Но желанию Анны не суждено было сбыться. Ричард провел при дворе всю зиму, был там и на Рождество и все еще оставался в Лондоне в январе нового, 1478 года, когда племянник Глостера, младший сын короля Эдуарда, Ричард, женился на шестилетней наследнице герцога Норфолкского. Глостер умолял сохранить жизнь своему брату, а в другое ухо Эдуарду жужжала королева, настаивая на том, чтобы лишить Джорджа этой самой жизни. Собрался парламент, чтобы провести слушания по этому вопросу, и Эдуард провозгласил, что помилует своего брата, если тот смирится и попросит прощения, но Кларенс отказался принять подобные условия, а само существование этого человека становилось все большей угрозой для безопасности королевства. Седьмого февраля Кларенс был признан виновным и приговорен к смертной казни.

Но даже тогда Эдуард все еще колебался. Мольбы Ричарда удвоились. Эдуард не может, просто не может убить своего собственного брата! Уже начинало казаться, что безумный Джордж вывернется и на сей раз. Но королева подсказала хорошую идею спикеру парламента, и тот, выступив в Палате лордов, потребовал, чтобы приговор был приведен в исполнение, и восемнадцатого февраля Кларенс был казнен в Тауэре.

Ричарду Глостерскому больше нечего было ждать. Вудвиллский двор уже изрядно надоел ему. Глостер очень любил брата, племянников и племянниц. Но смерть Джорджа оказалась для Ричарда тяжелым ударом, оставившим незаживающую рану в его сердце. Глостер попросил у короля разрешения уехать и поторопился на север.

На одну ночь он остановился в «Имении Морлэндов» и провел целый вечер в разговорах с Элеонорой, изливая свою печаль и смятение этой всегда сочувствовавшей ему женщине.

– Я больше никогда не вернусь туда, – говорил он – Если меня не призовут специально, я сам ни за что не поеду в Лондон. Я останусь здесь, на севере, в своем Миддлхэме и буду спокойно жить с Анной и сыном. Слава Богу, я не настолько нужен королю, чтобы постоянно болтаться при дворе. У меня есть свои дела здесь, и, по-моему, я справляюсь с ними неплохо. Эдуард это знает – и понимает меня. Он отдал мне Миддлхэм, потому что представлял себе, как я хочу жить. Я верю, верю, что, если бы время можно было повернуть вспять, Эдуард теперь ни за что не обвенчался бы с этой женщиной. Бог свидетель, она была ему хорошей женой, рожала ему детей, но она – дурная особа, а он к ней прислушивается. Она заставляет его делать вещи, до которых сам он никогда бы даже не додумался. Мне кажется, для нас обоих будет лучше, если мы не будем слишком часто встречаться.

Прошло немало времени, прежде чем Глостер выговорился и замолчал. Он поднял свои чистые серые глаза на Элеонору и произнес.

– Вы – хороший друг и терпеливо выслушали меня. Лучше уж я выскажусь сейчас, для Анны это было бы слишком тяжело. Вы не возражаете?

– Нет, милорд, не возражаю. Я рада вам помочь. Он устало потер глаза, и его мысли опять вернулись к казненному брату.

– Мы выросли вместе, вы же знаете, – он, я и Маргарет. Мы никогда не видели Эдуарда и Эдмунда – они жили в Ладлоу. И всегда Джордж решал, во что мы будем играть. Он подбивал нас на всякие шалости, и мы послушно следовали за ним – уже тогда он вечно делал то, чего делать было нельзя.

Не понимаю, почему он был таким диким. Наша мать всегда старалась держать нас в строгости, а отец, когда бывал дома, тоже всегда вел себя сурово и благочестиво. Вы же знали его, не так ли? Как у него мог появиться такой сын, как Джордж?

Элеонора ничего не ответила, понимая, что ответа от неё и не ждут. Нужно было только слушать.

– Отец поручил нас заботам Эдуарда. Сказал «Поклянись, что позаботишься о них», – и тот поклялся. Эдуард взял себе за правило приезжать навещать нас в нашем доме. Как мог он убить собственного брата? – Глаза Ричарда опять наполнились слезами.

– Это все пьянство виновато – он пил, пил и пил, пока совсем не лишился рассудка. Бедный Джордж, это было сильнее его. Это вино заставляло его вытворять такие дикие вещи. Вино было причиной безумия Джорджа – все остальное вытекало из этого. И вино в конце концов привело его на плаху.

Глостер снова протер глаза и уставился в огонь.

– Я уехал из Лондона, как только смог. Повсюду шли разговоры. Казалось, даже стены шепчут, что дом Йорков пожирает сам себя. Лондонцы шутили, что, дескать, Джордж пил так много мальвазии, что в конце концов утонул в ней. Хорошая эпитафия для пьяницы, а? Они очень остроумны, эти лондонцы. Утонул в бочке с мальвазией – вот что они говорили про него. Прекрасная эпитафия для брата короля!

Книга третья

Белый кабан

Глава 22

Праздник Тела Христова: еще с позавчерашнего дня Йорк забит толпами народа. Некоторые люди пришли за многие мили, чтобы посмотреть на крестный ход, который начинается на рассвете и заканчивается уже в темноте при свете факелов. В дни праздника все окрестные деревни будут походить на Помпеи: каждый счастливчик, чей дом стоит у той дороги, по которой пройдет крестный ход, будет сдавать внаем свои передние комнаты – иной раз за целых девять, а то и десять шиллингов – тем, кому хочется полюбоваться процессией спокойно, не рискуя быть задавленным в уличной толпе.

Морлэнды собрались наблюдать за крестным ходом из дома Дженкина Баттса; этот дом был очень удачно расположен на улице Лендал, почти напротив больницы Святого Леонарда. Они приехали все: Элеонора, Эдуард, Дэйзи, Нед, Маргарет, Том, Эдмунд и маленький Пол, которому уже исполнилось четыре. В город на этот самый любимый праздник в году отправились и слуги, и арендаторы. Не было только Ричарда: он покинул дом около двух лет назад, унося с собой лишь то, что на нем было надето, и заявив, что намерен пройти пешком всю Англию и «говорить с народом». Элеонора даже не пыталась отговорить сына, но ей было отчаянно жалко расставаться с ним. Она ведь так радовалась, чувствуя, правда, легкие угрызения совести, когда он вернулся из Колледжа Святого Уильяма, не испытывая ни малейшего желания стать священником или монахом. С тех пор Элеонора надеялась, что Ричард так и останется в «Имении Морлэндов», женится и обзаведется семьей. Элеонора родила тринадцать детей, и только один из них жил дома – это казалось несправедливым.

И Дженкин, и Элеонора состояли, конечно, в гильдии мануфактурщиков и гильдии Тела Христова, почетными членами которой являлись герцог и герцогиня Глостерские; Дженкин и Элеонора потратили немало времени и денег на организацию шествия, Дженкин к тому же отдельно заплатил за то, чтобы повозки остановились перед его домом и было разыграно действо на библейские сюжеты. Баттс сделал это ради Сесили, которая только начала оправляться после родов, дав жизнь своей второй дочери, Алисе, первой, Анне, уже исполнилось два года, и она появилась на свет буквально через несколько дней после казни герцога Кларенского. Если бы не забота свекра, то Сесили не смогла бы сегодня полюбоваться процессией.

Всего в ней должно было участвовать около пятидесяти запряженных лошадьми повозок, задернутых до поры до времени шторами, чтобы скрыть от посторонних глаз приготовления к тем сценам, которые будут разыгрываться на остановках. Каждая повозка снаряжалась своей гильдией, и в каждой разыгрывалась своя сценка на библейский сюжет. Процессия прошла по Тофт Грин, по Микллит, а потом медленно кружила весь день по улицам Йорка, замедляя ход на «остановках» – специальных местах, отмеченных флагами с гербами города, – и разыгрывала свои представления. Так как актеры постоянно подкреплялись бесплатной сдой и выпивкой, выставленной для них гильдией Тела Христова и мэром, то сценки эти, даже самые серьезные, к концу дня становились все веселее и веселее.

Готовились к этому празднику весьма основательно, начиная еще с Великого поста, когда лучшие актеры Йорка начинали искать среди горожан самых разных профессий людей, наиболее способных к лицедейству и декламации. Костюмы и реквизит, весь год хранившиеся на специальном складе на Тофт Грин, просматривали, чинили или заменяли, декорации подкрашивали и золотили, заново переписывали роли и религиозные гимны, если тексты на старых листах было трудно прочесть. За всем этим наблюдала гильдия Тела Христова, и со всех богатых людей города собирались специальные пожертвования, а также взимались штрафы со всех ремесленников, гильдии которых почему-либо не выставляли на праздник своей повозки. Если учесть богатые костюмы, золотую краску, плату актерам, закуски, вино и все такое прочее, то станет ясно, что процессия из пятидесяти повозок была отнюдь не дешевым удовольствием.