Вот что заставляет его призадуматься. 28 февраля к Сталину приехали Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Сидели, пили, ели, смотрели кинофильм до четырех часов утра 1 марта. Отпустив их, Сталин сказал охране, чтобы его не будили, он, мол, хочет поспать, и выключил свет. Как известно, он жил один, никого из членов семьи с ним не было. Вставал он около 11–12 часов утра. А в тот день от него долго не было звонка. Охрана и прикрепленные начали беспокоиться. Вечерело, а он все еще не давал о себе знать, но никто не смел стучать, тем более заходить к нему. Наконец, чувствуя неладное, один из них звонит Маленкову и говорит о ситуации. Тот, выслушав и ничего не ответив, кладет трубку. Через полчаса звонит сам и говорит, что нигде не может найти Берию, поручает охране разыскать его и доложить о ситуации. Берию находят лишь поздно вечером и по телефону докладывают ему.
Берия тут же приказывает никому ничего не сообщать, никуда не звонить.
Такие вот подробности стали известны Мухитдинову от членов хрущевской команды, имена которых он не раскрывает. Это информация, как говорится, сверху, от самых высокопоставленных деятелей, среди которых вращался узбекский выдвиженец. Но наверняка были свидетели и попроще, без всяких рангов: охранники, шоферы и прочая обслуга.
И точно, в 1977 году, на очередную годовщину смерти Сталина, бывший офицер его охраны А. Рыбин собрал оставшихся в живых коллег, несших службу на Ближней даче в мартовские дни 1953 года, и записал их рассказы.
Разногласий по поводу лиц, приезжавших на дачу к Сталину, у охранников не было. Все их прекрасно помнили: Берия, Хрущев, Маленков, Булганин. Они находились там до четырех часов утра. При Сталине в этот день дежурили старший сотрудник для поручений М. Старостин и его помощник В. Туков. У коменданта дачи Орлова был выходной, и дежурил его помощник П. Лозгачев. На даче находилась также кастелянша М. Бутусова.
Вот что рассказал Рыбину старший помощник для поручений при Сталине М. Старостин:
— С 19 часов нас стала тревожить тишина в комнатах Сталина. Мы с Туковым боялись без вызова входить в его покои, и доложили о странной тишине в покоях помощнику коменданта П. Лозгачеву. Тот и обнаружил Сталина лежащим на полу у стола.
При знакомстве с записями А. Рыбина обращает на себя внимание странная деталь: перед тем, как лечь спать, Сталин отдал невероятное распоряжение охране. О нем вспомнил В. Туков:
— После ухода гостей Сталин сказал обслуге и комендантам: «Я ложусь спать, вас вызывать не буду, можете и вы ложиться». Такого распоряжения Сталин никогда раньше не давал.
Свидетельство В. Тукова подтвердил бывший помощник коменданта Ближней дачи П. Лозгачев:
— «Я, — сказал Сталин, — ложусь спать, и вы ложитесь спать…» В прошлом не помню, чтобы Сталиным давалась такая команда: «Всем спать».
Ссылки на указание вождя об отходе ко сну не было только у Старостина. Почему?
Драматург Э. Радзинский, заинтересовавшись, решил встретиться с Лозгачевым. Он оказался маленьким, еще крепким, широкоплечим стариком с доброй улыбкой. В его квартирке в Крылатском на крохотной кухне Радзинский записал его показания.
— В ночь на 1 марта я был на даче — дежурил… Орлов, комендант дачи, только что пришел из отпуска и был выходной. При Сталине дежурили старший прикрепленный Старостин, его помощник Туков, я и Матрена Бутусова. В ту ночь на объекте должны были быть гости — так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на 1 марта у нас было меню: виноградный сок «Маджари»… Это — молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: «Дай нам сока бутылки по две…» Кто был в ту ночь? Обычные его гости: Берия, Маленков, Хрущев и бородатый Булганин. Через некоторое время опять вызывает: «Еще принеси сока». (А как же россказни Хрущева о крепкой выпивке? — Н. З.). Ну принесли, подали. Все спокойно. Никаких замечаний. Потом наступило четыре утра… В пятом часу подаем машины гостям. А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал — двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: «Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И Хрусталев пришел и радостно говорит: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…» И передал нам слова Хозяина… — Здесь Лозгачев прибавил: — И, правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда Хозяин сказал: «Ложитесь спать…» Обычно спросит: «Спать хочешь?» — и просверлит тебя глазами с ног до головы. Ну, какой тут сон!.. Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать.
— Подождите, но при чем тут Хрусталев? — остановил драматург рассказчика. — Ведь вы не говорили, что Хрусталев тоже был на даче.
— Прикрепленный Хрусталев был на даче только до десяти утра, потом он уехал отдыхать. Его сменил Старостин Михаил Гаврилович, — ответил Лозгачев.
Так вот почему в рассказе Старостина, записанном Рыбиным, не упоминается о странном приказе Хозяина — он его попросту не слышал!
Слово — драматургу Эдварду Радзинскому:
— В ту ночь на Ближней даче пили легкое вино. Никаких крепких напитков, которые могли спровоцировать приступ, не было. Хозяин, по словам Лозгачева, «был добрый», а «когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось — лучше не подходи».
Но главное — удивительная фраза: «Ложитесь-ка вы все спать», — которую Лозгачев от Хозяина «слышит впервые». Точнее, не от Хозяина — от прикрепленного Хрусталева. Это он передает приказ Хозяина, а утром уезжает с дачи. Приказ, который так удивил и Лозгачева, и другого охранника, Тукова. Они-то знают, как беспощадно Хозяин следит за порядком. Эта фраза нарушала священный порядок: разрешала им всем спать, то есть не охранять его комнаты и не следить друг за другом.
Что и произошло.
После отъезда гостей
Версия Д. Волкогонова. Весь следующий день Сталин никого не беспокоил: не вызывал, не звонил, не требовал почту, даже не обедал. Сначала это не вызывало особого беспокойства: Сталин часто ложился глубокой ночью и отдыхал до 11–12 часов дня. Но после полудня у обслуги появилась большая тревога. Однако без вызова никто не смел входить к вождю: так повелевала инструкция Берии. Но вот к вечеру в кабинете у вождя зажегся свет, затем в столовой. Охрана вздохнула с облегчением, правда, опять никакого звонка…
Что происходило в это время в апартаментах Сталина? Ведь смертельный удар с ним произошел где-то в районе 20–21 часа еще 1 марта, когда, плохо себя почувствовав, вождь прошел в столовую выпить минеральной воды. Никто и никогда не ответит на эти вопросы. Мир человека — огромный, необъятный, загадочный космос. Уходит человек, исчезает навсегда и этот неповторимый, уникальный мир… Но о его мире, ушедшем навсегда, мы знаем больше, чем о других. Он материализовался в гигантских стройках, подневольном сословии крестьян, в атомной бомбе, гигантском ГУЛАГе, могучей крепости-государстве, полутора десятках его ясно-примитивных томов сочинений, десятках тысяч памятников. Но и это окажется не вечным…
О чем думал Сталин накануне рокового удара? Кто знает? Может быть, его обуревали мысли о своем одиночестве? Бренности этого мира? Достигнув фантастической власти, покорив сотни миллионов людей, став обладателем невиданной мощи, он оказался абсолютно одиноким на своей холодной вершине. Вокруг суетится множество лакействующих людей, но ему не с кем спорить, некому что-то доказывать, не перед кем оправдываться… Леденящая пустота… С ним только его мысли, все чаще зовущие в прошлое…
В тот последний долгий вечер со своими соратниками он почему-то заговорил о Коминтерне. Сколько выбросили золота, ценностей на создание компартий, а мировой пожар революции зажечь не удалось. Хотели вызвать революцию не только в Европе, но и в Азии: в Персии, Индии, Китае. Вспомнил, как на заседании Политбюро 27 июля 1922 года решили, что даже Япония переживает предреволюционный период. Решили усилить агитационную работу в Азии путем создания радиостанции около Владивостока. Почему-то вспомнилось еще одно заседание Политбюро 3 мая 1923 года, когда уже Ленин безнадежно болел. Выработали инструкцию Иоффе на переговорах с Японией: не возражать против продажи Сахалина за миллиард долларов. Девять десятых наличными. Но, как оказалось, сделка не состоялась. Сталин мог вспомнить, что вопрос о Северном Сахалине вновь поднял японский министр иностранных дел Мацуока 12 апреля 1941 года.