В тесных полутемных сенях Николай столкнулся с полковником Силиным.

— Спешишь? — спросил тот, уступая дорогу. — Проходи, проходи, — и, пропустив старшего сержанта, плотно прикрыл дверь.

На кухонной плите, большой редкости для изб-мазанок, пофыркивал паром и дребезжал крышкой объемистый алюминиевый чайник. Полковник при скудном свете коптилки долго разыскивал тряпку, нашел, прихватил ею горячую дужку, составил чайник на скамью и спросил в полуоткрытую дверь комнаты:

— Петр Савельевич, заварка имеется?

— Что?

— Чай у тебя есть, спрашиваю? Давай, давай… — Он взял жестяную коробку, половину содержимого ссыпал в котелок, залил крутым кипятком и, пошарив глазами вокруг, накрыл котелок ватником.

— Люблю чайком побаловаться. Особый рецепт знаю. Аромат, что в саду по весне. Попробуешь, — еще попросишь… Разыскали?

— У Бухарцева.

— Поведение?

— Пока безупречное.

— То-то и оно… Зря спешишь. Спешить-смешить-грешить. Чувствуешь, какие скверные рифмы к этому словцу подбираются? Я все же тебе налью, — Силин достал с кухонной полки эмалированные кружки, наполнил их густым пахучим чаем. — Нектар! — отхлебнул глоток и отодвинул кружку. — Взвесим-ка сызнова догадки, подозрения.

— Некогда взвешивать.

— Время терпит. А дополнительный анализ не повредит, — Силин говорил спокойно, словно не улавливал в голосе Соколова ноток нетерпения и раздражения. — Садись. Пей чай и слушай. Вот так… Факты кажутся мне шаткими. Тот наглец был ловкач. Он несколько лет подряд счастливо избегал с нами встреч. Вспомни, как мы прижали его в Подкручье? Будто медведя в берлоге обложили, а он ушел.

— Помню, — майор потянулся к кружке. — Цирковой трюк: по проводам улизнул…

— Про высоту, про высоту не забывай… С крыши пятиэтажного дома. На такое мог решиться человек завидной храбрости и ловкости.

— Значит? — Соколов отодвинул кружку. — Лучше предупредить заболевание, чем занедужить…

— Э-э-э… — Силин с некоторым удивлением взглянул на Соколова. — Нервы! Знаешь, что ответил мне когда-то на подобную философию один всеми уважаемый чекист? Он поставил мне контрвопрос: “Ну, а что скажешь ты, Павел Федорович Силин, если тебе под видом предупреждения болезни прооперируют здоровое сердце?” В храбрости Сальского я не сомневаюсь. А вот, что касаемо воздушной акробатики… Сколько проводов было на том доме, в Падкручье?

— Три.

— Память у тебя преотличная! — полковник навалился грудью на стол и, постукивая пальцами по стеклянной пепельнице-рыбе, проговорил, пристально вглядываясь в лицо майора. — Проштудируем заново биографию “героя”. В дебри забираться не станем. Отправная точка — полк “Бранденбург-800”. В первые же дни войны наш “подопечный”, хорошо знакомый нам по довоенным гастролям, вновь попал в Советский Союз именно в составе этого полка.

— Так.

— Население близлежащих сел и деревень ликвидировало десант, но трем-четырем десантникам, как ты помнишь, удалось скрыться. Одним из этих удачников был он. Мы напали на его след, попетляли вместе с ним по глубоким тылам и потеряли в прифронтовой полосе. Так я говорю?

— Но ведь нам известно, что, раздобыв документы какого-то командира запаса, шпион проник в армию.

— Допустим.

— Странные неудачи дивизии Бурова, активность гитлеровцев на этом участке фронта и, наконец, известные нам агентурные данные указывают на то, что враг обосновался именно здесь.

— Все это так.

— Я и решил действовать!

— Вы твердо настроены против Сальского? — уже официально спросил полковник.

— Факты. Я почти убежден! Во время последнего поиска разведчиков Сальский вдруг исчез из штаба. Позднее удалось установить, что в ту ночь его видели с Киреевым на переднем крае. Он даже провожал группу на нейтральную полосу. Все это — и исчезновение из штаба, и шахматы, и прогулка в орешном овраге за час до убийства Киреева, и…

— Решительность, майор, — очень хорошая черта. Но я считаю, что должна быть еще и тщательная проверка. Необоснованным подозрением, опрометчивым поступком можно смертельно ранить сердце человека. В данном случае я выступаю как советчик, а не начальник. Я не препятствовал, когда ты, Петр Савельевич, под видом ареста перевел в другое соединение несколько офицеров и приставил конвоира к Полянскому. Это могло принести какую-то пользу, усыпить на некоторое время бдительность врага. Я… впрочем, операцию поручено провести тебе. Советую действовать всегда хладнокровно и уверенно. В любом деле полагайся на себя, а не жди подсказки. Если надо — делай.

— На задание уходит со мной Полянский, — проговорил майор. — Его и мои документы в сейфе. Там же конверт с планом операции. Если мои подозрения подтвердятся и Сальский решит перейти к немцам, удрать, — мы будем преследовать его даже в немецком тылу.

— Ну, — Силин протянул Соколову руку. — Доброго утра тебе. Ночь-то уже пролетела. Желаю гладкой дороги. Еще раз — успеха! А Полянский — верный помощник.

Никогда Николаю не приходилось ездить на автомобилях с такой быстротой. В темную полосу слились кустарники по обочинам дороги. Изрытые снарядами поля выглядели ровными, гладкими. Ветер тонко посвистывал в прорезях автоматного кожуха, выжимал слезы из глаз, старался сорвать с головы пилотку. Ощущение было такое, что вот-вот машина взлетит и помчится по воздуху,

Неподалеку от передовой, возле одного из блиндажей, “виллис” замер, паря радиатором. Соколов нырнул в блиндаж и почти сразу же вышел из него.

— В первый батальон! — бросил он торопливо. — Побыстрее!

— Дороги сомнительные, — нерешительно заметил шофер, захлопывая дверцу.

— По целине!

— Мины… — глянув на майора, шофер осекся. — Эх-х-х! — сбив на затылок замасленную пилотку, он лихо давнул на стартер, и машина, преодолев неглубокую канаву, помчалась по низине.

Противопехотные мины, потревоженные колесами, как хлопушки, рвались позади “виллиса”.

У командного пункта Соколов выскочил на ходу из машины и попал в объятия адъютанта батальона.

— Где Сальский?

— Во второй роте, рядом!

Соколов устремился к окопам, скрытым за перелеском. Полянский, не отставая ни на шаг, следовал за ним. Перед глазами возникали то размочаленные осколками снарядов стволы деревьев со срубленными кронами, то зияющие глубокие воронки с ржавой водой на дне. Среди пожухлых ветвей, если вглядеться попристальнее, маслянисто поблескивали стволы противотанковых пушек, гаубиц и полковых минометов.

На переднем крае царило то безмолвие, какое бывает перед началом сражения. Даже темные зигзаги траншей, ходы, тянувшиеся к ним из тыла, казались пустыми, безлюдными: солдаты затаились в нишах, в подбруственных блиндажах, ожидая сигнала атаки.

В расположении пулеметчиков майор встретил ротного командира старшего лейтенанта Фомичева. Тот сказал, что Сальский проверил готовность подразделения к наступлению и полчаса назад, отобрав в третьем взводе группу добровольцев, двинулся к броду. Фомичев пустился было в подробности, но Соколов не стал его слушать. Упершись в бревенчатый сруб пулеметной ячейки, он выпрыгнул из траншеи через бруствер..

В утренней синеве, высоко над головами расцвели три красные ракеты, выпущенные с командного пункта дивизии, и сразу же рокочущий артиллерийский залп потряс тишину. Дрогнула, заходила ходуном земля. Сизо-черные разрывы взметнулись к небу. Передний край обороны гитлеровцев окутался пылью, дымом и гарью.

Пробравшись сквозь камыши, майор увидел, как наши солдаты переправились через реку и теперь выбирались на вражеский берег. Впереди был капитан.

— Полянский! — крикнул Соколов, но разрыв заглушил его голос. Столб грязи, взлетев, обрушился водопадом вниз, обдав и майора и старшего сержанта с ног до головы. — Не отставайте, Полянский! — повторил майор.

Проваливаясь в скрытые под водой ямы, они вброд преодолели основное русло Сожа, усеянную кувшинками старицу, и взбежали на песчаную кручу. Сальский, заметив их, что-то прокричал им и указал на холм с разрушенным дотом. Тяжело переваливаясь, оттуда выползали немецкие танки, изготовляясь к контратаке. Сальский вел людей к хутору с уцелевшей хатенкой. Она одиноко жалась к груде обгоревших бревен, среди которых торчала кирпичная печь с дымящейся трубой.