Но суды не вправе отказать в рассмотрении иска под предлогом его незаконности, какими бы бредовыми ни были требования, и суд по ее иску прошел честь по чести. Конечно, в удовлетворении исковых требований было отказано, но нервов при этом ответчикам вымотали немало.

Разделить комнаты в квартире не представлялось возможным, поскольку это реально лишь в том случае, если они изолированы. Супруги предлагали сделать перепланировку в квартире (отделить часть своей комнаты как коридор), однако теща встала на дыбы и отказалась дать согласие на переустройство. Так что пожилая гоблинша постоянно ходила через комнату дочери и зятя, как по коридору, что тоже не улучшало отношений между ними.

И вот теперь дошло до того, что теща обвиняла зятя в том, что первого августа этого года он ее избил, вследствие чего остались синяки. Поскольку телесные повреждения были всего лишь легкими, то милиция отказала в возбуждении уголовного дела и посоветовала обращаться в суд, что та и сделала.

Сам клиент клялся и божился именем справедливого Тюра, что даже пальцем не трогал склочную тещу. Как он прямолинейно пояснил: "Не тронь — оно вонять не будет". Впрочем, это он загнул — по его словам, госпожа Картеса Дивуарс бесконечно жаловалась, невзирая на примерное поведение дочери и зятя, и копии исков с приложенными решениями суда вполне подтверждали его слова. Пока ни одно требование тещи не было удовлетворено, что наверняка приводило ее в бешенство. Более того, в результате она, видимо, полагала судей коррумпированными и искренне считала, что зять откупился от справедливого возмездия, так что дальше принималась жаловаться уже на «продажных» судей. В итоге женщина все больше погрязала в своей ненависти и грязи.

Выслушав эту скорбную повесть, я поочередно взглянула на клиентов и поинтересовалась:

— А почему вы не разъехались?

— Так у нее другого жилья нет и у нас тоже, — горько пояснила госпожа Баруларс, — Мы когда поженились, взяли кредит на квартиру в новостройке, но дом достроят только через два года. А теперь у нас денег не хватает одновременно гасить ссуду и снимать жилье.

Что ж, это все поясняло. Вроде бы и хорошо, что скоро у семьи будет своя квартира, но до тех пор еще требовалось дожить, а с такой тещей хоть топись! Интересно, чего не хватает людям, что они так трепетно любят скандалы и ссоры?

У госпожи Картесы Дивуарс единственная дочь, с которой она уже насмерть разругалась, и ради чего? Ведь какой ни есть, а это самый близкий человек. Вот только нередко родители мстят детям за собственную несложившуюся жизнь, за свои беды и крушение иллюзий. Да и родительская любовь порой принимает дикие формы. Вполне возможно, что теща считает выбор дочери крайне неудачным, так что пакостит зятю и мстит дочери. Бессмысленная и непрекращающаяся война…

Конечно, я взялась за дело господина Нарлея Баруларса, провела предварительный инструктаж о поведении в заседании и обсудила с клиентом линию поведения. По счастью, судья попался вменяемый и хорошо мне известный — с судьей Ярешиным я сталкивалась неоднократно и хорошо знала его манеру ведения процесса.

Распрощавшись с клиентами, я покинула консультацию и прямиком направилась домой.

На этот день у меня была запланирована куча мелких домашних дел. В частности, я собиралась основательно перетряхнуть гардероб. В шкафу накопился целый ворох платьев, костюмов, блузочек, половину из которых я уже толком и не помнила. Следовало разобрать все это богатство и определиться, что выкинуть, а что продолжать носить.

Конечно, вещи были в полном порядке (этим занимался Нат), но некоторые просто вышли из моды, другие надоели, а третьи совершенно не сочетались с моим нынешним стилем. Будучи студенткой, я обожала эпатажные вещи не меньше, чем строгие закрытые платья. В примеру, вот в этом синем платье с ассиметричным низом (с правой стороны подол спускался до колен, а слева почти полностью открывал бедро) я была на институтском выпускном… Боги, сколько лет прошло, даже не верится. А вот эту шелковую тунику я последний раз надевала на празднование Шилаэри с Шемиттом…

Ах, вещи! Сколько воспоминаний — то приятных, то болезненных — вы храните в себе! В складках одежды спрятана память о первом свидании и горьком расставании, о поцелуях и слезах, о победах и разочарованиях. Как часто мы начинаем ассоциировать вещи с теми или иными событиями, считать талисманами на удачу или злосчастными свидетелями роковых крушений… И перестаем носить любимое платье, если с ним связаны в нашей памяти неприятные моменты, хотя оно тут вовсе ни при чем!

Оттого перебирать одежду в шкафу — это всегда означает будто крутить в пальцах жемчужины приятных воспоминаний или острые осколки боли. Завораживающе и неприятно одновременно. Как быстро уходят радости и печали, оставляя после себя лишь этих безмолвных свидетелей и, конечно, память…

Спустя несколько часов одежда наконец была рассортирована, а я полна светлой грусти.

Остаток дня я бродила по дому, рассеянно слушала музыку и предавалась воспоминаниям. В голове всплывали сцены прошлого и хрупкие мечты о будущем. И этой ночью мне снилось небо, бескрайнее и пронзительно-синее…

От таких снов не хочется просыпаться поутру, но реальность безжалостна. Работа прежде всего, а для грез остаются лишь ночи.

Перед заседанием я успела заглянуть к судье Ярешину и перемолвиться несколькими словами по поводу сегодняшнего заседания. Насколько я поняла, скандальную госпожу Картесу Дивуарс в нашем суде уже знали все судьи и крепко не любили. Да и посудите сами, за что можно любить взвинченную особу, вечно сочиняющую глупейшие жалобы? А ведь судьям потом приходиться давать объяснения, как и в чем они обидели жалобщицу, и не брали ли они взяток. Конечно, судьи небезгрешны, но в данном случае я практически уверена, что иски гоблинши они рассматривали вполне беспристрастно и в строгом соответствии с законом. На мой взгляд ее заявления были совершенно бредовыми, и по большей части преследовали цель просто как следует насолить дочери и зятю.

Заседание началось минута в минуту — по-видимому, судья намеревался поскорее закончить с этим неприятным делом.

После окончания всех необходимых формальностей мы приступили к допросу заявительницы.

Госпожа Картеса Дивуарс оказалась пожилой гоблиншей с кислым и недовольным выражением лица. На зятя и дочь она смотрела с истовой неприязненностью и одновременно решимостью.

— Поясните суду обстоятельства дела, — еле заметно вздохнув, предложил судья Ярешин.

Заявительница смерила его подозрительным взглядом (а вдруг и этот купленный?!) и начала:

— Я старая, больная, одинокая женщина…

Предположим, особенно старой ее назвать нельзя — по возрасту гоблинша еще вполне вписывается в рамки трудоспособности. Да и насчет одинокой, имея дочь и внука, она все же загнула. Хотя вполне вероятно, что заявительница искренне считает, что говорит чистую правду, и конечно, непритворно себя жалеет. Но послушаем дальше…

Гоблинша тем временем продолжала:

— Волей богов мне приходиться жить вместе с дочкой и оглашенным зятьком. Я ей сразу говорила, как она только замуж собралась: не будет ей добра с этим Нарлеем, как пить дать, не будет. Разве ж это нормальный муж? Да пьяница он горький, и…

— Заявительница, поближе к сути спора, пожалуйста, — не выдержал судья.

Гоблинша смерила его взглядом — кажется, теперь она доподлинно уверилась, что судья относится к ней предвзято. В принципе, это чистая правда, но виновата в этом только сама госпожа Дивуарс.

— Так я и говорю по сути, — огрызнулась заявительница.

Судья только устало прикрыл глаза:

— Продолжайте.

— Так вот, эти изверги надо мной просто издеваются, — упоенно рассказывала теща. — Котлеты мои воруют, и торт когда-то съели… А еще их сын кошку за хвост дергает! И в ванне они вечно по два часа сидят! Что там можно делать столько времени, я вас спрашиваю?

Мы с судьей и прокурором обменялись страдальческими взглядами, но возникать больше не посмели. Заявительнице определенно хотелось высказаться, и заткнуть ей рот или заставить говорить по существу можно было только силком.