по-прежнему предназначены - а на самом деле так всегда и должно быть - для человека, который обладает как совершенно исключительной властью, так и способностью к импровизации.
Я не стану перечислять все это многообразие практической психотерапии. Я лучше рассмотрю более подробно критическую функцию теории.
Эти линии роста, что, похоже, распространяются эксцентрично во всех направлениях, увеличивают потребность в сильной, твердой исходной теории, которая сможет связать любую практику и теорию с основными предметами всех форм психотерапии. В предыдущей главе я набросал основополагающие требования, предъявляемые к подобной теории, а именно: нам нужны понятия, показывающие как взаимодействие, так и взаимное переживание двух личностей и помогающие нам понять связь между собственным переживанием личности и ее поведением в контексте взаимоотношений между ними. И мы должны, в свою очередь, стать способны постичь это взаимоотношение в контексте соответствующих социальных систем. Более фундаментально критическая теория должна быть способна поместить все теории и практики в кругозор общего видения онтологической структуры человека.
Чем нам могут помочь господствующие теории психотерапии? Здесь было бы заблуждением чересчур четко отделять одну школу от другой. Внутри основного потока ортодоксального психоанализа и даже между различными теориями объектных взаимоотношений в Великобритании (Фэрберн, Уинникотт, Меланья Клейн, Бион) существуют различия лишь на уровне упора на что-то. Сходное положение внутри экзистенциальной школы, или традиции,- Бинсвангер, Босс, Карузо, Франкль. Можно обнаружить, что каждая теоретическая идиома играет некоторую роль в мышлении по крайней мере нескольких учеников любой школы. В худшем случае существуют из ряда вон выходящие теоретические смеси из теории обучения, этологии, теории систем, анализа общения, теории информации, анализа взаимодействия, межличностных взаимоотношений, объектных отношений, теории игр и т. п.
Развитие Фрейдом метапсихологии изменило теоретический контекст, в котором мы теперь работаем. Для сочувственного понимания положительной ценности мета-психологии нам придется рассмотреть интеллектуальный климат, в котором она возникла. Многими авторами уже отмечалось, что она позаимствовала свою движущую силу у попытки рассмотрения человека как объекта естественно-научных исследований и, таким образом, добилась признания психоанализом в качестве серьезной и достойной уважения затеи. Не думаю, что сейчас необходим подобный щит; да и прежде -тоже. А за то, что мыслишь с метапсихологической точки зрения, платишь очень высокую цену.
Метапсихология Фрейда, Федерна, Рапапорта, Гартмана и Криса не имеет представлений о какой бы то ни было социальной системе, порожденной более чем одной личностью в данный момент. Внутри ее рамок нет понятия социального переживания коллектива, разделяемого или не разделяемого личностями. У такой теории нет категории "ты", которая существует в трудах Фейербаха, Бубера и Парсонса. Нет способа выразить встречу "Я" с "другим" и влияние одной личности на другую. У нее нет понятия "меня", за исключением объективированного это. Это является одной из частей ментального аппарата. Внутренние объекты суть другие части этой системы. Еще одно эго есть часть некоей отличающейся части этой системы или структуры. Как два ментальных аппарата или психические структуры или системы, каждая с собственной констелляцией внутренних объектов, могут связываться друг с другом, оставаясь неисследованными? Внутри построений, предлагаемых теорией, такая возможность кажется непостижимой. Проекция и интроекция сами по себе не перекроют пропасть между личностями.
Сегодня лишь немногие понимают центральные вопросы сознания и бессознательного как они понимались ранним психоанализом - как две овеществленные системы, каждая из которых отколота от цельной личности и составлена из своего рода психического вещества; обе они исключительно внутри- личностны.
В теории же и на практике центральным является отношение между личностями. Личности связаны друг с другом посредством их переживания и посредством их поведения. Теории можно рассматривать с точки зрения упора, который они делают на переживание или на поведение, и с точки зрения их способности вычленить взаимоотношение между переживанием и поведением.
Различные школы психоанализа и глубинная психология по крайней мере признавали существенную значимость переживания каждого человека по отношению к его поведению. но они оставили непроясненным вопрос, что есть переживание, и это, в частности, становится очевидно при рассмотрении "бессознательного".