Екатерина Петровна разливала чай. Она держала блюдце белыми красивыми пальцами с блестящими ногтями, часто позевывала и смотрела вдаль скучающим взглядом. Она всегда за столом молчала и думала о чем-то своем.

Екатерина Петровна не любила деревню, и лето привыкла проводить на южных курортах. Здесь жила она только ради детей и очень скучала.

– Да, за Болотниковым народ шел. Свой! Мужик! Герой-человек. Как они, собаки, его замучили! – отставляя пустую тарелку, в раздумье сказал дедушка.

– Наш пострел везде поспел! – сердито буркнула бабушка. Она не видела, когда Осип Антонович читал «Холопа-ополченца» и догадывалась, что это делалось тайно от нее.

– Ты бы вон крышу починил, а то скоро дождь в избу сеять будет, – не унималась она. – Нашто тебе книжки читать – одной ногой в гробу стоишь, а земля и умного, и дурака равно примет. Ему хоть огнем хата гори – он нос в книжку и не видит! – обратилась она к окружающим, но ее никто не поддержал.

Спокойно, будто не замечая бабушкиной колкости, дедушка продолжал:

– Минин тоже мужик башковитый был! Не просто собрать ополчение по всем городам!

– А как Болотников пошел на смерть! – горячо заговорил Костя. – Вот это самое главное – на смерть так пойти!..

– Мне больше всех Михалка нравится, – перебила его Дина, – как он от воли отказался. Ведь это здорово – раз, говорит, воли нет для всех, и мне не надо. Вот такие бы все люди были.

– А я еще про это не читал! – нетерпеливо заерзал на стуле дедушка и косо взглянул на бабку. – Что говорить, силен духом русский мужик!

После завтрака бабушка опять напомнила о крыше, но дедушка отговорился неотложными делами на пасеке и ушел.

Дина и Костя по бабушкиному поручению отправились в Груздевку. Обходя плетень пасеки, они увидели Осипа Антоновича. Он лежал в кустах, вблизи ульев, и с увлечением дочитывал «Холопа-ополченца».

– Дедушка! А крыша-то как же? – со смехом крикнула Дина.

Старик приподнялся на локте, взглянул через очки и с лукавой улыбкой погрозил внучке пальцем: дескать, помалкивай, а то попадет от бабки.

Дина и Костя спустились к реке, и долго еще Осип Антонович слышал их веселый, звонкий смех.

– Я так и знала, что он читает, – говорила Дина. – Увлечется и не увидит, как бабушка подойдет. Вот тогда достанется на орехи!

– Понравилась книжка, она в самом деле хорошая, – задумчиво сказал Костя. – Знаешь, Дина, я когда читаю книги вот о таких смелых, сильных людях, которые жизнь свою за народ отдают, мне тоже хочется совершить какой-нибудь подвиг. По-моему, и смерть за народ не страшна. Только надо, чтобы в минуту смерти кто-то из близких тут был. Вот, мне кажется, Остап в последнюю минуту поэтому и кричал: «Батько, где ты?» И наверное, когда Тарас Бульба отозвался: «Я здесь, сынку!» – ему было легче умирать…

– Конечно, так умирать легче, но я… – Дина не окончила фразы и, приложив палец к губам, остановилась. На дороге, поводя длинными ушами, сидел большой серый заяц.

Глаза Кости озорно загорелись. Он засунул пальцы в рот и свистнул что было мочи. Заяц в испуге вскочил и помчался по дороге, высоко вскидывая задние ноги. Дина побежала было за ним, но заяц быстро исчез.

В это время Костя заметил сломанную березу. Ее ствол переломился надвое, и вершина спустилась к земле. Костя обошел вокруг березы и решил нарисовать ее. Ящик с бумагой, красками и кистями был всегда при нем. Он удобно примостился на траве и начал рисовать, а Дина пошла в Груздевку выполнять бабушкино поручение. Ей нужно было купить у рыбака налимов для ухи да еще захватить в аптеке мазь – растирать дедушке перед ненастьем поясницу.

Дина торопилась. Без Кости каждый час казался ей долгим и скучным. Утром он сказал Дине, что для задуманных картин эскизы сделаны, и он намерен на днях отправиться домой. Дина встревожилась, но ничего не ответила на это. Возвращаясь из Груздевки с пустой корзинкой (рыбы она не купила), Дина вспомнила утренний разговор с Костей, и в ней поднялось чувство обиды. «Неужели не ради меня он пришел сюда? Он пришел бы рисовать эти гадкие сломанные березы и к Наде, и к Варе, и к каждой девчонке… Ну и пусть уходит домой!» – с горечью подумала она.

Костя все еще сидел на траве, склонившись над листом бумаги. Легкой тушью он нарисовал грустно склоненные к земле ветви березы, ее переломанный ствол. А у корня, в пучке травы, изобразил еще не совсем распустившийся ландыш. Такого цветка в действительности около березы не было.

Костя увидел Дину, поднял голову и спросил:

– Ну, а налимы где?

– Не поймали! – сердито ответила она.

– А лекарство?

– Аптека закрыта.

– Ну, а ты что из-за пустяка расстраиваешься, чудачка!

Дина отвернулась и замолчала.

– Или ухи очень захотелось? – пошутил Костя и увидел на глазах ее слезы.

Он вскочил на ноги и подошел к ней.

– Тебя обидел кто-нибудь? Скажи – кто? – Костя взял ее за руку.

– Ты! – неожиданно для себя сказала Дина и испугалась.

– Я? – Костя растерянно опустил руку.

– Тебе лишь бы рисовать… Тебе все равно… Зачем ты сюда пришел?

Костя еще больше растерялся. Он не понимал ее слов.

– А ты не хотела, чтобы я приходил сюда? – удивленно спросил он и, не дав ей ответить, продолжал: – Хорошо, я уйду. – Он наклонился, положил в ящик бумагу, взял его и быстро пошел на дорогу.

– Костя, ты не понял меня! – крикнула вдогонку ему Дина.

Но он не обернулся.

– Гордец! Ни за что не вернется! – с отчаянием прошептала она, легла ничком на траву и горько заплакала.

Из Груздевки она возвратилась ни с чем, одна, с заплаканными глазами. Костя не пришел ночевать. Утром Екатерина Петровна хотела начать поиски Кости, но Дина и Осип Антонович уговорили ее не делать этого. Оба были уверены, что он ушел в город.

22 июня 1941 года

День был дождливый. От востока до запада, от севера до юга не было просвета летнему солнцу. Тяжело поникла молодая листва деревьев, и согнулись травинки под тяжестью крупных, частых и светлых, как слезы, капель дождя.

Двухдневное ненастье размыло глинистые дороги. Лошади спотыкались, вязли в грязи колеса телег по самую ось. Мужики в брезентовых дождевиках с громкой руганью хватались за телеги и с трудом вытаскивали их из грязи. Старые намокшие дома Груздевки казались совсем черными. Калитки и ворота открывались легко и бесшумно.

На улицах было безлюдно и тихо.

Дина сидела на табуретке у окна в груздевской избе-читальне и просматривала газеты.

В небольшой опрятной комнате стояли три стола, покрытые кумачом. На них в горшках, обернутых разноцветной бумагой, буйно цвели неприхотливые герани. На столе в середине комнаты стоял стеклянный кувшин с водой.

Четыре окна избы-читальни были заставлены цветами. Здесь росли колючие алоэ и кактусы, олеандры, камфарные деревья. Вверху, на карнизах окна, висели беленые ящички с какими-то вьющимися растениями. Они затейливо обвивали веревки и зелеными кудряшками свешивались вниз.

У стены два стеллажа с книгами и между ними большой, полуголый фикус.

Стены избы-читальни украшали плакаты, лозунги и портреты вождей.

Вдоль комнаты лежало красное полотнище, приколотое кнопками к полу. Поддевая на широкую кисть белую краску, избач Лиза писала лозунг. Слова «Книга – друг» были искусно написаны умелой рукой. Она терпеливо выводила следующее слово, склонив голову со светлыми кудряшками, похожими на затейливые растения на окнах.

За столом сидел Осип Антонович и шепотом с увлечением читал газету. Он был по делам в Груздевке и не утерпел – зашел посидеть в избу-читальню.

За другим столом расположилась с книгами груздевская учительница. За худобу и темный цвет кожи ребята прозвали ее «грачом».

Около нее сидел кузнец дядя Федор. Он повредил молотом руку, работать не мог и третий день проводил здесь за книгами. Дядя Федор в читальню всегда приходил нарядным, как на праздник. И теперь он был аккуратно причесан на прямой ряд, в белоснежной вышитой рубашке. Он читал рассказы Чехова и сопел на всю комнату.