Изменить стиль страницы

В океан упала звезда, и Мур посмотрел на часы. Было поздно. Он повернулся и направился к пролому в стене.

В клинике он встретил Джеймсона — высокого, тощего, с кудрями херувима и глазами полной его противоположности. Джеймсон зевал — он уже получил укол снотворного.

— А, Мур, — ухмыльнулся он, глядя, как Мур снимает пальто и фрак и закатывает рукав сорочки. — Решил провести медовый месяц на холодке?

В сухонькой руке врача щелкнул безигольный инъектор. Мур потер саднящее предплечье.

— Допустим, — ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем трезвого Джеймсона — А тебе какое дело?

— Не пойму я тебя… Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за какие коврижки не полез бы в «бункер». Разве что…

Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот попятился.

— Я пошутил! — воскликнул он. — Я не хотел…

Мур вздрогнул от боли — врач схватил его за то место на руке, куда был сделан укол.

— Ладно, — сказал Мур. — Спокойной ночи. Проспись хорошенько.

Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки и снял с вешалки фрак и пальто.

— Совсем рехнулся! — крикнул ему вдогонку Джеймсон.

Идти в «бункер» Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном, он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.

Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где находились «бункеры». Возле двери в свой «бункер» он остановился в нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца. На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса

Он набил трубку. Решено: он выкурит ее в комнате жены, ледяной богини. После укола следовало воздержаться от никотина, но Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию врача.

Мур пошел дальше по коридору и услышал частый стук. Он затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду снова наступила тишина

Мур остановился возле двери в «бункер» Леоты. Сжимая в зубах чубук трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию «Мэйсон» и написал: «Мур». Дописывая последнюю букву, снова услышал стук.

Он доносился из комнаты Леоты.

Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур услышал его бормотание:

— …Розмарином прекрасное ее осыпьте тело… Унесите ее в наряде подвенечном в церковь…[35]

Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер ударился об стену и сполз на пол.

— Леота! — сказал Мур. — Леота…

Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского мрамора Крышка саркофага была поднята Тело молодой женщины успело приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило крови. Только трещины и сколы, как на камне.

— Нет! — прошептал Мур.

Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался…

— Нет! — повторил Мур.

Ее лицо в облаке волос цвета алюминия было безмятежным. На безымянном пальце Мур увидел кольцо — его свадебный подарок. В углу послышалось бормотанье.

— Юнгер, — еле слышно произнес Мур, — зачем… ты… это сделал?

— Вампир, — невнятно ответил поэт. — …Завлекает мужчин на свой «Летучий голландец» и веками пьет из них кровь… Она — это будущее. Богиня с виду, а душа — как безжизненная пустыня… — Он уныло забубнил: — «Счастливей та, что рано умерла… Отрите ваши слезы… Розмарином…» Она хотела оставить меня висящим в пустоте… А я не мог спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца… Но никому не дано потерять того, что потерял я… «…И как велит обычай, унесите ее в наряде подвенечном в церковь…» Я думал, она вернется ко мне, когда устанет от тебя.

Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще. Потом перестал считать — в ту минуту его память не удерживала числа больше трех.

Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой лестницы…

Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.

Улицы Бального Города — дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом, — были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа, покинувшая тело, бредет по ночным улицам. «Наверное, это действует снотворное», — подумал он.

Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву: младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая ногтями штукатурку.

Его нашли в ногах у распятого Христа.

По пробуждении Мур обнаружил, что со времен его молодости судопроизводство значительно ускорилось. Этого требовали обстоятельства: население Земли так выросло, что судьям, рассматривай они каждое дело с прежней тщательностью, пришлось бы трудиться круглые сутки.

Обвиняемый предстал перед судом в десять вечера, через два часа после пробуждения. Слушание длилось менее четверти часа. От защиты Мур отказался. Присяжные единогласно признали его виновным, и судья, не отрывая глаз от стопки бумаг, лежащей перед ним на столе, вынес смертный приговор.

Мур покинул зал суда и вернулся в камеру, где его ждал последний ужин. Впрочем, ел он или нет, он не запомнил. Процесс ошеломил его. Перед этим у него побывал адвокат Круга, выслушал его со скучающим видом и, упомянув какое-то «символическое наказание», посоветовал отказаться от защиты и признать за собой вину. Взяв с него расписку об отказе, адвокат ушел, и Мур до самого суда не разговаривал ни с кем, кроме своих тюремщиков. И вот теперь его осудили на смерть за расправу над убийцей его жены! Его разум отказывался осознать справедливость этого приговора. И все же, машинально пережевывая пищу, Мур не испытывал страха перед близкой гибелью. Он просто не мог в это поверить.

Через час его отвели в тесную камеру без окна, с единственным глазком из толстого стекла в металлической двери. Он уселся на скамью, и тюремщики в серой униформе вышли, заперев дверь.

Вскоре он услышал шипение и почуял незнакомый запах, а еще через несколько секунд он катался по полу, заходясь от кашля. Мур кричал, представляя Леоту, неподвижно лежащую в «бункере», а в мозгу у него звучал глумливый голос Юнгера: «В больнице святого Иа-акова я детку свою отыскал. Красивая, милая, сла-авная лежала на длинном столе…»

«Неужели он еще тогда замышлял убийство? — вяло подумал Мур. — Не случайно он хотел, чтобы я остался с ним. Боялся, что лопнет нарыв в подсознании…»

Мур понял, что никогда не узнает правды. Огонь из легких пробрался в череп и принялся пожирать мозг.

Придя в сознание, он не шевелился, измотанный до предела. Он лежал на койке под льняным покрывалом.

— …Пусть это послужит вам уроком, — звучал голос в головных телефонах.

Мур открыл глаза Судя по всему, он находился в клинике на одном из этажей Обители Сна. Возле койки сидел Франц Эндрюс, адвокат, посоветовавший ему не отпираться на суде.

Мур вяло помотал головой, стряхивая наушники.

— Как самочувствие? — спросил Эндрюс.

вернуться

35

Шекспир, „Ромео и Джульетта“, перев. Т.Щепкиной-Куперник.