Осторожно, медленно, они продвигались к саням. Майкл усадил Софию на сиденье, потом поднял сына и поместил его рядом с девочкой.

– Обернитесь пологом, – велел он им. Потом, повернувшись к жене, произнес:

– Иди к лошадям, успокой их. Я собираюсь спуститься по склону. Буду спускаться, сколько позволит длина веревки. Но, Роуз, если я ее скоро не найду, придется уезжать без нее. Мы ничего больше сделать не можем.

Наклонившись, он прижался щекой к ее щеке и сказал:

– Если со мной что-нибудь случится, доберись с детьми до безопасного места. Ты меня слышишь? За мной не ходи. Береги себя и детей.

Истерзанная ветром, который, казалось, набрасывался на нее со всех сторон, Сара, спотыкаясь, шла и шла вперед. Она то и дело попадала в глубокие сугробы. Подол ее юбки от снега заледенел. Он тяжелой гирей бился о ноги, и каждый шаг делался труднее предыдущего. Она вся сжалась, стараясь согреться и не думать о том, как ей холодно.

Определить, где она находится, Сара не могла. Она знала только, что ходит кругами. Единственной надеждой было найти укрытие, и она продолжала двигаться, молча молясь о том, чтобы Господь направил ее шаги.

Услышав стук, Том поспешил открыть дверь. На пороге стоял Уоррен, с головы до ног облепленный снегом.

Он сдернул с головы шапку.

– Они не вернулись. Никто их не видел.

Том на мгновение выглянул наружу, потом затворил дверь.

– Через несколько часов будет совсем темно. Может быть, нам нужно организовать поиски?

– Как ты будешь искать? – спросил Уоррен. – Да мы все в этой метели потеряемся. Такой метели даже я не могу припомнить.

Тому не понравилась спокойная логика Уоррена. Он посмотрел на деда, стоящего у входа в гостиную. Хэнк сдвинул брови. Изборожденное морщинами лицо выглядело старее, чем казалось этим утром.

– Дедушка?

– Боюсь, Уоррен прав. Это самоубийство – выходить в такую бурю. Придется сидеть и ждать, пока не успокоится метель.

Том в сердцах повернулся и вошел в гостиную. Подошел к окну и глянул на бушующий студеный снег. Он ненавидел это чувство беспомощности. Ему хотелось действовать. Хотелось что-то делать. В этом буране Сара! Сара, которая так любила и так баловала его, пока они росли вместе. Если что-нибудь случится с его сестрой...

Хэнк пересек комнату и встал рядом с ним. Он положил руку на плечо Тома и слепка сжал его.

– Мы мало что можем сделать. Остается только молиться, мой мальчик.

– Но... – Том взглянул на деда.

В серых глазах старика блестели слезы.

– Я знаю, Том. Все знаю.

Роуз с трудом чувствовала пальцы внутри перчаток. Она держала ладони у ноздрей лошади, надеясь, что дыхание животного согреет их, пусть даже чуть-чуть.

Но хуже холода был леденящий страх, постепенно захватывавший все ее существо. Где Майкл? Почему не возвращается? Не порвалась ли веревка? Не отцепился ли он каким-то образом? Не уводит ли его в сторону от них, он же ничего не видит в такую снеговерть? Или, того хуже, не лежит ли где-нибудь раненый или умирающий?

Ей хотелось отойти от лошадей. Хотелось пойти и потянуть за веревку. А как же дети?

Спокойно, Роуз.

Глубоко вздохнув, она последовала своему собственному приказу. Она отказывается впадать в панику. Майкл никогда не подводил ее. Ни разу за все годы, что знает его. Он вернется. Он доставит их в целости и сохранности домой.

Как будто в ответ на ее мысли он неожиданно появился рядом.

– Майкл! – Она бросилась ему на грудь. – О Майкл, мне было так страшно. – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на него. Все его лицо покрывал снег. На ресницах и бровях висели ледышки.

– Нигде никаких признаков Сары, – проговорил он, крепко прижав к себе Роуз. – Мы больше не можем ждать. Либо мы выберемся из этого, либо умрем.

– Я знаю. Я знаю.

Ей хотелось разреветься, но она сдержала слезы. Она должна думать о Майкле, Бенджамине и Софии. Нельзя допустить, чтобы что-нибудь случилось с ее обожаемой семьей.

Господи, не оставь Сару, где бы она ни была!

Саре хотелось лечь и отдохнуть, хотя бы на минутку. Она так устала! Но она знала, что стоит только прилечь, и можно уже никогда не встать.

Позади остались горы и деревья, уже довольно долго она удалялась от них. Хорошо это или плохо, она не знала. В долине, казалось, ветер со снегом дул еще свирепей. Несмотря на то, что земля под ногами стала ровной, а не бугристой, сугробы сделались глубже, а ветер еще сильнее.

Дойти бы только до одной из ферм...

Ею почти совсем овладело чувство беспомощности. Она совершенно спокойно могла уже пройти мимо какой-нибудь фермы, а, может быть, и не одной. Могла пройти в нескольких футах or двери и не заметить. Она ничего не видит. Ни зги.

На глаза набежали слезы. «Какие они теплые, – подумала она. – Как могут быть теплыми слезы, когда все вокруг совершенно промерзло? «

Внезапно, зацепившись за что-то ногой, она упала лицом в глубокий сугроб. Попробовав подняться на ноги, опять свалилась.

– Я больше не могу, – сдавленно выдохнула она. Повернувшись к небу, она крикнула небесам: – Я не могу подняться!

Вспышка гнева поглотила остаток сил. Сдавшись, она покорно приняла свою судьбу, свернулась клубочком и успокоилась под падающим на нее снегом.

Держась за веревку, которую он протянул от дома к сараю, Джереми пошел проведать лошадь. Он заметил, что сугробы почти наполовину достигают крыши маленького амбара, и нет никаких признаков, что вьюга пошла на спад.

Он задержался в дверях амбара и бросил взгляд в сторону гор. «Удалось ли ей выбраться до начала метели? – подумал он. – Дома ли она сейчас? «

Он покачал головой, прогоняя беспокойные мысли, и вошел в амбар, прикрыв за собой дверь.

Он подбросил соломы в стойло, потом принес мерину овса.

– Вполне может получиться, парень, что мы здесь застрянем, – сказал он, когда конь опустил голову в ведро и довольно захрустел, не обращая никакого внимания на бушующий за этими прочными стенами буран.

Когда конь расправился с овсом, Джереми разбил лед, затянувший корыто с водой. Сделав все что можно для лошади, он поднял воротник куртки, натянул шапку на уши и только тогда отважился выйти в пургу.

Он не мог объяснить, что заставило его остановиться, еще не доходя до дома. Он не мог объяснить, что заставило его обернуться и всмотреться в слепящую снежную пелену. Он ничего не мог разглядеть. Не мог разглядеть даже амбара, из которого несколько мгновений назад вышел.

Сара.

Он покачал головой. У него явно от одиночества начинаются галлюцинации. Там нет ничего, кроме ветра и снега. Майкл срубил рождественские деревья и давно отвез Сару и других в Хоумстед. Нет никаких причин беспокоиться о ней.

Он шагнул к дому и снова остановился. Он мог поклясться, что слышал женский плач.

Это ветер. Ветер, и ничего другого.

Он снова направился к дому, и опять ему послышался плач, слабое короткое всхлипывание. Невероятно. При таком шуме бури ничего услышать нельзя. Он остановился и стал вглядываться в потоки несущегося на него снега.

А что, если это не один только ветер? Что если Сара и Рэфферти не успели выбраться с гор до начала метели? Что, если она там, одна и в беде?

Не в силах поступить иначе, он вернулся в амбар за еще одной веревкой и привязал ее за столб ограды рядом с утлом амбара. Сжав в руке другой конец веревки, он вслепую двинулся вперед.

– Эй! Есть тут кто-нибудь?

Загораживая лицо рукой, он всматривался в метель. Затем продвинулся вперед настолько, насколько позволила веревка в его руке.

– Эй! Вы меня слышите? Есть там кто-нибудь? Ему ответил только ветер.

Он повернулся, чтобы уйти в дом. Что-то попало ему под ноги, и он, упав на колени, чуть было не отпустил веревку.

Вот так и случилось, что он нашел ее, свернувшуюся калачиком, неподвижную, безмолвную, как смерть. Еще до того, как он смел снег с серебристо-серого плаща, он каким-то тайным чувством уже знал, что это Сара. Что-то в сердце подсказало Джереми, что он нужен Саре.