Суртис заполнил паузу:

— Мы предполагаем поручить старшему инспектору Джордан ключевую роль в ответственной операции. Так как дело секретное, мы не считаем себя вправе посвящать вас в детали. Однако все сказанное вами было очень полезно.

Это был финал беседы. Бишоп не мог поверить, что тащился через весь Лондон только ради этого. Он встал:

— Если это все…

— Подчиненные ее любят? — спросила Торсон, когда Бишоп уже шагнул к двери.

— Любят? Ее? — Бишоп не мог скрыть изумления.

— Как вы думаете, у нее есть шарм? Харизма? — продолжала настойчиво спрашивать Торсон.

— Я в этом не эксперт. Но моих офицеров она на веревочке водила. Что бы ни сказала, они всё исполняли. — Он не мог скрыть горечи. — Своими женскими штучками она заставляла их забывать о дисциплине и лететь по ее приказу через всю страну.

— Спасибо. Вы очень нам помогли, — сказал Суртис.

Комиссия молчала, пока Бишоп не покинул комнату.

Потом Морган с усмешкой покачал головой:

— Она у него просто в печенках сидит, как думаете?

— Мы узнали то, что нам надо было узнать. У нее есть характер, она инициативна и чертовски обаятельна. — Суртис что-то записал в блокнот. — И она не боится идти напролом.

— Вот этого не нужно. Мы не сможем обеспечивать ей нормальное прикрытие. С ней даже нельзя будет связаться по телефону. Это слишком рискованно. Так что нужна особая осторожность, — возразила Торсон.

Суртис пожал плечами:

— У нее эйдетическая слуховая память. Так написано в деле. Она прошла независимое тестирование. Все услышанное она может воспроизвести дословно. Ее рапорты наверняка будут более четкими, чем у половины наших агентов.

На лице Моргана появилась торжествующая улыбка:

— Я же сказал, что она безупречный сотрудник. Перед ней не устоит ни один преступник.

Торсон поджала губы:

— Ради бога, не торопитесь. Прежде чем мы примем окончательное решение, я хочу увидеть ее в деле. Идет?

Мужчины переглянулись, и Морган кивнул:

— Идет. Посмотрим, как она поведет себя в критической ситуации.

3

Не в силах приспособиться к солнцу, когда автомобиль, едва оставив пределы Сент-Эндрюса, поехал вверх по склону холма, Тони Хилл опустил щиток и поглядел в зеркало заднего вида. Зеленый Тентсмурский лес вставал на голубом блестящем фоне залива Тей, а за ним Северного моря. Над городом серело словно искромсанное небо, руины соседствовали с внушительными зданиями девятнадцатого столетия. За последние полтора года, что он преподавал психологию поведения в здешнем университете, Тони Хилл успел приглядеться к этому мирному пейзажу и тем не менее каждый раз восхищался им. Расстояние усиливало волшебство, превращая остовы башни Святого Регула и кафедрального собора в фантастические картинки Диснея. Однако самым замечательным было то, что расстояние отделяло его от коллег и студентов и он мог забыть о них.

Хотя заведующий кафедрой вел себя так, словно заполучить специалиста с такой репутацией было настоящим чудом для факультета, сам Тони не был уверен в том, что оправдал надежды университетской братии. Он всегда знал, что не подходит для академической жизни. В политике он не разбирался, а лекции до сих пор ввергали его в панику, отчего даже ладони становились мокрыми от пота. Все же, когда ему предложили должность в университете, это показалось ему более приемлемым, чем его предыдущая работа, для которой, как он считал, он больше не годился. Начинал Тони как больничный психолог в самом сложном отделении лечебницы для душевнобольных, где имел дело с серийными убийцами. Когда же в Министерстве внутренних дел осознали, как важно для полицейского расследования создание психологического портрета преступника, Тони сделался очевидным кандидатом для этой работы.

Его репутация выиграла почти так же, как пострадала психика, когда он был вовлечен в непосредственное задержание убийцы-психопата, нападавшего на молодых людей. Тогда он оказался настолько уязвимым, что едва не погиб. Тони еще долго мучился кошмарами и просыпался в холодном поту, а его тело сотрясалось от воспоминаний о прежней боли.

Когда было решено создать команду для разработки психологического портрета преступника, естественно, что Тони Хилла пригласили учить молодых офицеров полиции. Задание казалось простым, однако для Тони и его подопечных оно обернулось экскурсией в ад. Во второй раз ему пришлось нарушить правила, предписывавшие держаться на почтительном расстоянии от реальных действий. Во второй раз пришлось обагрить руки кровью. И теперь он был совершенно уверен, что ничего подобного с ним больше не случится.

Даже по прошествии двух лет он не сумел освободиться от прошлого. Занимаясь университетской рутиной, он не мог поверить, что это он и что он больше не имеет отношения к настоящей работе. А ведь свое дело он знал отлично, в этом Тони не сомневался. Однако этого, видно, недостаточно.

Недовольный собой, Тони выключил кассету с Филипом Глассом.^[2] Музыка давала слишком большой простор ненужным размышлениям. Только слова могли отвлечь его от бессмысленного самокопания. Он внимательно выслушал конец дискуссии о новых вирусах, обнаруженных в африканской Сахаре, не забывая внимательно следить за дорогой, которая вилась среди красот Восточного Ньюка. Когда он свернул к рыбачьей деревне Селлардайк, привычный сигнал возвестил о начале четырехчасовых новостей.

Послышался умиротворяющий голос диктора:

Диктор продолжал говорить, но Тони его больше не слышал. Еще один последний шаг, и все. Еще немного волнения, отчаянно верил он, и на него снизойдет покой. Умом Тони понимал, что апелляция Вэнса не должна быть удовлетворена. Однако, пока все не закончится, нельзя быть уверенным до конца. Тони сам участвовал в поимке Вэнса, но наглый убийца постоянно заявлял, что найдет лазейку и выйдет на свободу. Оставалось лишь надеяться, что дорога к свободе существует единственно в воображении преступника.

Когда автомобиль Тони стал съезжать с холма в сторону дома на побережье, который он купил с год назад, он вдруг задался вопросом: а известно ли Кэрол об апелляции? Надо послать ей вечером электронное сообщение, а то мало ли что. Какое счастье, что есть электронная почта. Она помогает избежать множества недоразумений, которые случались, когда они работали лицом к лицу или даже говорили по телефону. Тони понимал, что подвел Кэрол, да и себя тоже. Мысли о ней никогда не покидали его, но он не мог заставить себя признаться ей в этом.

Проехав по узкой улочке к дому, он припарковал автомобиль вплотную к тротуару. В гостиной горел свет. Когда-то у него наверняка сердце сжалось бы от страха. А теперь он живет совсем в другом мире, во многих отношениях превзошедшем его мечты. Теперь он хочет, чтобы все оставалось как есть — ясным, управляемым, не трогающим душу.

Конечно, такая жизнь не идеальна, особенно если надолго. Но она лучше, чем просто сносная.

А для Тони это все, что ему нужно теперь и было нужно прежде.

Урчание мотора действовало на него, как всегда, успокаивающе. На воде с ним никогда не случалось ничего плохого. Насколько он помнил, лодки защищали его от мира. На воде были свои простые и ясные правила, продиктованные здравым смыслом. И даже когда он был еще слишком юн, чтобы уразуметь их, даже когда он нечаянно нарушал их, наказание всегда следовало только на берегу. Наказание было неотвратимо, но ему всегда удавалось обуздывать страх, пока шумели моторы, а ноздри наполнялись запахами немытых мужских тел, несвежего жира с кухни и дизельного топлива.