– Вы говорите, что молодым людям эта мысль понравилась?
– Фанни полностью поддержала ее, ну а парень – он робок, но, похоже, остался доволен.
Франкомб проницательно посмотрел на нее и сказал:
– Вы отделались от того другого своего внука достаточно легко. Но я предлагаю вам даже лучшую сделку, потому что я устраиваю женитьбу задаром. У Фанни есть состояние ее матери, и молодые не будут ни в чем нуждаться.
Аннунсиата рассмеялась на это.
– Вы предлагаете очень выгодную сделку, сэр! Мне трудно возразить вам.
– И не надо, мадам, – ответил он, и в его голосе и глазах чувствовалась ласка, что, она знала, было частью его игры, частью способа, каким завоевывают сторонников. – Не ударить ли нам по рукам?
Она знала, что должна все обдумать, обсудить условия контракта, по крайней мере, отослать его с прохладным назначением недельного срока, но что-то было в его грубоватости, взывавшее к мужской стороне ее натуры. С улыбкой, обнажившей ее белые зубы, она дотянулась рукой до него и хлопнула его по темной ладони. Он торжествующе усмехнулся ей в ответ.
– Мы скрепим сделку вином, – сказала Аннунсиата, позвав слугу, – а вы должны остаться и пообедать со мной.
– Я буду весьма рад оставаться столько, сколько вы пожелаете, – ответил он с расчетливым видом.
Аннунсиата взглянула на его голубые глаза и ощутила его притягательную силу. Было бы приятным, подумала она, лишь очень ненадолго стать прислугой, чтобы получить выгоду от этого безмолвного предложения, поскольку по отношению к ней самой это не может быть сделано. Однако не было никого вреда в том, чтобы позволить себе вечер в его мужицкой компании и легкий благоразумный флирт.
На следующий день после первой мессы отец Сен-Мор попросил ее поговорить с ним наедине. Он казался смущенным, а когда они остались одни, спросил:
– Моя госпожа, вам мой вопрос может показаться странным, но я бы хотел знать, что этот человек делает здесь, почему он пришел.
Это действительно показалось странным. Не было никакой причины, почему священник должен знать. Слегка нахмурившись, Аннунсиата ответила:
– Он приходил, чтобы заключить брачное соглашение между его дочерью и моим внуком Джоном. В чем причина вашего вопроса?
Отец Сен-Мор покраснел. Видно было, что он испытывает затруднения в формулировке ответа.
– У меня... у меня есть причина, но я не могу вам ее назвать. Я бы посоветовал вам... просил бы вас... не иметь никаких дел с ним. Я не думаю, что союз между вашим внуком и кем-нибудь из его семьи желателен. Я имею основания полагать... полагать, что любой связи между нашей семьей и этим господином следует, избегать.
Аннунсиата уставилась на него с удивлением.
– У вас есть основания считать его больным? Сен-Мор не ответил.
– Отец, я настаиваю на ответе. Вы не можете, я уверена, думать, что бросать тень на человека и не называть причину ваших подозрений, достойно христианина. Священник, отец должен иметь больше милосердия.
Сен-Мор поднял на нее глаза с отчаянием.
– Моя госпожа, я не могу сказать вам. Дитя мое, я прошу вас поверить мне. Вы знаете меня большую часть своей жизни, и я надеюсь, что в свое время я давал вас хорошие советы. Можете ли вы не согласиться с моими словами без вопросов?
– Нет, я не могу. У меня свое суждение, которым вы, среди прочего, учили меня пользоваться. Я не могу слышать, что человека обвиняют беспричинно.
– Я не могу рассказать вам о том, что относится к тайне исповеди, – сказал Сен-Мор.
Его щеки тряслись от волнения. Аннунсиата холодно посмотрела на него.
– В таком случае, вам не следовало говорить. Теперь оставьте меня и никогда не заговаривайте об этом снова.
Старый священник удалился с красным лицом и мокрыми глазами. Потом она пожалела, что говорила с ним так резко, но не раскаялась в своих действиях. Чудовищно возводить обвинения на человека и не указывать, на чем они основаны. Между прочим, даже если Сен-Мор знал что-то о предосудительном поведении Франкомба, это не делало бракосочетание худшим. И еще. Они ударили по рукам, и она ни за что не возьмет назад своего слова.
Работа над новый домом в Шоузе неуклонно продвигалась вперед. Летом, когда Аннунсиата приехала в Йоркшир, она провела только две недели в Морлэнде перед переездом в арендованный дом в городе, потому что она почувствовала, чего не ощущала в прошлом году, что ее присутствие вызывает некоторую напряженность. Возможно, это было из-за того, что Берч и отец Сен-Мор покинули Морлэнд и вернулись в ее дом. Это не могло быть, она полагала, из-за какой-либо антипатии к ней со стороны новой хозяйки, поскольку после ее отъезда в Йорк, Индия очень часто наносила ей визиты, хотя никогда не оставалась надолго. Аннунсиата решила, что она также навещает в городе свою мать, так как нередко сталкивалась с ней в разных местах города.
Аннунсиата в то лето провела в Йоркшире менее трех месяцев, поскольку в середине августа пришли новости из Лондона о том, что генерал Мальборо одержал крупную победу над французами в Баварии у деревни Бленгейм[27]. Сообщалось, что французы были полностью разгромлены и понесли тяжелые потери. В одном из сообщений французские потери оценивались в сорок тысяч человек. Новость восприняли с большой радостью. Французы были старыми врагами, и поколения выросли с верой, что французская армия никогда не может потерпеть поражение на материке. Мальборо стал героем дня. В его честь поднимали тосты в каждой таверне. Королеву называли «доброй королевой Анной». Азинкур[28] был у всех на устах. Судьба Англии поднималась на вершину славы.
Аннунсиата чувствовала себя одинокой, не разделяя общую радость, хотя, вероятно, были и другие, думавшие о короле, живущем милостью французов. Но среди сорока тысяч павших французов, наверное, были и друзья, и она боялась, как бы в их число не вошли Карелли или Бервик. Она поспешно вернулась в Лондон. Аннунсиата унаследовала от Кловиса переписку с его братом Эдмундом, ее бывшим протеже в Сент-Омере. Если есть плохие вести, они придут через него, и ей легче и безопасней получить их в Лондоне.
Эдмунд писал со всеми подробностями. Карелли и Бервик живы и здоровы, хотя двадцать три тысячи французов пали и пятнадцать тысяч взято в плен. В сентябре Аннунсиата наблюдала большую процессию во главе с королевой в роскошной карете, двигавшуюся в собор Святого Павла на благодарственный молебен. Она ехала, украшенная драгоценностями, почти одна, если не считать жену Мальборо Сару, доказательство, если таковое требуется, уважения, проявленного к Черчиллям их госпожой.
Интерес Матта к победе под Бленгеймом поблек перед более близким, домашним кризисом. Его заботила очевидная неугомонность его жены в это лето. Ее здоровье не вызывало тревоги и обстоятельства не вынуждали ее уезжать на время жары, как в предыдущие годы, однако она проводила огромную часть времени без него под каким-либо предлогом, нанося визиты в городе, в Бенингборо или просто совершая прогулки верхом по имению. Он боялся, что Индия несчастна, потому что проводила, как представлялось, в церкви необычно много времени для человека, который никогда раньше не отличался набожностью. Новый священник, высокий, худой и рыжеватый, со светлыми глазами и торчащим адамовым яблоком, только недавно был посвящен в духовный сан и еще не имел прихода. Матт принял его по рекомендации отца Сен-Мора, счел его искренним и хорошо образованным и увидел, что тот с готовностью принял на себя все другие заботы, которые обычно наследуются семейным капелланом.
Только к концу лета Матт стал понимать, что Индия не вполне сблизилась с отцом Бирном. Ее отношение к нему было холодным. Однажды, когда она и Матт находились в комнате одни, она разразилась страстной просьбой, чтобы он не разрешал отцу Бирну обедать с ними.