«Не могу поверить, — думала изумленная Кэрол, — что говорю о прическе. Два года мы не виделись и теперь беседуем так, словно были всего лишь случайными знакомыми».

— Выглядит отлично.

— Что желаете? — прервал их бармен, ставя перед Кэрол чашку. — Молоко и сахар в конце стойки, — добавил он.

— Пинту пива за восемьдесят шиллингов, — сказал Тони и полез за бумажником. — Я плачу.

Кэрол взяла свой кофе и огляделась.

— Где сядем? — спросила она.

— Вон за тот столик в дальнем углу около окна.

Тони заплатил и тоже направился в угол, где высокие спинки стульев отделяли их от остального зала.

Кэрол долго и сосредоточенно помешивала кофе, сознавая, что он, с присущей ему холодной объективностью, заметит неестественность ее поведения. Но потом, оторвав взгляд от чашки, с удивлением обнаружила, что он пристально смотрит в кружку с пивом.

— Спасибо, что согласился в это вникнуть.

Тони посмотрел на нее и улыбнулся:

— Кэрол, ради того, чтобы выманить тебя сюда, стоило постараться. Электронная почта, конечно же, дело хорошее, но за ней очень удобно прятаться.

— Нам обоим.

— Не буду отрицать. Однако время не стоит на месте.

Кэрол улыбнулась в ответ:

— Итак, ты готов послушать о моей «невыполнимой миссии»?

— Как всегда, берешь быка за рога. Кстати, я тут подумал: если ты не против, то мы можем поехать в твою гостиницу, закинуть вещи и перебраться ко мне домой, чтобы поговорить всерьез. Я предложил тебе встретиться здесь только потому, что этот паб легче отыскать, чем мой дом.

Тони кое-чего недоговаривал. Кэрол, к своей радости, поняла, что все еще видит его насквозь.

— Отлично. Я бы хотела посмотреть, где ты живешь. Мне не приходилось бывать тут прежде — удивительно красивые места.

— О да, красивые. Даже слишком красивые. Легко забыть, что страсти в здешних рыбачьих деревнях, похожих на виды с открыток, бушуют не хуже, чем на грязных городских улицах.

Кэрол отпила кофе, оказавшегося на удивление вкусным.

— Идеальное место для восстановления сил.

— Ты права. — На мгновение Тони отвел взгляд, потом снова поглядел на нее, решительно сжав губы. Кэрол поняла, что он скажет, и внутренне собралась, чтобы изобразить счастливую улыбку. — Я… Я встречаюсь кое с кем…

Кэрол знала, какие мускулы надо задействовать, чтобы улыбка не показалась фальшивой.

— Очень рада за тебя, — сказала она, мечтая о том, чтобы сердце не сжималось так больно.

У Тони брови поползли на лоб.

— Спасибо.

— Нет, правда. Я рада. — Она опустила взгляд на черный кофе. — Ты заслуживаешь счастья. — Кэрол подняла голову, стараясь не выдать своих истинных чувств. — Какая она?

— Ее зовут Франсис. Она учительница. Очень спокойная и очень умная. Очень добрая. Мы встретились в местном бридж-клубе. Я хотел тебе сказать. Но сначала я хотел убедиться, что это не просто так. И потом… ладно… я уже сказал, что за электронной почтой легко прятаться.

Он развел руками, вроде как прося прощения.

— Ладно тебе. Ты мне ничем не обязан… — Их взгляды встретились. Оба знали, что она не хочет говорить правду. Собственно, она хотела спросить, любит ли он эту Франсис, однако боялась услышать ответ. — Итак, я встречусь с ней?

— Нет, я сказал, что мы сегодня работаем, поэтому ее не будет. Однако я могу позвонить ей и пригласить ее поужинать с нами, если ты не против, — неуверенно предложил он.

— Не стоит. Мне в самом деле нужна твоя помощь, а завтра надо уезжать.

Кэрол допила кофе. Тони не стал возражать, тоже допил пиво и встал.

— Знаешь, я действительно рад тебя видеть, — произнес он нежнее, чем говорил прежде. — Я очень скучал по тебе, Кэрол.

«Не очень», — подумала Кэрол.

— Я тоже скучала, — сказала она. — Пойдем, пора за работу.

7

Любая насильственная смерть потрясает. Однако убийство в красивом доме девятнадцатого столетия с окнами на тихий канал, средневековый центр наук и великолепную церковь вызывало у старшего инспектора Кииса Маартенса ярость посильнее, чем, возможно, такое же преступление на узкой бедной улочке Роттердама. Карьеру он сделал в порту на Северном море, но потом добился перевода в родные места, почему-то решив, что там его ждет спокойная жизнь. Не то чтобы в этой части Голландии не случались преступления, конечно же, случались. Однако в университетском Лейдене было меньше насилия, это уж точно.

Так он думал, пока не наступило сегодняшнее утро. Ему не раз приходилось сталкиваться с тем, что один человек или несколько в слепой ярости способны убить себе подобных. Он насмотрелся на разборки в доках, побоища в пабах, где реальные и воображаемые обиды провоцировали выяснение отношений в драках, нападениях и даже убийствах, в которых чаще всего жертвами становились проститутки. Ему казалось, что он нарастил себе вторую кожу и его уже не могут тронуть никакие проявления человеческой жестокости. Он решил, что очерствел с годами. Однако он ошибся.

Двадцать три года нелегкой службы не подготовили его ни к чему подобному. Это было отвратительно, тем более отвратительно, что декорации не соответствовали происшедшему. Маартенс стоял на пороге комнаты, которая как будто почти совсем не изменилась с того времени, когда был построен дом. Стены от пола до потолка скрыты за полками из красного дерева с орнаментом, который приглушенно поблескивал, натертый не одним поколением прислуги. Все полки заставлены книгами и картотечными ящиками, хотя от двери Маартенс, конечно же, не мог рассмотреть детали. Сверкавший паркет покрывали несколько ковров, которые Маартенсу показались тусклыми и вытертыми. «Я бы не выбрал их и для такой темной комнаты», — думал он, изо всех сил стараясь не глядеть на середину кабинета. Два высоких окна смотрели через дельту Рейна на исторический центр города. В это утро небо было ярко-голубое, и в нем неподвижно висело несколько облачков, словно время остановилось.

Оно и вправду остановилось для человека, который находился посреди этого кабинета. Мертв он или не мертв — такого вопроса не возникало. Он лежал навзничь на письменном столе из красного дерева, за лодыжки и запястья привязанный тонкой веревкой к его изогнутым ножкам. Было похоже, что его привязали одетым, а потом всю одежду срезали, выставив напоказ загорелую кожу с белым пятном от плавок.

Этого уже было бы достаточно — унизительного выставления напоказ немолодого тела. Но этим дело не ограничилось. Под животом непристойно краснела чудовищная рана, из которой уже не текла кровь, однако успевшая испачкать белую кожу и натечь на стол. Маартенс быстро закрыл глаза, стараясь перевести мысли на что-нибудь другое.

На лестнице за его спиной послышались шаги. Потом на лестничной площадке показалась высокая женщина с золотисто-медовыми волосами, стянутыми в подобие конского хвоста, и в приталенном синем костюме. У нее было неулыбчивое, но безмятежное круглое лицо, синие глаза затенялись темными прямыми ресницами. Она была необъяснимо прекрасна, а из-за отсутствия косметики казалась слабой и беспомощной. Маартенс обернулся к бригадиру Марийке ван Хассельт, одной из своих двух командных координаторов.

— Что у тебя есть, Марийке?

Из кармана жакета Марийке достала блокнот:

— Владелец дома — доктор Питер де Гроот. Он работает в университете. Читает лекции по экспериментальной психологии. Три года назад развелся. Живет один. Каждый второй уик-энд его навещают дети-подростки. Они живут недалеко от Гааги вместе с матерью, его бывшей женой. Тело нашла сегодня утром уборщица. Она пришла в обычное время, ничего особенного не заметила, потом поднялась сюда. Заглянула в кабинет… — Марийке показала на дверь. — Она говорит, что сделала пару шагов внутрь, но потом бросилась вниз и позвонила нам.

— Это она у дверей с офицером в форме?

— Да. Она не захотела оставаться в доме. Не могу сказать, чтобы я винила ее в этом. Пришлось беседовать с ней в машине. Том прислал кое-кого, чтобы поспрашивали соседей.