Мы тоже вскочили.

– Все свободны. Сирота – ко мне! Бегом!

Команду я выполнил в полном соответствии с содержанием – побежал. Генерал ненамного отстал от меня. В кабинете он задерживаться не стал: схватил меня за шкирки и фактически внес в комнату для отдыха, где я, кстати, еще ни разу не был. Там он швырнул меня в кожаное кресло, но посидеть не дал. Поставил смирно и начал без предисловия:

– Ты, мудозвон дипломированный, чем думаешь? Вот этим?

И отвесил мне по заднице такого леща, что я подпрыгнул.

– Ты хотя бы знаешь, какая тема этих политзанятий, будь они неладны! Решения майского Пленума ЦК КПСС! Теперь понял, кого ты с бандитским сходняком сравнил?

У меня задрожали коленки, и я попросил разрешения сесть. Генерал махнул рукой и первым шлепнулся в кресло.

– Подведешь ты меня когда-нибудь, Сирота, под заслуженный отдых. А мне еще нужно, чтобы сын адъюнктуру академии МВД закончил.

Впрочем, Лазаря пел наш начальник недолго, не та у него должность, чтобы нюни распускать.

– Сделаем вот что: нашего попку-дурака я так загружу работой, чтобы он и головы не поднял. Быстрее забудет, чего ты ляпнул. Но и тебя нужно куда-то упрятать, а то ты ему, не дай Бог, на глаза попадешься, он все припомнит и сделает нежелательные выводы.

Я обнаглел:

– А может, в отпуск, товарищ генерал?

– Сейчас! И обязательно в Адлер, в министерский санаторий. Причем, в генеральский коттедж. На пару с этой маленькой пожарницей, которая по тебе сохнет. Будете сексуальную жажду профессионально тушить… Перебьетесь! Поедешь от нашего Управления на научно-практическую конференцию. Что-то там о современных методах профилактики и борьбы с преступностью. Трое суток в Пуще Водице. Говорят, будет хороший буфет. Поэтому я тебя, Сирота, умоляю: не пей больше бутылки в один присест и не устраивай докладчикам то, что ты выделываешь нашему замполиту. Все! Возьми мою «Волгу», заскочи домой за свежими носками и презервативами – и пулей в Пущу Водицу! Вообще-то, конференция начинается завтра, но требуется, чтобы тебя не было в Управлении уже сегодня.

…Неоднократно упоминаемый мною бравый солдат Швейк считал лучшими днями своей жизни две недели, проведенные им в пражской психушке. Для меня такими стали три дня конференции в Пуще Водице.

Не успел я зарегистрироваться и получить ключи от отдельного номера, как кто-то хлопнул меня по спине и заорал:

– Привет холодному философу! И ты, Сирота, продался большевикам!

И сам голос, и его обладатель были мне хорошо знакомы. Мы учились вместе на философском факультете, правда, он был на пару курсов старше. Впрочем, занимался не столько наукой, сколько художественной самодеятельностью в университетском клубе. Он был душой общества в любой студенческой компании, поскольку талантливо исполнял куплеты, имитировал популярных эстрадных певцов, отбивал чечетку и знал неимоверное количество анекдотов. Но это не помешало ему по окончании учебы очутиться в аспирантуре, в то время как я со своим красным дипломом помаршировал на два года служить Родине в вооруженных силах.

Прозвище у счастливчика было своеобразное, переделанное из фамилии – «Мономах». К моему удивлению, бывшая душа общества была затянута в мундир майора внутренней службы, украшенный университетским значком на уставном месте.

– Вольно, старлей, вольно, – скомандовал Мономах, насладившись моей реакцией. – За мной шагом марш!

Окончательно я восстановил все рефлексы после принятия стопки коньяка в полулюксе, отведенном моему однокашнику.

– Видишь ли, Сирота, кесарю кесарево, а слесарю – слесарево. Мой научный руководитель сразу объяснил, что я смогу защититься при единственном условии: через законный брак с его тоже единственной дочерью. Да ты должен ее помнить: бегала по коридорам такая юла в очках и с длинной косой. Партийная кличка – «мымра». Нет, ты только подумай, Сирота, какая наглость: ее папенька считал, что я не в состоянии переспать с его наследницей без его же, опять-таки, отцовского содействия. Ну, я ему и отомстил! До смерти не забудет! Женился на «мымре», защитился и хлопнул дверью. Ушел вон!

Я ужаснулся:

– От жены?

– Из Университета, дурачок, – успокоил меня Мономах. – На кафедру научного коммунизма Высшей школы милиции. Ты понимаешь, в нашем колхозе имени Т. Г. Шевченко я хоть и зять, но просидел бы в старших преподавателях до седых волос. Ну, максимум, – в доцентах, и то после двух инфарктов. Дело в том, что все эти ученые тестюшки на академических харчах живут очень долго. А в Высшей школе я уже доцент и заканчиваю докторскую. А от жены уйти? Да ты что! Я под нее клинья еще с первого курса бил, только вы не замечали. Человек она хороший, можешь ты это понять? Да где уж вам…

Кроме ряда ценных подробностей из своего прошлого майор поделился не менее ценными советами:

– У нас, ментов, с наукой сложновато. Спасибо Щелокову, открыл в Москве академию со своим ученым советом. Потому что до того штатская наука нас с нашими диссертациями мочила, как зеки стукачей в зоне. Но имеется еще одна беда. Ты о ней, возможно, и не слышал: нет публикаций – нет защиты. А где нам свои теоретические разработки печатать? В журнале «Советский милиционер»? Вот умные люди и придумали такие конференции, как эта. Съедутся, поболтают, выпьют-закусят. А затем на министерские деньги издают сборник, в котором каждый доклад автоматически становится научной публикацией. Две – три собрал – и вперед, на защиту. Между нами говоря, такие как ты, Сирота, тут для декоpa. Но советую тебе поменьше пить и побольше слушать. Вдруг что-то сгодится.

Я сделал так, как приказал Генерал и посоветовал майор Мономах: пил не более бутылки в один присест и внимательно слушал. Оказалось, что не зря. Но лучше бы я на той оперативке промолчал!

Словом, дискуссия – причем, эмоциональная, – разгорелась на конференции один лишь раз. Какой-то некиевский полковник читал что-то такое с очень мудреным названием: «К вопросу о проблеме конгруэнтности…» или «корреляции». Ежели по-простому, то речь шла о том, чем оборачиваются порой благие намерения высокого начальства.

– Пять лет назад было принято решение ужесточить отношение к мужчинам, уклоняющимся от уплаты алиментов. Пленум Верховного Суда рекомендовал активнее использовать в качестве наказания для этого контингента лишение свободы. Местные суды приняли это к исполнению. В результате мы имели общий рост осужденных, соответственно – увеличение контингента в трудовых колониях и спецпоселениях, а главное – количество злостно уклоняющихся от уплаты алиментов не уменьшилось, а возросло. Более того – алиментщики все чаще начали применять такую форму уклонения, как изменение места проживания без соответствующей регистрации в милиции. И мы получили еще один нежелательный рост по общей статистике – количество граждан, поданных во всесоюзный розыск. Любопытно, что по Киеву, например, в первый год исполнения упомянутого постановления эта цифра возросла сразу на десять процентов. Чего не наблюдалось даже в послевоенные годы, когда тысячи людей искали друг друга.

Мне казалось, что этот полковничий трындеж никого не волнует. Мало, что ли, мы у себя в милиции (да разве только в милиции) перегибали палку: хотели, как лучше, а получали нежелательную статистику. Однако ненашего полковника довольно резко оборвал, что меня, в свою очередь, тоже удивило, подполковник из киевских.

– Категорически возражаю! – закричал он. – Ваша корреляция причин и следствий резкого роста, поданных в розыск по Киеву за тот год, неконгруэнтна. Со злостными алиментщиками эти сто лишних граждан, как выяснилось, не имели ничего общего! И вообще, там наличествовал нехарактерный фактор, который выводит этот эпизод за рамки каких-либо научных корреляций. Я требую вычеркнуть этот фрагмент из стенограммы и не включать его в сборник.

Председательствующий – интеллигентный генерал из московской академии – мгновенно утихомирил страсти.

– Наш киевский коллега прав: нельзя сопоставлять то, что несопоставимо, или, как вы там говорите, не подлежит корреляции. И со статистикой нужно обращаться очень осторожно. Недаром еще канцлер Бисмарк утверждал, что есть три вида неправды: вранье, клевета и статистика.