Что я делал с городом Нинся, столицей Сися, чтобы захватить его, заставить сдаться и свергнуть правящую династию. Условие: гражданских не убивать, город не разрушать и не жечь. Отчет для будущих историков и предупреждение всем клеветникам Монголии. А что я реально мог сделать? Ни-че-го. Стены по периметру высокие, на них лучники. Стенобитных машин у меня нет. Катапульт нет. Греческого огня нет, и как делать его - я не знаю. Лестниц нет, и материала для их изготовления тоже не завезли. Есть веревки, арканы, но за что их цеплять на стене? Тарана - и того нет, хоть головой о ворота бейся. Можно хоровод вдоль стены запустить и стрелами защитников сбивать. Потери, наверно, были бы один к одному, за счет качества моих стрелков. Можно просто бросить мою толпу на штурм ворот с криком А-А-А. Потери бы были выше. Можно пойти в атаку, гоня перед собой толпы пленных и следуя сзади на конях. Потери были бы ниже, но пленных бы всех перебили. Можно гордо уйти, подняв белые флаги. Можно попытаться выманить солдат из ворот, показывая им голый зад, чтобы оскорбились, или всем войском изобразить больную перепелку, чтобы защитники вылезли ее добивать. Дураков защитников перебили бы засадой, а взяли бы город? Не факт. Если все такие дураки, тогда откуда мы здесь такие умные? Можно выслать парламентера. Вот!

Я выслал парламентера и его не убили. Не дураки.

К нам прислали офицера и я изложил ему свои мысли о происходяшем, чтобы он их передал руководству страны.

Затем, в течении двух месяцев, жизнь протекала так. Две тысячи всадников дважды в день и один раз ночью, произвольно меняя место и время, но не повторяясь, с энтузиазмом и визгом проводили ложные атаки ворот и периметра стен. Остальные их поддерживали криками и воем. В двухстах метрах от цели залп, разворот и назад, в лагерь. Мои менялись каждые сутки, все успели поучаствовать. Дважды атаку проводила дивизия всем составом. Нервы мотали обороне. Одна дивизия демонстративно держала блокаду города. Менялись еженедельно. Другая охраняла пленных рабочих, ежедневно копавших и портящих систему каналов. Надеюсь, обороняющиеся верили, что можно затопить их город, стоящий на возвышении у реки, роясь на ее берегу. Над рабочими реял белый флажок на бамбуковом шесте. Работы переносились в следующее место, когда я видел, что дальше - некуда. Остальные дивизии брали под контроль страну, следили за вывозом трофеев, обеспечивали поступление продовольствия в наш лагерь. Не скажу, что пятьдесят тысяч пленных за два месяца трудовой терапии поправились, но баранов на них ушло почти столько же, сколько и на мои шестьдесят. А армией им уже не быть, страх перед монголом будет бежать впереди их визга. Около тысячи пытались сбежать, вот и все потери, c голоду не умирали. Так что мы занимались тем, чем и должны были заниматься в случае уже состоявшегося падения столицы. И планировали так жить еще месяц. А потом бы ушли. Пятьдесят тысяч трусов, трясущихся за свою жизнь, остались бы сидеть на берегу реки. Хороший подарок правителю.

Через два месяца Нинся открыла ворота. Ко мне в лагерь приехал правитель, мы двое суток обсуждали нашу будущую совместную жизнь. И за все это время ни один из моих монголов не пересек границы города. Дисциплина, а вы говорите...

К чему мы пришли через два месяца такой жизни, а могли бы придти раньше, если бы не этот тугодум, жадина и невера в монгольские силы. Сися признает своим сюзереном Монголию и остается Сисей. Верховным правителем назначаюсь я. Правитель остается моим управителем в имении и продолжает им править, стараясь хозяйствовать хорошо. Хорошо хозяйствуя и получая прибыль для страны, он часть этой прибыли регулярно отправляет в Монголию, караванами. Чтобы было с кем посоветоваться по хозяйству, я оставляю ему в столице десяток своих чиновников и - все. Никакой оккупации своего имения не производим. Это касается той части страны, в которой мы находимся. Более того, он восстанавливает армию и по первому же моему требованию армия оказывает мне помощь, то есть, выдвигается туда, куда скажу и воюет под руководством моих командиров. В остальное время свободна и находится в распоряжении правителя. В оазисах остаются мои гарнизоны и следят, чтобы международная торговля не испытывала проблем от таможенников Сиси. И вообще, присутствие Сиси там не обязательно, разве что захотят поторговать на общих для всех основаниях. Тогда - милости просим, включайтесь в поток, отправляйте свои караваны. Без пошлины, мы свои люди, считай - в одной державе живем.

Собственно, это почти все. Дополнения такие. Оказывается, он искренне считал, что мы оба являемся вассалами соседней китайской империи Цинь и ждал, когда хозяин приедет и разберется в нашей тяжбе. Да, вот такой наивный. Насчет Цинь - очень полезное для меня напоминание. Продумаем. Дома уточним. Затем - встреча с сыном, будущим правителем. Это он у нас войной командовал, а затем ходил, флажком помеченный, чтобы не потерялся. Возмужал, окреп и теперь знает, что такое крестьянский труд с мотыгой, в болоте, на жаре. Не все ему сабелькой махать, на коне перед придворными красавицами красуясь, и на простой народ плетью замахиваться. У плетки два конца, может, вспомнит на досуге, каково это? И, в завершение, маленькая месть правителя, опять мне подсунул свою дочь в жены. Пришлось принять. Они искренне убеждены, что их женщины красавицы, не то, что эти уроды - монголы. Ну - все, о неприятностях уже дома думать будем.

Глава 14.

Хорошее это дело, домой возвращаться. И сразу все вокруг играет живыми красками. Та же степь, то же небо, а домой едешь после долгой разлуки - и всюду праздничные цвета и родные запахи. И дым отечества нам сладок и приятен! А что, и дымком потянет, тоже уверен - приятным покажется. Значит, стойбище рядом или пастухи. С хорошими людьми увижусь. И люди хана своего видят, радуются, привечают, кому же такое неприятным покажется? Дома оно и есть дома, тем более, все у нас хорошо. Хулиган здоров и бузит, скоро говорить начнет, какое у него слово первым будет? Мама, наверно. У всех народов звучит похоже и первым произносится. Уж не "дай", само собой, все-таки - мой сын. Чем мне здесь не дом? Семья, дети, сын родной растет. Жены любимые, а Хулан больше всех. Бортэ - не жена, сестра приемная, любимая сестра. Я не знал, что у меня есть огромная семья... И все правда.

Все-таки, проблему мне тангут подкинул со своей дочерью. Интересно, тангуты эти, которые Сисей себя называют - это не аналог ли предков наших тунгусов, созвучно как-то? Как же их настоящий Чингизхан тогда разметал, что ни государства, ни городов не осталось, к девятнадцатому веку в Сибири в стойбищах прозябали? А я, значит, молодец? Как будто неизвестно, чем эти политические браки у меня кончаются? Раз дочь подсунул в мой гарем - жди бунта. Дома, конечно, бунта не будет. Бортэ выручит, не надо мне никаких дополнительных жен, больше в душе места для них не осталось, все Хулан, Есуген и Есун заняли. И блудить я не собираюсь. Пусть эта признанная красавица в отдельной юрте, под началом Бортэ, где-то прозябает, если никому ее передать нельзя - политика. Не могу и не хочу заниматься устройством ее личной жизни, насильно мил не будешь!

Красивая женщина остается красивой даже через десятилетия. Самая распространенная мужская ошибка, когда за красоту мы принимаем очарование молодости и шарм. А красота - это порода, Бортэ уже можно выдать сертификат о благородном происхождении, какая-то из ее прабабушек была королевой - на мой европейский взгляд. Если бы она в молодости стала королевой красоты, то сейчас никто не усомнился бы в честности и компетентности жюри. Думаю, Хулан обладает теми же достоинствами и любовь к ней не влияет на мою оценку. Есун и Есуген - хорошенькие чертенята, доброта и ласковость, присущие им, с возрастом не исчезнут, как и моя к ним нежность. Скорей бы...