Ко мне не подкопаешься. Давай графа - поговорю с графом. Да
вай барона - и с бароном поговорю. Сразу даже не поймешь, кто я
такой есть.
Немецкий язык, это я, верно, плохо знаю, хотя знаю: живот -
дер маген. А вот скажут мне: "Дер маген финдель мун",- а я уже и
не знаю, чего это такое. А Куров тот и "дер маген" не знает. И
ведь с таким дурнем убежала! Ей, видите ли, вон чего надо! Меня
она, видите ли, за мужчину не считает. "У тебя, - говорит, - го
лос бабий!" Ан не бабий, а детский у меня голос! Тонкий, дет
ский, а вовсе не бабий! Дура такая! Чего ей Куров дался? Ху
дожник Козлов говорит, что с меня садись да картину пиши.
(Литературная газета №46 1968 г.)
- 120
КАК Я РАСТРЕПАЛ ОДНУ КОМПАНИЮ
1. Однажды я пришел в Госиздат и встретил в Госиздате Евгения
Львовича Шварца, который, как всегда, был одет плохо, но с пре
тензией на что-то.
Увидя меня, Шварц начал острить, тоже, как всегда, неудачно.
Я острил значительно удачнее и скоро в умственном отношении
положил Шварца на обе лопатки.
Все вокруг завидовали моему остроумию, но никаких мер не пре
дпринимали, так как буквально дохли от смеха. В особенности же
дохли от смеха Нина Владимировна Гернет и Давид Ефимович Рахми
лович, для благозвучия называвший себя Южиным.
Видя, что со мной шутки плохи, Шварц начал сбавлять свой тон
и, наконец, обложив меня просто матом, заявил, что в Тифлисе За
болоцкого знают все, а меня почти никто.
Тут я обозлился и сказал, что я более историчен, чем Шварц и
Заболоцкий, что от меня останется в истории светлое пятно, а они
быстро забудутся.
Почувствовав мое величие и крупное мировое значение, Шварц
постепенно затрепетал и пригласил меня к себе на обед.
2. Я решил растрепать одну компанию, что и делаю.
Начну с Валентины Ефимовны. Эта нехозяйственная особа пригла
шает нас к себе и вместо еды подает к столу какую-то кислятину.
Я люблю поесть и знаю толк в еде. Меня кислятиной не проведешь!
Я даже в ресторан другой раз захожу и смотрю, какая там еда. И
терпеть не могу, когда с этой особенностью моего характера не
считаются.
Теперь перехожу к Леониду Савельевичу Липавскому*. Он не пос
теснялся сказать мне в лицо, что ежемесячно сочиняет десять мыс
лей.
Во-первых, врет. Сочиняет не десять, а меньше.
А во-вторых, я больше сочиняю. Я не считал, сколько я сочиняю
в месяц, но должно быть больше, чем он....
Я вот, например, не тычу всем в глаза, что обладаю, мол, ко
лоссальным умом. У меня есть все данные считать себя великим че
ловеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю.
Потому-то мне и обидно, и больно находиться среди людей, ниже
меня поставленных по уму, прозорливости и таланту, и не чувство
вать к себе должного уважения.
Почему, почему я лучше всех?
3. Теперь я все понял: Леонид Савельевич - немец. У него даже
есть немецкие привычки. Посмотрите,как он ест. Ну, чистый немец,
да и только! Даже по ногам видно, что он немец.
Не хвастаясь, могу сказать, что я очень наблюдательный и
остроумный.
Вот, например, если взять Леонида Савельевича, Юлия Берзина и
Вольфа Эрлиха и поставить их вместе на панели, то можно сказать
"мал мала меньше".
По-моему, это остроумно, потому что в меру смешно.
И все-таки Леонид Савельевич - немец! Обязательно при встрече
скажу ему это.
Я не считаю себя особенно умным человеком и все-таки должен
сказать, что я умнее всех. Может быть, на Марсе есть и умнее ме
ня, но на земле не знаю.
Вот, говорят, Олейников очень умный. А по-моему, он умный, да
не очень. Он открыл, например, что если написать шесть и пере
вернуть, то получится девять. А по-моему, это неумно.
Леонид Савельевич совершенно прав, когда говорит, что ум че
ловека - это его достоинство. А если ума нет, значит, и достоин
ства нет. Яков Семенович возражает Леониду Савельевичу и говорит
что ум человека - это его слабость. А по-моему, это уже пара
докс. Почему же ум это слабость? Вовсе нет! Скорее крепость.
Я так думаю.
Мы часто собираемся у Леонида Савельевича и говорим об этом.
Если поднимается спор, то победителем спора всегда остаюсь я.
Сам не знаю почему.
На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сде
лал, все находят, что это удивительно. А ведь я даже и не стара
юсь. Все само собой получается.
Заболоцкий как-то сказал, что мне присуще управлять сферами.
Должно быть, пошутил. У меня и в мыслях ничего подобного не
было.
В Союзе писателей меня считают почему-то ангелом.
Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так
преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.
4. Я слышал такое выражение: "Лови момент!" Легко сказать, но
трудно сделать. По-моему, это выражение бессмысленно. И действи
тельно, нельзя призывать к невозможному.
Говорю я это с полной уверенностью,потому что сам на себе все
испытал. Я ловил момент, но не поймал и только сломал часы. Те
перь я знаю, что это невозможно.
- 122
О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ
Надо бросить курить, чтобы хвастаться своей силой воли. При
ятно, не покурив неделю и уверившись в себе, что сумеешь воздер
жаться от курения, прийти в общество Липавского*, Олейникова и
Заболоцкого, чтобы они сами обратили внимание на то, что ты це
лый вечер не куришь. И на вопрос их: почему ты не куришь? - от
ветить, скрывая в себе страшное хвастовство: я бросил курить.
Великий человек не должен курить.
Хорошо и практично, чтобы избавиться от порока курения, испо
льзовать порок хвастовства.
Винолюбие, чревоугодие и хвастовство меньшие пороки, нежели
курение.
Курящий мужчина никогда не находится на высоте своего положе
ния, а курящая женщина способна положительно на все.
А потому бросим, товарищи, курить.
1933 год.
(Литературная газета 11 дек. 1968 г.)
ПИСЬМА К ДРУЗЬЯМ
Матушка моя, дорогая Тамара Александровна,
не люблю писать зря, когда нечего. Ничего ровно не изменилось
с тех пор, как Вы уехали. Так же все Валентина Ефремовна ходит к
Тамаре Григорьевне, Тамара Григорьевна к Валентине Ефремовне,
Александра Григорьевна к Леониду Савельевичу, а Леонид Савелье
вич к Александру Ивановичу. Абсолютно так же ничего не могу ска
зать и о себе. Немного загорел, немного пополнел, немного похо
рошел, но даже и с этим не все согласны.
Вот разве опишу вам казус, случившийся с Леонидом Савельеви
чем. Зашел раз Леонид Савельевич ко мне и не застал меня дома.
Ему даже дверь не открыли, а только через дверь спросили: кто
там? Он спросил сначала меня, а потом назвал свою фамилию, поче
му-то Савельев. А мне потом передают, что приходила ко мне ка
кая-то барышня по имени Севилья. Я лишь с трудом догадался, кто
был на самом деле. Да, а на днях еще такой казус вышел. Пошли мы
с Леонидом Савельевичем в цирк. Приходим перед началом и, пред
ставьте себе, нет ни одного билета. Я говорю: пойдемте, Леонид
Савельевич, на фу-фу. Мы и пошли. А у входа меня задержали и не
пускают, а он, смотрю, свободно вперед прошел. Я обозлился и го
ворю: вон тот человек тоже без билета. Почему вы его пускаете? А
они мне говорят: это Ванька-встанька, он у нас у ковра служит.
Совсем, знаете, захирел Леонид Савельевич и на Госиздат рукой
машет, хочет в парикмахеры поступить. Александр Иванович купил
себе брюки, уверяет, что оксфорт. Широки они, действительно,
страшно, шире оксфорта, но зато коротки очень, видать где носки