А теперь еще этот парень говорит, что в Омске все спокойно, и мерзкие краснокожие создания оккупировали только Медянск! Как раз то, что надо! Осталось только убрать Артемия — остальные пойдут за ним!

Коля еще поворачивался к Артемию, когда Женя с Бабаем уже знали, что сейчас произойдет. Знали, и были готовы действовать!

«Не мешай мне, — велел Бабай. — Просто доверься мне и не пытайся даже шевельнуться. Ближайшую минуту тебя здесь нет! Есть только я!»

Короткая очередь вошла Артемию в грудь, отшвырнув к стене. Коля собирался убить и невольных свидетелей смены власти в их банде, но не успел. Тело, почему-то, отказалось ему повиноваться, и даже палец замер на спусковом крючке, как он не старался надавить на него. И это не было параличом — мышцы продолжали подчиняться ему, просто они сталкивались с каким-то противодействием, невероятно сильным, не дающим даже пошевелиться.

Остальные двое испытывали то же самое… Разве что только еще больший ужас, когда Колина голова смялась, точно лимон в сильной руке. Затрещали кости, лицо вмялось внутрь, глаза синхронно упали на пол и покатились к их ногам… Тело Артемия еще оседало на пол, когда у Коли подломились ноги, и он упал, забившись на полу в агонии — Бабай больше не удерживал его, занявшись остальными.

Они пытались кричать, но могли издавать лишь похожий на мычание звук — намертво сжатые зубы, прикусившие языки, не раздвигались ни на миллиметр, не позволяя предсмертному крику вырваться на волю. Их тела поднялись в воздух — совсем чуть-чуть, на несколько сантиметров, которых было достаточно чтобы трижды прокрутить по часовой стрелке их ступни — так, чтобы они держались только на лоскутах кожи.

Женя не мог на это смотреть. Да, не вмешайся Бабай — и он, и Аня уже были мертвы, а минуту спустя погибли бы и Леха с Дашей. Но убивать их так…

Он пошевелился, прогоняя оцепенение, пытаясь вытеснить разошедшегося Бабая прочь, и висящие в воздухе тела упали на пол. Их колени подогнулись, но в обратную сторону, и парни ткнулись лицами в пол, обретя, наконец, способность кричать. И они закричали…

Аня метнулась прочь, к лестнице. Леха с Дашей — наоборот, навстречу ей, и они столкнулись у самого пролета, и там и остались. Аня — разрыдавшись у Лехи на груди, а он сам и Даша — будучи парализованными от страха.

Бабай не сдавался. С остервенением почувствовавшего вкус крови пса, он не позволял оттащить себя, продолжая кромсать извивающихся от боли парней. Ноги одного раздвинулись в стороны, образовав сначала угол в 180 градусов, а затем — подавшись еще выше, выворачиваясь из тазобедренных суставов. Рука второго, против его воли, все глубже и глубже влезала ему в рот. Женя отчетливо видел, как вздувается его шея, там, где кулак проходил по пищеводу…

— Прекрати! — закричал он. — Добей их и оставь!

И Бабай, наконец-то, послушался. Оба бьющихся на полу тела одновременно замерли в жутких позах, с оторванными ступнями, с вывернутыми ногами, и пальцами, торчащими из шеи чуть ниже кадыка. Бабай сжалился, и просто остановил им сердца.

«Зачем ты их так? Я думал, ты их просто убьешь?»

«Просто — было бы неинтересно!»

Женя задвинул его подальше, привычно отгородив от себя мысленной кирпичной стеной, но голос Бабая доносился и оттуда.

«Я уже устал тебе говорить, что я — это ты! Я — твои сокровенные желания! Как импотент мечтает об оргии сразу с тремя женщинами, так и ты, не способный изменить ненавистный тебе мир, мечтал обо мне. О том, кто сможет это сделать!

Считаешь меня жестоким? Считаешь, что я должен был убить, но не так? Ты даже не догадываешься, какую услугу я оказываю миру, и этим троим в частности!»

Женя мотнул головой, и направился к друзьям. Аня, то ли услышав его шаги, то ли почувствовав его приближение, попыталась убежать, но Леха удержал ее. Она поняла… не смотря на обрушение сознания, она поняла что это сделал он!

— Живо, пойдемте! — скомандовал он, и указал на дверь ближайшей комнаты. — Через главный вход не надо, там кровища. Не для женских глаз.

По лестнице, волоча за руку сына, спускалась Елена Семеновна. Перепуганная, не понимающая что происходит.

— Они вернулись? — спросила она. Под «ними» она явно понимала пришельцев.

— Нет, это не они — успокоил ее Женя, и толкнул плечом дверь в комнату. Открывалась она наружу, но была столь хлипкой, что выломать ее таким образом было гораздо проще. Дверь подалась со второго удара, а с третьего — вылетела в комнату, вместе с косяком.

— Леха, слушай меня внимательно. Мы уходим. Больше сюрпризов не ожидается, но все же давай все делать быстро. Ты выводишь женщин через балкон — того, что творится в фойе им лучше не видеть. Я — быстро поднимаюсь наверх, хватаю ключи от машины, деньги, и вообще все, что попадется мне под руку за тридцать секунд. Остальное бросаем здесь — не до того сейчас.

Умом он понимал, что как раз сейчас-то можно позволить себе расслабиться, собраться не торопясь, взять все, и в том числе — затариться продуктами из холодильника санатория. Просто так, на всякий случай! Ведь молния, пусть и может ударить два раза в одно место, но никогда не сделает этого два раза подряд! Так что, скорее всего весь остаток дня принадлежит им — никакие мародеры, и уж тем более, пришельцы, в «Дзержинский» больше не нагрянут.

Но если он мог остаться здесь еще хоть на сутки, то Аню с Дашей нужно вывозить отсюда немедленно. Особенно Аню! Может быть вдали от санатория, которые теперь ассоциируется у нее со стрельбой, трупами и кровью, она все же сможет придти в норму?

Да и к тому же, кто знает, нет ли в Дзержинце точно такой же банды, которая, пользуясь всеобщей паникой и неразберихой, решит поживиться за счет городских туристов. А убить в такой глуши, да еще и точно зная, что останутся безнаказанными, могут и за 5 рублей…

Получив от Лехи утвердительный кивок, и ключ от его комнаты, Женя помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через пол пролета. Из-за кирпичной стены в его сознании вновь донесся голос Бабая:

«Считаешь меня садистом, убивающим безо всякого смысла, да? Издевающимся над людьми? Ты просто еще зелен! Ты не знаешь того, что знаю я! Ты не знаешь, что происходит с душой после смерти!»

«И что же?» — не удержавшись, вступил в диалог Женя.

«Реинкарнация — это не только индийские мифы, равно как и загробная жизнь — не просто выдумка христиан! И то и другое существует! Душа на какое-то время отправляется в иной мир, чтобы потом возродиться на земле, в новом теле! Душа не будет помнить того, что произошло с ней в прошлой жизни, не помнит она и своего времени пребывания на небесах. Но какой-то отпечаток остается! И убитые мной ублюдки будут помнить, как они умирали! Где-то далеко-далеко в подсознании, но этот отпечаток останется! И будут они помнить и то, за что я их убил! И больше они не повторят своих ошибок, из страха вновь испытать эту боль и этот страх!

А еще, побывав на небе, они обязательно расскажут остальным о своей смерти! Потому я так жесток — чтобы это врезалось в память всех пребывающих между реинкарнацией душ. Чтобы они знали, где-то на земле есть кто-то, кто жестоко мстит людям за их глупость и подлость…»

«Я тебя понял, — прервал его излияния Женя. — Ты — санитар леса. Ты — мусорщик, очищающий улицы от грязи. И очищающий так, чтобы всякий человек, помня о твоем существовании, боялся стать грязью! Красиво звучит, и благородно! Вот только объясни мне одну вещь, откуда ты знаешь, что произойдет после смерти? Это ты тоже увидела в душах?»

«Да!»

Женя обнес стену еще одним рядом кирпичей, и голос Бабая исчез, не в силах пробиться через этот блок. Бабай не умел врать, по крайней мере ему… Женя явственно почувствовал его неуверенность в собственных словах. Бабай верил в то, о чем говорил, но не знал этого точно. Реинкарнация была лишь его гипотезой, оправдывавшей для него самого его нечеловеческую жестокость.

Ладно, с Бабаем можно разобраться позже, когда они останутся вдвоем — по пути в Медянск. Поговорить с ним, попытаться убедить его в том, что… А, собственно, в чем? В том, что людей убивать можно, и даже нужно, но нельзя убивать ТАК? Ведь он сам уже давно признал некоторую правоту своего второго «Я», относительно того, что многие, очень многие, заслуживают смерти, пусть и не такой жестокой?