— Давайте еще раз вспомним, что это было за послание, — сказал Коффин. — Декрет об образовании, который противостоял вашему, конституционалистическому образу жизни, отменен. На Земле теперь вы были бы не в худшем положении, чем прежде, но и не в лучшем, хотя в послании содержится намек на дальнейшие уступки в будущем. Вас приглашают вернуться. Это все. Других сообщений не поступало. На мой взгляд, этих данных явно недостаточно для того, чтобы на их основании принять такое рискованное решение.

— Продолжать полет — решение гораздо более рискованное, — возразил Де Смет. Он наклонился вперед, и его грузная фигура заполнила весь экран. Голос звучал жестко и сурово. — Мы люди знающие, материально хорошо обеспеченные. Я даже могу взять на себя смелость заявить, что Земля нуждается в нас, особенно в тех, кто имеет технические специальности. Согласно вашему же собственному утверждению, Растум — это мрачная и страшная планета. Многим из нас суждено там погибнуть. Почему же нам не вернуться домой, раз есть такая возможность?

— Домой, — прошептал кто-то.

Это слово, робко влившееся в тишину, заполнило ее до краев и расплескалось повсюду. Коффин сидел, прислушиваясь к голосу своего корабля, и даже в шуме механизмов ему скоро стала слышаться частая пульсация: домой, домой, домой…

А у него дома не было. Отцовскую церквушку снесли и поставили на ее месте восточный храм; леса, где прежде пылал октябрь, вырубили, чтобы на их месте вытянулось еще одно щупальце города; гавань обнесли забором, собираясь строить там планктонную ферму. Ему остались только холодная надежда неба да еще корабль.

Молодой мужчина сказал, словно обращаясь к самому себе:

— У меня там осталась девушка.

— А у меня была своя собственная подводная лодка, — отозвался другой. — Я, бывало, опускался на глубину в окрестностях Большого Барьерного Рифа и, принимая воздушные пузыри за жемчужины, частенько гонялся за ними, или же просто болтался на поверхности. Вы не можете себе представить, какой голубой может быть вода. А на Растуме, говорят, спускаться вниз с горных плато нельзя.

— Но в нашем распоряжении была бы целая планета, — возразила Тереза Дилени.

Какой-то человек с благородной внешностью ученого ответил на это:

— Дорогая моя, может быть, как раз в этом-то вся и беда. Три тысячи человек, включая детей, в совершенной изоляции от всего остального человечества. Можем ли мы надеяться, что нам удастся создать цивилизацию? Или хотя бы поддерживать ту, что есть?

— Вся беда, папаша, — съязвил офицер рядом с ним, — состоит для тебя в том, что на Растуме нет средневековых манускриптов.

— Да, — согласился ученый, — я всегда полагал, что важнее всего научить детей пользоваться своим разумом. Однако если это можно сделать на Земле… В конце концов, много ли шансов на то, что первые поколения Растума будут иметь возможность и время размышлять?

— Будут ли вообще на Растуме следующие поколения?

— Сила тяжести на четверть больше земной — боже! Я лишь теперь начинаю это понимать.

— Синтетика, год за годом одна синтетика, до тех пор пока мы не создадим среду обитания. На Земле хоть иногда перепадали бифштексы.

— Моя мама не смогла лететь. Она слишком слаба. Но она заплатила за десятки лет своего сна, отдала все свои сбережения в надежде, что я вернусь.

— Я проектировал небоскребы. А на Растуме, пока я буду жив, вряд ли построят нечто большее, чем бревенчатую избу.

— Вы помните, как светит луна над Большим Каньоном?

— А помните Девятую Бетховена в Концертном зале Федерации?

— А эту маленькую смешную старую таверну на Среднем уровне, где мы пили пиво и пели немецкие песенки?

— А помните?..

Тереза Дилени крикнула, заглушая все голоса:

— Именем Энкера! О чем вы думаете? Зачем же мы вызвались лететь?

Шум стал стихать, но не сразу, и Коффин, в нетерпении стукнув кулаком по столу, призвал к порядку. Он посмотрел прямо туда, где под маской скрывались глаза Терезы, и сказал:

— Благодарю вас, мисс Дилени. Я уже ожидал, что сейчас кто-нибудь даст волю слезам.

Одна из девушек действительно всхлипнула под маской.

Чарльз Локейбер, представитель колонистов с «Курьера», кивнул:

— Да, это настоящий удар по нашей целеустремленности. Если б я чувствовал, что этому посланию можно доверять, я сам, возможно, проголосовал бы за возвращение.

— Что? — квадратная голова Де Смета вынырнула из плеч.

Локейбер печально улыбнулся:

— Правительство с каждым годом становилось все деспотичнее, — сказал он. — Оно было не прочь избавиться от нас навсегда. Но теперь, возможно, оно об этом пожалело, не потому что со временем мы могли стать угрозой, а потому, что мы были бы губительным примером — там наверху, на звездном небе. Или просто потому, что мы были бы — и все. Я не могу ничего утверждать, но, вполне возможно, правительство решило, что мертвые мы безопаснее, и хочет заманить нас в ловушку. Для диктаторского режима это вполне характерно.

— Из всех фантазий… — задыхаясь, произнес неизвестный женский голос.

— Не таких уж безосновательных, как ты, возможно, думаешь, дорогая, — перебила ее Тереза. — Я читала кое-что из истории — я имею в виду не те насквозь процензурованные книжонки, которые сейчас называются учебниками по истории. Я не исключаю возможности, что Чарльз прав. Но есть и другая возможность, не менее опасная. Пусть даже послание вполне искреннее. Но будет ли оно все еще соответствовать действительности, когда мы вернемся назад? Вспомните, сколько времени это займет. И даже если бы мы могли вернуться к завтрашнему вечеру, где гарантия, что нашим детям или внукам не придется страдать от тех же самых бед, от которых страдали мы, и что у них будет шанс освободиться подобно нам, улетев на другую планету?

— Значит, вы голосуете за продолжение полета? — спросил Локейбер.

— Да.

— Умница, девочка. Я с тобой.

Киви поднял руку. Коффин дал ему слово.

— Мне кажется, команда тоже имеет право голоса, — сказал он.

— Что? — Де Смет побагровел.

Некоторое время он не в силах был вымолвить ни одного слова и только издавал какое-то кудахтанье, затем наконец взял себя в руки:

— Неужели вы всерьез полагаете, что имеете право оставить нас в этом подобии ада, а сами затем вернетесь на Землю?

— Откровенно говоря, — улыбнулся Киви, — я полагаю, что команда предпочла бы вернуться сразу. Лично я — без всяких сомнений.

— Я уже объяснял вам, как недальновидно это было бы с вашей стороны, — вмешался Коффин. — Космические полеты всегда были невыгодны с финансовой стороны. Они всегда оставались лишь научными достижениями, чем-то нематериальным, если хотите. До тех пор, пока у людей не появится практическая заинтересованность в них, полетов не будет. Успешное развитие колонии на Растуме станет стимулом для возрождения космического флота.

— Это ваше личное мнение, — сказал Киви.

— Я надеюсь, вы не забыли, — заметил с глубоким сарказмом молодой мужчина, — что каждая секунда, которую мы проводим в спорах, означает удаление от дома на сто пятьдесят тысяч километров?

— Не дергайся, — успокоил его Локейбер. — Какое бы решение мы ни приняли, все равно твоя девушка превратится в старую каргу еще до того, как ты достигнешь Земли.

Де Смет все еще бросался на Киви.

— Ты, вшивый извозчик, если ты думаешь, что можешь поступать с нами, как с пешками…

Киви в ответ огрызнулся:

— Если ты не будешь выбирать выражения, жирный болван, я сейчас приду на твой корабль и запихну эти слова твою же собственную глотку.

— К порядку! — воскликнул Коффин. — К порядку!

Вторя ему, Тереза крикнула:

— Пожалуйста… ради жизни всех нас… разве вы не знаете, где мы находимся? Всего лишь тонкая стенка в несколько сантиметров отделяет нас от пустоты! Пожалуйста, не надо ссориться, иначе мы никогда не увидим больше вообще никакой планеты!

Но в голосе девушки не слышно было ни слез, ни мольбы. Как ни странно, он был подобен голосу матери и образумил грызущихся мужчин быстрее, чем окрик Коффина.