Когда Орм уже был стариком, он обычно рассказы­вал, что этот период его жизни был продолжительным для того, чтобы его вынести, но кратким, если о нем рассказывать, потому что один день был похож на другой настолько, что в каком-то смысле время для них остановилось. Но были и признаки, напоминавшие ему, что время все-таки идет, и одним из них была его борода. Когда он только стал рабом, он был единствен­ным среди них настолько молодым, что у него не было бороды. Но скоро его борода начала расти, становясь еще более рыжей, чем даже его волосы, и со временем выросла настолько, что доставала до весла, когда он наклонялся, делая очередной гребок. Длиннее этого она уже не могла вырасти, поскольку размах его весла сдерживал длину, и из всех способов подстригания бороды, как он обычно говорил, именно этот он выбрал бы последним.

Вторым признаком было то, что он стал сильнее. Когда его впервые приковали к веслу, он уже был довольно силен и привык к гребле на корабле Крока, но рабу приходится работать более напряженно, чем свободному человеку, и в первые недели ему приходилось очень трудно. Он видел, как у людей бывает разрыв сердца и льется кровь изо рта, люди падают на спину, и тела их сотрясаются в конвульсиях, затем они умирают и их выбрасывают за борт. Но он знал, что он может выбирать только из двух вариантов: или грести, когда гребут его товарищи, если даже это означает утомить себя до смерти, или получить поцелуй кнута надсмотрщика в спину. Он говорил, что всегда выбирал первое, хотя это и было трудно, потому что однажды, в первые недели своего рабства, он попробовал кнута, и знал, что если ударят еще раз, слепая ярость охватит его, и тогда он уже, несомненно, умрет.

Итак, он греб до полного изнеможения, даже когда глаза его затуманивались, а руки и спина горели ог­нем. По прошествии нескольких недель, однако, он обнаружил, что перестал чувствовать усталость. Его сила возросла, и вскоре он уже должен был смотреть за тем, чтобы не тянуть весло слишком сильно, чтобы не сломать его, поскольку сломанное весло означало получение жестокого урока от кнута. В течение его длительного пребывания в качестве одного из галерников халифа он сидел на веслах у левого борта судна, что означало, что он должен был держать весло пра­вой рукой, а грести левой. Впоследствии всегда, в течение всей своей жизни, он пользовался мечом и другим подобным оружием левой рукой, хотя копье предпочитал бросать все же правой. Сила, которую он приобрел этим трудом, которая была больше, чем у других людей, так и осталась с ним, в значительной степени даже тогда, когда он уже был стариком.

Но был еще и третий признак, кроме роста силы и бороды, напоминавший ему о том, что время идет, пока он работает на веслах. Однажды он обнаружил, что постепенно начинает понимать кое-какие из инос­транных слов, которые говорились вокруг него, снача­ла только отдельные слова, но со временем намного больше. Некоторые из рабов происходили из отдален­ных стран юга и востока и говорили на языках, напо­минавших лай собаки, которые никто, кроме них са­мих не мог понять. Другие пленники были из христи­анских стран севера и говорили на языках этих реги­онов. Многие, однако, были андалузцами, посаженны­ми на весла за пиратство или мятежи или за свои Учения, касающиеся Бога и Пророка, разозлившие халифа. Эти, также, как и их хозяева, говорили на арабском. Надсмотрщик с кнутом также изъяснялся на этом языке, и всегда для любого раба было полезно понимать, чего этот человек хочет от них. Поэтому он казался хорошим учителем иностранного языка для Орма, причем, совершенно не напрягаясь в процессе обучения.

Этот язык был труден для понимания, но еще труднее было говорить на нем, поскольку он состоял из гортанных звуков, исходящих из глубины горла, исильно напоминал мычание быков или кваканье лягушек. Орм и его товарищи никогда не переставали удивляться, что эти чужеземцы берут на себя столько труда издавать столь сложные звуки вместо того, чтобы говорить в простой и естественной манере севера. Однако Орм быстрее остальных изучил этот язык, частично благодаря своей молодости, но частич­но также и потому, что ему всегда удавалось легко произносить трудные и непонятные слова, которые ему попадались в древних балладах, даже когда он не мог понять их значения.

Итак, Орм стал первым, кто смог понимать, что им говорится, и единственным, кто мог в ответ также) сказать одно-два слова. Следствием этого было то, что он стал переводчиком у своих товарищей, и все приказы обращались к нему. Он мог, кроме этого, помогать) своим товарищам многое узнавать, задавая вопросы по мере своих возможностей, другим рабам, которые говорили на арабском и могли рассказать ему то, что его интересовало. Таким образом, хотя он и был самым молодым из норманнов и таким же рабом, как и они, он стал считать себя предводителем, поскольку ни Крок, ни Токе не могли выучить ни единого слова на чужом языке. Впоследствии Орм всегда говорил, что после удачи, силы и умения обращаться с оружием, ничто не является столь же полезным для человека, оказавшегося среди чужеземцев, как умение выучить язык.

Экипаж корабля составляли пятьдесят солдат, а гребцов-галерников было семьдесят два человека, потому что весел было восемнадцать пар. От скамьи к скамье часто перешептывались о возможности освободиться от цепей, перебить солдат и таким образом вернуть себе свободу. Но цепи были крепкими и тщательно осматривались, а когда корабль бросал якорь, то всегда устанавливалась охрана. Даже когда проис­ходил бой с вражеским кораблем, несколько солдат всегда оставляли присматривать за рабами, с приказом убивать тех, кто будет проявлять беспокойство. Когда их сводили на берег в какой-либо из крупных военных гаваней халифа, то запирали в специальном помещении для рабов до того времени, когда корабль снова был готов к отплытию. При этом за ними все время тщательно наблюдали и никогда не позволяли собираться в больших количествах. Таким образом казалось, что у них нет будущего, кроме как грести до тех пор, пока силы не оставят их тела, или пока какое-нибудь вражеское судно не победит их корабль и не отпустит рабов на свободу. Но корабли халифа всегда были многочисленны и превосходили своих противни­ков, так что на такую возможность трудно было рас­считывать. Некоторых из них, выказывавших непо­корность или выражавших свое недовольство при помощи проклятий, забивали кнутом насмерть или живыми выбрасывали за борт, хотя иногда, когда преступник был хорошим гребцом, его просто кастри­ровали и вновь сажали за весло, что, несмотря на то, что рабы никогда не допускались к женщинам, счита­лось самым худшим наказанием из всех.

Когда в преклонном возрасте Орм рассказывал о своих годах, проведенных в качестве гребца, он всегда помнил, какие именно места занимали викинги на корабле, а также и места, занимаемые многочисленны­ми другими рабами. И когда, он рассказывал свои истории, то водил слушателей от весла к веслу, опи­сывая человека, сидевшего на каждом из них, расска­зывая, кто из них умер, кто пришел на их места и кого чаще других наказывали кнутом. Он говорил, что ему нетрудно запомнить это, поскольку в своих снах он часто видит судно с рабами, видит согбенные спины рабов, слышит, как люди стонут от тяжкого труда, и всегда — ноги надсмотрщика, приближающегося к нему сзади. Потребовалось все мастерство плотника, сделавшего его кровать, чтобы она не развалилась на части, когда во сне он хватался за одну из ее досок, думая, что это — весло, и он всегда говорил, что нет в мире большего счастья, чем, проснуться после такого сна и увидеть, что' это — всего лишь сон.

Через три весла от Орма, также по левому борту корабля, сидел Крок, который сейчас сильно изменил­ся. Орм и другие знали, что быть рабом-галерником для него тяжелее, чем для всех остальных, поскольку этот человек привык командовать и всегда считал себя Удачливым. Он стал очень молчаливым, редко отвечал, когда его сосед обращался к нему, и, хотя его огромная сила позволяла ему без труда справляться с требуемой от него работой, он всегда греб как полусонный или человек, находящийся в глубоком раздумье о других делах. Его гребок постепенно становился медленнее, весло выпадало из ритма, и надсмотрщик жестоко избивал его. Но никто из них никогда не слышал, чтобы он хоть раз вскрикнул во время наказания или хотя бы прошептал ругательство. Он начинал сильнее налегать на весло и вновь входил в ритм гребли, но взгляд его задумчиво следовал за спиной надсмотрщика, когда тот проходил вперед, как взгляд человека, наблюдающего за назойливой осой, на которую он не может наложить свою руку.