Это убьет энергию самых способных, взлелеет пустой карьеризм, вызовет отсталость от живого дела, инертность, даже интриги. Оно придаст смелости несоответствующим, но предприимчивым кандидатам на высшие должности подделываться под курс своих начальников выслуживанием и другими неблаговидными путями. Когда затем такие карьеристы достигнут цели и сами займут высшие посты, они для прикрытия недостающей им подготовки, а часто и способностей, пустят в ход по отношению к низу всю свою самонадеянность и в особенности острастку, если не произвол вместе с жалким подобострастием к верху. Нередко они станут порицать распоряжения своих предместников, перевернут вверх дном все, что было сделано до них, быть может, не так в силу искренних убеждений, как оригинальности ради, или же для выслуги отличий за усердную службу. Все это еще больше понизит энергию и привязанность к истинным интересам службы среди одних подчиненных, вызовет безразличие к службе, застой, неуверенность в будущем, отвращение лучших элементов к неподходящим начальникам, даже оставление службы, а прислуживание, старание примениться к обстоятельствам и выдвинуться всякими правдами и неправдами - у других. Делают тогда карьеру не раз и громкие крикуны, импонирующие начальству тою строгостью, с которой умеют они не живое дело делать, а скорее подделываться под начальнические вкусы и методы.

Нетрудно представить себе, какова будет и боевая подготовка подобной части, и чего можно ожидать от нее на театре военных действий.

Может ли оставаться малейшее сомнение в том, чем должно окончиться столкновение двух армий, каждая из которых будет воспитывать своих, офицеров на столь противоположных началах?

IV

В числе впечатлений, вынесенных мною из заграничной моей службы, я должен привести и то, что там я встретил, как мне показалось, сравнительно больше, чем у нас, офицеров, посвятивших себя военной службе "по призванию". Цифровых данных для проверки своего предположения, конечно, не имею. Мне показалось, что там в армии как будто больше военного духа, любви к своему делу, готовности переносить уроки дисциплины, военного долга и различные невзгоды службы.

Этот факт я объясняю себе следующим образом. За границею существует, кажется, сравнительно меньшее количество военных учебных заведений, чем у нас. Следовательно, в рядах заграничных офицеров служит больший, чем у нас, процент лиц, получивших образование в заведениях гражданского ведомства и избравших военную карьеру уже вполне сознательно. За границею на государственную службу определяется далеко не такой большой процент интеллигенции, как у нас. Большинство молодежи направляется там на самостоятельный интеллигентный труд, а кто хочет служить, делает это скорее по влечению своему к известному роду службы. У нас же, наоборот, вся почти интеллигенция по привычке или по неумению создать себе самостоятельную карьеру стремится на государственную службу.

У нас родители отдают своих детей в военные корпуса на казенный счет чаще всего по недостаточности средств для воспитания их в других учебных заведениях. Впоследствии же большая часть этих детей, не чувствуя никакого призвания к военной службе, все-таки выходит в офицеры по той же причине неимения средств для другого специального образования по окончании обучения в корпусах. Главную причину этого явления следует искать, несомненно, в допущении среди наших офицеров огромного количества бедных браков, которым воспитание детей положительно не по силам. Сколько способных, симпатичных молодых людей томятся в военной службе, к которой никакого влечения не чувствуют, принося ей мало пользы, между тем как для гражданской деятельности были бы очень полезны.

V

Военного, знакомящегося с Россиею и ее армией, поражает, между прочим, также и непривычное за границею явление, что у нас офицеры всех степеней, а в особенности высшие штаб-офицеры и генералитет, занимают всевозможные административные, гражданские и хозяйственные должности, не имеющие ничего общего с военным делом. Между тем как за границею военные люди почти исключительно служат военному делу и в случае перехода в другие ведомства снимают военный мундир, у нас военные встречаются не только во главе некоторых административных учреждений и в гражданских должностях, но военные сановники заведуют иногда и такими учреждениями, как курорты, благотворительные и даже родовспомогательные заведения и др.

Поражает иностранного офицера также и назначение у нас на всевозможные, не имеющие непосредственного отношения к военному делу должности офицеров Генерального штаба, предназначенных для руководства военным делом во всех его отраслях, а впоследствии преимущественно для командования малыми и крупными единицами армии.

Военное хозяйство, заготовка предметов снабжений как отрасли военного дела, несомненно, подлежат контролю военных учреждений, в том числе и офицеров Генерального штаба. Однако в иностранных армиях не допускают, чтобы офицеры Генерального штаба на подобных поприщах составляли себе карьеру, совершенно чуждаясь строя и своего специального боевого назначения. У нас же офицеры Генерального штаба иногда подолгу прослуживают в различных канцеляриях и учреждениях, как например в интендантстве, и потом вдруг появляются в строю в роли руководителей более-менее крупных боевых единиц часто во вред делу.

Вообще, при сравнении нашей армии с другими европейскими армиями ничто так не нарушает установившиеся за границею понятия о прогрессе военного дела, как тяготеющее все еще на строевых частях нашей армии обременение хозяйством. Коммерческая деятельность начальников всех степеней и лежащие на них хозяйственные обязанности по продовольствию войск, по заготовке различных предметов снабжений и по заведованию всевозможными мастерскими, складами и даже строительными работами, отвлекает их от военного дела, отнимает у них массу времени и сил и соблазняет многих. Все это вносит в части рознь, вредно отзывается на дисциплине. Хозяйство и отчетность тяжелым кошмаром ложатся на наши строевые части, которые не воспрянут к плодотворной службе родине, пока совершенно не будут освобождены от всех без исключения хозяйственных забот, как это давно установлено за границею, ограничиваясь лишь приемом предметов довольствия.

Естественно, что иностранцы при оценке нашей армии ставят нам громадный "минус" ввиду того факта, что у нас еще держится старая коммерческая система довольствия, давно отжившая свой век в других современных армиях.

VI

Иностранному офицеру покажется странным и то обстоятельство, что в России войска и военные, в общем, сравнительно с заграничными войсками на их родине, не пользуются как-то особенными симпатиями не только интеллигентных классов, но и простонародья. Мне известен даже случай, что один из уездных городов центральной России хлопотал о том, чтобы из города убрали стоявшую там воинскую часть.

За границею военная служба всегда служит для каждого лучшею рекомендациею. Там охотнее примут на службу, общественную или частную, военного, чем не служившего в войсках. Ему больше доверяют как человеку сравнительно развитому в смысле честности, порядочности, приученному к исполнительности, порядку. За границею большая часть населения явно сочувствует армии, следит за нуждами ее, охотно присутствует на маневрах, сближается с войсками, делает им манифестации; помещики и средние классы с удовольствием приглашают к себе офицеров, а простой народ - солдат. Население ничего не жалеет для пользы воинских частей и радуется их благополучию.

У нас не то. Напротив, выслужившим срок солдатам не доверяют. Общее мнение скорее сходится в том, что на службе люди у нас портятся, превращаются часто из хлебопашцев в пролетариев, привыкают к лени, своеволию, лжи и легкомыслию. Для перемещаемых воинских частей и у нас устраиваются официальные обеды, но это не то, что там: это делается как будто по чьему-либо личному распоряжению, а не по общему желанию.

Чем же объяснить подобное безразличие, если не нерасположением народных масс и большей части интеллигенции к, цвету народа, к защитникам отечества?!