- Я смогу сделать тебя счастливой, - твердо ответил он.

Она пожала плечами.

- Ну, если я что-то о тебе и знаю, так что когда ты что-то решил, то сделаешь.

Она замолчала, оставив его в недоумении. Он долго думал над её словами, и когда музыка затихла вновь, спросил, пойдет ли она с ним в постель.

Она даже не подняла глаз. Только жадно глотнула из бокала и ответила:

- Пожалуй, да.

Потом в последний раз хлебнула мартини, встала и направилась в спальню. Пока он выключал аппаратуру и свет в гостиной, она присела на постель и через голову стянула платье. Когда он зашел в спальню, она без одежды показалась даже более прекрасной, чем в его мечтах или воспоминаниях.

- Лучше б ты музыку оставил, - сказала она.

Пришлось вернуться в гостиную и снова все включить, а она так же сидела на краю и ждала. Она внимательно следила, как он раздевается - он видел её взгляд в зеркале шкафа. Видел, как её смешит, что он аккуратно вешает одежду на спинку стула. Видел, как гаснет её улыбка по мере того, как он раздевается и она впервые видит его смуглое, волосатое, мускулистое тело.

Когда он повернулся, её глаза немедленно скользнули вниз, на его член, и когда он подошел к кровати и сел рядом, она не отрывала откровенно заинтересованного и ничуть не смущенного взгляда. Короткий, толстый, необрезанный, тот пребывал в крайнем возбуждении. Ярко-розовая набухшая головка распирала коричневатый обод крайней плоти.

Ее внимание отвлек рваный белый шрам на его бедре. Она коснулась его пальцем.

- Заработал в Германии, - сказал он.

- Немцы?

Он качнул головой.

- Военная тюрьма.

Он поцеловал её. Она не ответила на поцелуй, но уже не мешала его ладони накрывать её груди, и когда он нежно сжал соски большим и указательным пальцами, они затвердели, набухли и сморщились. Теперь ему было что взять губами и ласкать кончиком языка.

Патрисия не сопротивлялась, когда он толкнул её на кровать, занес её ноги и лег рядом. Он лежал на боку, чтобы удобнее было посасывать и лизать её соски. Потом потянул её руку к члену, она охотно его приняла и принялась ласкать.

Она уже была возбуждена. Крупные лоснящиеся соски покрылись коричневыми складками с твердыми бутонами. Горячее тело стало влажным от пота. Она его поцеловала - но не нежно и ласково, как пробовал он, а яростно, с открытым ртом и ищущим языком. Потом потерла его член о волосы в промежности, и ему пришлось удержаться, чтобы не войти в нее.

Патрисия перевернулась на спину и широко раскинула ноги. Он взгромоздился сверху, она схватила его член и сама втолкнула в себя. Потом долго возилась и изгибалась, чтобы заправить его глубже и плотнее. Фрэнк понимал, чего ей нужно, и отвечал мощными ударами. Их бедра, животы громко и мокро шлепали друг по другу; открыв глаза, она блаженно улыбалась.

Уже добравшись до вершины, она почувствовала, что он тоже на подходе, ногами обхватила его ягодицы и крепко сжала, пока он содрогался в долгих изнурительных спазмах. Она не разжимала ног и обвила руками плечи, чтобы всей тяжестью навалить его на себя. И продолжала так держать, распластывая на себе и не пуская, пока последний спазм не кончился и из него не вытекла самая последняя капля.

Только к утру они попытались заснуть. Всю ночь они без сна лежали рядом. Почти не разговаривали, только о том, что было. Она смеялась, когда оказалось, что он стер локти и колени о жесткие простыни. Он смеялся вместе с ней, когда к утру дошел до такого изнеможения, что никак не мог не мог кончить. Он даже не мечтал, что она пробудет с ним так долго, и не мечтал, что она будет счастлива всю ночь. В фантазиях это всегда представлялось ему серьезной работой, которая быстро кончается, а потом идет душевный разговор. Все прошло настолько удивительно, что оставалось загадкой. Но так было лучше. И он был этому рад.

Когда рассвело, они в последний раз расправили простыни и вместе отправились под душ. Они мыли друг друга. Она встала на колени и подставила голову под струи душа, пока намыливала и смывала его член и волосы вокруг. Потом они друг друга вытерли. Она поцеловала его в рот, и в живот, и в низ живота, пока терла полотенцем. Он целовал её всю, пока вытирал. Она прижимала его близко-близко и кусала ему губы.

Вернувшись в постель, они взбили подушки и легли на спину бок о бок, понимая, что очень скоро придет сон. Он повернул к ней голову, чтобы видеть её уставленные в потолок широко раскрытые чуть задумчивые глаза.

- Пэтти, - ласково сказал он. - Я люблю тебя.

Она сжала его руку.

- В таком случае, Фрэнк, - прошептала она, - сделай мне одолжение...

- Конечно. Все, что хочешь.

- Перестань называть меня Пэтти.

24 сентября

Блондинка в весьма откровенных голубых шортах прижалась к тюремной решетке.

- Эй, пойди сюда! - окликнула она седую толстуху, восседавшую за столом в конце коридора. - Пойди сюда, сестренка. Я не шучу.

Толстуха в конце концов подняла глаза от книги в мягком переплете и буркнула:

- Угомонись.

Блондинкой за решеткой была Бритт - одна из девиц Джоша. Вторая - Гейл - сидела на нарах, опоясывающих стену по всей длине большой камеры, и пыталась стеречь спальные места для себя и для Бритт. Гейл явно была подавлена. Лицо её покраснело и опухло от слез. А Бритт выходила из себя. В резком белом свете голой лампочки, прикрученной прямо над дверью, лицо её сурово заострилось.

- Слушай, черт возьми... - не унималась она.

- Бога ради, девка, заткнись уже, - перебила одна из соседок по камере.

Бритт яростно сверкнула взглядом в её сторону и снова повернулась к толстухе.

- Слушай, - сказала она. - Утром я увижу какого-нибудь копа. И скажу ему то, что собиралась сказать сегодня. И когда узнают, что ты не дала мне это сказать сегодня, где ты будешь, сестренка? Они сразу кипятком ссать начнут. Все подряд, настолько это важно.

Толстуха вздохнула, впервые поднялась со стула и подошла к решетке.

- По-моему, твоей подруге просто приспичило ширнуться. Может, и тебе тоже? Может, именно это вам так важно?

Бритт покачала головой.

- Слушай, я не стану разговаривать с каким-то дерьмовым дежурным. Не хочу объясняться со всяким самовлюбленным идиотом. У меня информация для настоящего детектива. И говорю тебе, это очень важно.

Толстуха хмуро пялилась на Бритт, что-то мучительно соображая. Бритт выглядела так же, как и все прочие девушки в камере, черные и белые. Наряд почти форменный - откровенно вырезанные шорты, сапожки, блузки, не скрывавшие груди. Сюда они угодили из-за новой политики. Мэр устраивал показуху, очищая от такой публики улицы. Ходили слухи, что это начало кампании за президентский пост.

Нет, блондинка все же чем-то отличалась. У толстухи было только два способа заткнуть Бритт рот: отправить её в отдельную камеру за тяжелой дверью или позвать кого-нибудь с ней поговорить. В обоих случаях без помощи не обойтись; в обоих случаях нарушался заведенный порядок, и оба нарушения были весьма некстати.

Детектив был настроен не слишком дружелюбно. Правда, он принял их в своем уютном кабинете и каждой дал по бумажному стаканчику кофе. Но усталый, изрядно помятый мужчина лет пятидесяти выглядел обычным тертым копом, все повидавшим и ничему не верящим.

- Проблема в том, девочки, - сказал он, - что вы хотите выбраться отсюда. Все этого хотят. И чтобы выйти, вы способны придумать любую историю. Это самый простой способ.

- Ладно, - вздохнула Бритт. - Предположим, мы врем. Что ты теряешь? Сколько народу вы сегодня взяли? А сколько на неделе? И две ушли - какая разница?

Детектива звали Браун - сержант Дейв Браун. Он ещё не утратил чувства юмора, поэтому улыбнулся и покачал головой.

- Молодая леди нервничает, - заметил он. - Как, говоришь, тебя зовут? Бритт? Ну, ты смышленая особа. Но лучше скажи мне правду. Тебе нужно ширнуться? Тебе или кому-нибудь из вас?

Бритт настойчиво качала головой.