В дни, как казалось, неудержимого наступления Красной армии, Зект направил высшему Политическому руководству Германии (рейхспрезиденту Ф. Эберту, райхсканцлеру К. Ференбаху, министру иностранных дел В. Зимонсу и военному министру О. Гесслеру) записку о германо–советских отношениях:

«В полной победе России над Польшей вряд ли можно больше сомневаться. Россия отклонила посредничество Англии, отвергла всякое вмешательство Лиги Наций и вынудила Польшу непосредственно просить о перемирии и заключении мира. Приведут ли начавшиеся переговоры действительно к окончательному прекращению военных действий, определенно сказать нельзя. Вполне вероятно, что большевистские армии продвинутся за Вислу к границам Германии. В таком случае в Европе сложилась бы совершенно новая политическая ситуация. Германия и Россия пришли бы в непосредственное соприкосновение. Одна из важнейших целей версальской политики — разделение Германии и России сильной Польшей — была бы перечеркнута»53.

Перечеркивание важнейшей цели Версаля Зекта более чем устраивало. Практически он повторил уже сказанное ранее Лениным: «Разбив польскую армию, мы тем самым разбиваем… версальский договор».

Зект, внимательно наблюдавший за внутриполитической ситуацией в России и сравнивавший ее с текущими событиями в Германии (тоже пережившей революционные выступления, правда, успешно подавленные властями, но не сошедшие на нет благодаря активной коммунистической фракции в рейхстаге), отмечал также:

«Для нашего народа идеи русской революции имеют громадную притягательную силу… Главное в том, чтобы самим их подхватить, чтобы управлять ими и поставить их на службу будущего народа»54.

Эхо наступления войск Тухачевского донеслось до Германии мгновенно: Клара Цеткин накануне Варшавского сражения выступила в рейхстаге с требованием осуществить поворот в германской внешней политике для заключения оборонительного и наступательного союза с Советской Россией. Так что обозначенная Зектом тема «управления революционным народом» приобретала для Германии все большую актуальность.

Официальных противопольских соглашений стороны не заключали, но отношения между Германией и Россией формировались в период польско–советской войны на основе общего взгляда на Польшу. После падения Варшавы германские военные власти готовились занять Поморье и устранить коалиционные войска из Верхней Силезии.

Огромная колония русских эмигрантов в Германии (только в Берлине их насчитывалось не менее 100 тысяч) ждала наступления армии большевиков как национальной, для уничтожения Польши и восстановления монархического строя. Прекратилась отправка русских военнопленных из германских лагерей в Россию, распространилась информация о формировании крупного отряда под командованием Бермонта–Авалова для совместных действий против Польши.

Глава русского Политического комитета (впоследствии, в 1922 году — председатель Комитета защиты Родины и свободы) Борис Савинков, приглашенный Пилсудским в Польшу и занимавший при нем неформальную долж ность «тайного советника», сообщал в это время начальнику II отдела генштаба Польши Б. Медзинскому о создании в Берлине большевистско–немецкой контрразведки:

«На дело организации отпущено Коппом 500 тыс. марок… В начале августа в Берлин приезжал полковник большевистского штаба…

и имел беседу с лицами штаба Людендорфа (штаб считается распущенным, но фактически продолжает работать тайным образом)…

При Генштабе, при МИД, при Полицай–президиуме, Главном комиссариате имеются разведки с русскими отделами…»55 После конференции во французском Ифе, где шла речь о предоставлении Антантой оружия Польше, в Лондоне состоялись переговоры, на которых советская делегация во главе со Львом Каменевым отказалась принять предложение о кратковременном перемирии и представила западным державам условия, на которых Советская Россия могла бы заключить мирный договор с Польшей.

Важнейшие из них: восточная граница Польши должна проходить по линии Керзона, численный состав польских вооруженных сил должен был быть сокращен до 50 тыс. солдат действительной службы и 10 тыс. кадрового запаса. Польская сторона должна была взять на себя обязательства передать российской стороне все склады с оружием, запретить производство оружия и боеприпасов, создать вооруженную народную милицию, разрешала бы свободный транзит через польскую территорию российских эшелонов, передавала бы России железнодорожную линию Волковыск—Белосток—Граево, осуществляла бы за свой счет восстановление городов, разрушенных польскими войсками, соглашалась на возврат захваченного имущества и т. п.56 По сути Советы возлагали на Польшу обязательства, идентичные версальским в отношении Германии. Это был своего рода «наш ответ Фошу», как уже упоминалось, «продавившему» в Версале усиление Польши против России и не допустившего уже в Спа, несмотря на желание Зекта, увеличения вооруженных сил Германии, «скованной версальскими цепями».

Британский МИД и Палата общин поддержали эти требования к явному неудовольствию польской стороны.

Решение Великобритании дало мощный дополнительный импульс к российско–германскому военно–политическому сближению. Сотрудничество с Россией позволит Германии осуществить «подрыв основ Версальского мирного договора»57, — считал Зект.

«Я отклоняю поддержку Польши, даже в случае опасности ее поглощения (Россией. — Ю. К.). Наоборот, я рассчитываю на это, и если мы в настоящее время не можем помочь России в восстановлении ее старых имперских границ, то мы не должны ей во всяком случае мешать… Сказанное относится также к Литве и Латвии. Если же большевизм не откажется от мировой революции, то ему следует дать отпор на наших собственных границах»58.

И только: за пределы своих границ — географических и обозначенных идеологией — Германия, по Зекту, переходить не должна. Зект призывал «совершенно открыто заверить русских» в миролюбии Германии и заявить о ее желании «жить с Россией в дружбе и поддерживать двусторонний экономический обмен на основе полнейшей взаимности… Следовало бы выразить надежду, что Россия будет полностью уважать границы империи 1914 г., так как мы чувствуем себя обязанными уберечь от ужасов войны те области, которые принадлежали Германии до вступления в силу мирного договора»59.

А де–юре Германия строго придерживалась суверенитета в отношении России — чтобы не обострять отношения с Антантой.

«По всей вероятности, Россия будет искать дружбы с Германией и уважать ее границы, во–первых, потому, что она всегда действует постепенно, до сих пор уважает право на самоопределение тех народов, которые не относятся к ней враждебно, во–вторых, также потому, что она нуждается в рабочей силе и промышленности Германии.

Если же Россия нарушит границы Германии 1914 г., то нам из–за этого вовсе не нужно бросаться в объятия Антанты, а скорее следует привлечь на свою сторону Россию путем заключения союза»60.

Этот тезис стал немецким фундаментом для «строительства » раппальских соглашений.

12 августа 1920 года, за день до советского наступления на Варшаву, представителям германского правительства от имени Троцкого было официально сообщено, что Советы готовы признать границы 1914 года. Если в Варшаве будет образовано польское большевистское правительство, то это польское правительство добровольно передаст Германии прежние германские территории, при условии, что они являются этнически немецкими61. В это же время майор В. Шуберт — последний военный атташе кайзеровской Германии в России — по поручению МИД Германии был направлен в Восточную Пруссию для налаживания контактов с Красной армией. Ему передали списки необходимых Красной армии вооружений, снаряжения, локомотивов, автомобилей, медикаментов, провианта. Политическое руководство РСФСР стремилось закрепить успехи Западного фронта. Командование фронта постоянно получало директивы о продолжении боевых действий. 19 июля главкомом Каменевым была подписана директива, содержавшая приказ войскам Тухачевского энергично развивать наступление на Варшаву и нанести решающий удар Войску Польскому62.