Гитлеровцы бросали фугасы крупного веса. Близ командного пункта взорвалась одна бомба, затем другая. Мощный накат выдержал, но бревна раздвинулись, и земля осыпала Жаворонкова, Преображенского и оперативного дежурного.

Потом взрывы стали реже и затихли совсем. Оперативный попробовал связаться с зенитчиками, но телефон молчал: обрыв.

Летчики, покинув укрытия, выбрались на поверхность.

Ослепительно сверкало солнце. Не успевшая подняться в воздух обгоревшая "чайка" припала на поврежденную бомбовым взрывом "ногу".

- Товарищ генерал, - доложил Оганезов, - ранено пять зенитчиков и мотористов.

Ни один осколок не задел упрятанные дальние бомбардировщики.

Однако именно во время налета Ефремов лишился штурмана.

Быстро засыпали воронки на взлетно-посадочной полосе, и Жаворонков приказал:

- Идите отдыхать. Все идите.

Это означало, что запланированный удар по Берлину состоится. Обязательно!

Когда позже все собрались для проработки задания, Ефремов напомнил Преображенскому, что штурман Серебряков вышел из строя.

Тут же откликнулся штурман бригады Александр Ермолаев:

- Я тебя, Андрей Яковлевич, устрою? "

- Очень рад.

Ефремов подумал в эту минуту о Жаворонкове: умеет генерал подбирать себе помощников. Ведь штаб полка почти весь остался в Беззаботном, а с Жаворонковым были лишь штурман ВВС КБФ Троцко, штурман бригады Ермолаев и майор Боков, адъютант начальника морской авиации. Но они делали все, что надо, чтобы обеспечить выполнение операции. А Троцко и Ермолаев не только готовили коллег, но и сами участвовали в рейдах на Берлин, заменяя выбывших из строя штурманов.

Ермолаев дважды летал с Ефремовым на Берлин.

Полеты на Берлин продолжались. Наши бомбардировщики сбрасывали на фашистскую столицу все больше бомб. И каждый раз германское верховное командование объявляло, что сбито шесть, девять, пятнадцать советских самолетов. На Балтике знали, что эти сообщения - утка.

Все чаще балтийцам приходилось вступать в бои с перехватчиками. Так случилось с экипажем Беляева. Он был атакован после бомбежки Берлина, когда до моря оставалось лишь с десяток минут. Из лучей прожекторов "мессершмитта", казалось, невозможно было выбраться. Трассирующие пули резали ночной воздух. Беляев умело маневрировал, помогая стрелку и штурману вести ответный огонь, и километр за километром приближался к береговой черте. Нельзя с уверенностью утверждать, что "мессер" был сбит, но его лучи вдруг погасли, огонь прекратился. Экипаж продолжал путь домой.

Несли потери и истребители, охранявшие остров и подступы к нему. Тяжело раненный, истекая кровью, вел воздушный 6oii летчик Сгибнев.

За все время пребывания на острове летчики только однажды усомнились: а верен ли прогноз, полученный от Каспина?

Балтийский метеоролог сообщал, что погода идет на улучшение. Данные были приняты во внимание при назначении очередного вылета с Кагула и Асте. Но когда до возвращения самолетов оставалось менее двух часов, местность вокруг островных аэродромов стало закрывать туманом. Видимость ухудшалась с каждой минутой.

Туман редко появляется мгновенно. Его, как правило, можно предвидеть. Выходит, оплошал Каспин? Жаворонков по радио связался с Таллином и Ленинградом:

- Как у вас?

- Отличная погода, видимость - сто километров.

Выходило, что туман - явление местное, связанное с неожиданным похолоданием. Но как быть, если и аэродромы закроет так, как закрыло посты наблюдения? Жаворонков поначалу решил по радио направить Преображенского и Щелкунова на аэродромы в Палдиски и Таллин - единственные базы в Эстонии, остававшиеся еще в руках Балтфлота.

Распоряжение принять самолеты было передано на аэродромы, оставалось лишь перенацелить ДБ, возвращавшиеся из рейда на Берлин.

И тут Жаворонков заметил странное явление: туман вокруг аэродрома стоял сплошной стеной, а само поле проглядывало сквозь редкую пелену. Генерал десять-пятнадцать минут стоял на поле вместе с Оганезовым, наблюдая за состоянием тумана.

- Ну, комиссар, становится хуже?

- Нет, хуже не становится, правда, и лучше не становится.

- И все же садиться можно, - решил - генерал.

Он сам вызвал по радио полковника Преображенского и майора Щелкунова. Сказал о тумане, о запасных аэродромах, на которые надо идти, если летчики не уверены:

в том, что смогут произвести посадку.

Преображенский, веря в мастерство своих летчиков, решил вести группу на Кагул.

На посадочном "Т" у ночных огней стояли Жаворонков и Оганезов. Как-то неожиданно вывалился из белой пелены ДБ Преображенского, приземлился, побежал по посадочной полосе и исчез в белой вате.

Ефремов напряженно смотрел вниз, пытаясь увидеть поле или какой-либо ориентир, чтобы убедиться в том, что вышел к Кагулу. Хотел уже пойти на второй круг, как вдруг из тумана возникла фигура матроса-стартера и белая парусина "Т". Дошли! Вот сейчас, когда зару-ливаешь в укрытие, можно считать, что полет завершен благополучно.

Сели Плоткин, Гречишников и другие балтийцы.

Несколько экипажей из полка дальней авиации, не видя посадочной полосы, ушли на запасной аэродром. А один все пытался сесть. Трижды заходил ДБ на посадку. Его отсылали в Палдиски, но, очевидно, горючее было на исходе. На развороте самолет свалился на крыло и пошел к земле. Роковым оказался туман...

В этом полете военным объектам Берлина был нанесен особенно большой урон. Но и во многих самолетах зияли пробоины от осколков снарядов и пулеметов перехватчиков.

- Значит, усиливается противодействие? - спросил Жаворонков, осматривая ДБ.

- Усиливается, - ответил Преображенский. - Но мы к этому привыкли еще над переправами у Двинска.

Профессиональный военный законно гордится, если операция проходит так, как им задумано. И Жаворонков был доволен тем, что, несмотря на растущее зенитное и истребительное противодействие, наши летчики регулярно бомбят Берлин. Бомбят в одни и те же часы и даже минуты.

Чередовали направление удара, сбрасывали бомбы с высоты то в 5, то в 7 тысяч метров, но в одно время. И к понятию "немецкая аккуратность" добавили аккуратность русскую, советскую.

Шла своеобразная дуэль: каждый день, а то и дважды в сутки гитлеровская авиация бомбила Кагул и Асте, и гитлеровские летчики, очевидно, не раз докладывали об уничтожении советских бомбардировщиков. Но в назначенный день и час наши ДБ уходили в воздух и шли от эстонского острова Эзель на Штеттин и затем - на Берлин.

Американское агентство Ассошиэйтед Пресс в те августовские дни писало, что берлинцы, которых в свое время уверяли, будто их городу не грозит опасность воздушного нападения, теперь знают, что германская столица уязвима для налетов как английской, так и советской авиации, это весьма важный психологический фактор, который окажет большое влияние на моральное состояние немцев.

Не приходилось сомневаться, что командование германских военно-воздушных сил постарается во что бы то ни стало уничтожить островную базу. Что если противник обрушится на Кагул и Асте в тот момент, когда ДБ-3 с подвешенными бомбами выруливают на старт?

И вот Жаворонков, настаивавший на точном соблюдении времени каждого вылета, решил изменить уже сложившийся график.

Преображенский и Щелкунов сделали все, чтобы выполнить приказ. Летчики, штурманы, стрелки-радисты отдыхали в этот день меньше обычного. Обслуживающее. подразделение к назначенному часу обеспечило все - от питания до бомб. Технический состав в более сжатые сроки подготовил ДБ к вылету. И раньше, чем обычно, вышли в море катера военно-морской базы - на случай, если летчикам потребуется помощь.

Солнце еще только собиралось садиться. Было совсем светло. Взлетать в такое время - одно удовольствие. А вот возвращаться придется в темень.

Дальние бомбардировщики поднимались один за другим. В воздухе уже ждали истребители. Они барражировали над базой на случай внезапного нападения. Истребители провожали наши бомбардировщики в море. С ними лететь хорошо, спокойно - так бы до Берлина. Но для истребителей это слишком дальний путь. Пройдет минут двадцать, и Лучников доложит командиру: