И тут меня опять занесло на скользкую дорожку. Ну не могу я тебе объяснить, как зовут того черта, который подбивает меня разнообразить свою жизнь путем ненужных осложнений. Я взял – и бахнул:

– Товарищ генерал, прошу разрешения на разработку одного дела. В порядке профилактики, согласно рекомендациям вот той конференции.

– Кого убили, Сирота?

– Трудно сказать. Но есть оперативная информация. Человек умирает в Киеве четыре года назад, его хоронят, честь по чести. А через четыре года вдруг возникает еще один гражданин с такими же анкетными данными. Правда, допросить его нельзя, потому что он тяжело болен и врачи его до сих пор не откачали. Но тут вот что, товарищ генерал. Поскольку мы с вами в воскресение из мертвых не верим, остается версия, что документы умершего каким-то образом попали к живой личности. Например, той, которой надо спрятаться от карающей руки правосудия. Может, что-то серьезное, а может, прячется от алиментов. Но стоит проверить. А вдруг это не единичный случай, а тенденция некоторых недобросовестных служащих?

Генерал даже подпрыгнул:

– Сирота, ты гений! Вот теперь, если начнут меня в отделе админорганов долбить, где наша профилактика, я им так и врежу: товарищи, профилактика – это вам не лекции пенсионерам в красных уголках читать. Это… как ты там сказал?… упреждать преступление путем глубокой разработки оперативной информации. Работай, Сирота – и нас заметят!

Потом энтузиазм моего шефа слегка угас: – Только я тебя прошу, Сирота, без обобщений. Скорее всего, ты выйдешь на какую-то шестерку в загсе, которая вместо уничтожать паспорта умерших, продает их, подрабатывая до пенсии. Да и этот, который купил, – двойника имею в виду – тоже, наверное, не из блатных. Ты правильно говоришь: алиментщик. Так что работай, Сирота, работай. Даю добро.

Генерал и не заметил, как сам сформулировал мне версию, к которой оставалось только подставить конкретные фамилии. Главное – не обобщать. Как там эти прибабаханные «Знатоки» поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…» Это главное, что не все, не везде и не всегда! Я уже собирался встать и поблагодарить, но тут Генерал меня приятно удивил:

– А теперь, Сирота, тащи своего кота из мешка и показывай. Только честно. Замполиту можешь вертеть все, что у него вертится, но не мне.

– Ну, товарищ генерал, там есть одна мелочишка. Двойника, о котором я упоминал, на больничный Контора отправила. Не знаю, что уж они о нем подумали, но так взяли в работу, что дядя чуть дуба не врезал. И, наконец, по их линии вышло, как говорят доминошники, «дубль-пусто». Иначе они бы его тихохонько в обычную больницу не подбрасывали бы.

– Испоганили, говоришь, чекисты дело? «Ноль по фазе»? Грех смеяться над соседским горем, но понять можно. Вот ты знаешь, какая в нашей системе самая распространенная награда?

– Снятие ранее наложенного взыскания, товарищ генерал!

– Где-то оно так. Зато на Владимирской иная такса: за шпиона – орден. Вот они и гоняют за сто метров впереди своего лая. Хорошо, иди, работай. Докладывать будешь мне лично. С Полковником и Стариком я договорюсь.

Я поблагодарил и направился к двери. Но тут Генерал снова окликнул меня. Я обернулся и увидел, что наш начальник за считанные секунды изменился – и лицом, и стойкой. Он словно помолодел, все его мышцы напряглись и глаза уже не улыбались. Передо мной стоял тот лихой днепропетровский оперативник, о котором еще десять лет назад рассказывали друг другу легенды молодые сыскари.

– Сирота, у тебя разрешение на ношение оружия круглосуточное? Так вот, носи! Круглосуточно. Поймаю с пустой кобурой – наплачешься. И никаких «почему». Потому что не скажу. Считай – интуиция. И еще: каждое утро – в тир. Патронов не экономить. Официальное объяснение – тебя выставляют на чемпионат Союза по милицейскому многоборью. Зачет приму сам. Лично. Вот теперь иди.

Я убрался в свой «скворечник», сел за стол и попытался сосредоточиться. Я пока еще не понимал, какой мой личный интерес в том, во что я отважился встрясть вопреки недвусмысленному предупреждению. Вероятнее всего, что Контора не открестилась от «двойника» и даже не пытается подсунуть его нам, чтобы потом появиться на готовенькое. Это больше похоже на любимый прием снайперов-власовцев, о котором мне когда-то рассказали фронтовики. Те маскировались на нейтралке и принимались изображать раненных: стонали, звали на помощь. Естественно, на чистейшем русском языке. Гуманисты из наших окопов храбро ползли на зов и получали пулю в лоб или нож под ребро – в зависимости от ситуации. Ну ладно, относительно своих закидонов, то тут я к чему-нибудь да и дойду со временем. А вот какой интерес у нашего Генерала? Ведь он не поверил в мое нахальное вранье касательно новейших методов профилактики. Чего это вдруг он отдал такой странный приказ – насчет оружия и тренировки?

Поиграть в дедуктивный метод мне не дали. Зашел майор, который в Управе отвечал за вооружение, тир и тренировочные стрельбы. Был он заместителем Генерала по боевой подготовке и, между прочим, заслуженным мастером спорта по стрельбе из боевого оружия.

– Сирота, давай сюда свою «спринцовку» вместе с кобурой и запасными обоймами. И распишись в получении нормального оружия. Бланк я заполню, дата сегодняшняя. Новое удостоверение заберешь у меня через час.

И он положил передо мной потертую кобуру и пистолет, о котором я слышал не раз, но держать его в руках пока не доводилось. Это был легендарный «стечкин», которым в конце пятидесятых планировали перевооружить армию и милицию вместо стареньких ТТ. И, собственно, уже начали это делать, однако внезапно прекратили, уже выданные пистолеты изъяли, а вместо них людей в погонах вооружили «макарычами», которые за свои огневые качества сразу схлопотали у профессионалов вышеупомянутую презрительную кличку «спринцовка».

Майор-огневик никак не прореагировал на мой столбняк. Деловито упаковал в полевую сумку мой табельный «Макаров» и разъяснил:

– Ствол пристрелян, тренировка каждое утро – от восьми до девяти. Попрошу без опозданий. И еще: бегать» по коридорам и совать всем под нос новую игрушку не рекомендую. «Стечкин» не для забавы. Да и ты не пацан.

Я еще только подгонял под левую руку полуоткрытую кобуру, как объявился очередной гость – Старик. Он взглянул на оружие, затем на меня и не без удовольствия констатировал:

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? Вылитый Николай Кузнецов, гроза немецких генералов. Остается налить бокал шампанского и поднять тост: «За нашу победу!» Меня Генерал предупредил, что ты опять куда-то вляпался. Просил подстраховать. Я думал – опять какие-то шуточки вроде, не к ночи будь помянутого, отлова бандитов по-научному. Но тебя, вижу, для серьезной работы перевооружили.

Алексей Сирота:

В нашей Управе все хорошо знали, что если речь идет о служебной тайне, то Старик – что тот сейф. Причем, никакой Геракл никакой кувалдой ничего не добьется. Это у нашего Подполковника с тех времен, когда в органах за одно неосторожное слово или даже неуместную шутку давали десять лет Колымы. Поэтому я в деталях рассказал всю историю с «металлистом», который оказался при первой же проверке двойником давно умершего добропорядочного киевлянина. Естественно, не умолчал и об участии Конторы во всем этом запутанном деле и даже поделился опасениями, во что для меня может обернуться чрезмерное любопытство в этот раз.

Касательно последнего, то Старик почему-то был настроен оптимистичнее, чем я:

– Не набивай себе цену, Сирота. Ты не та фигура, чтобы за тобой чекисты с оружием в руках бегали. И потом, сейчас не тридцать седьмой год и даже не сорок седьмой, а семьдесят третий. Ну, в партийные органы настучат. Самиздат подбросят, а затем при обыске и найдут – вот и весь их нынешний максимум. Другое дело, когда мы все были под НКВД – и милиция, и внутренние войска, и госбезопасность, – вот тогда чекисты с нашим братом не церемонились. Швырнуть честного милиционера в камеру к блатным на ножи – это их придумка. А себя берегли, еще бы! После войны даже специальную колонию создали для нашкодивших гебешников. По сравнению с тогдашними лагерями это был курорт!