Парень весело поднялся на ноги, вскинул руки и раскланялся как победитель. Из толпы вылетела бутылка и угодила водолазу в глаз.

Юн отошел на опушку березняка, чтобы наблюдать происходящее оттуда. Владельцы лососевой фермы по очереди наскакивали на водолаза — наполовину в шутку, наполовину всерьез; толпа их подзуживала, страсти накалялись. Но тут появились Кари с Герд, а они за словом в карман не лезут. Водолаза отбили, и под плевки и улюлюканье зрителей обе пары припустили вниз по дороге.

Шум утих. Некоторое время обсуждали, где продолжить праздник. Парами и поодиночке люди отделялись от толпы и исчезали в темноте, тарахтели мотоциклы, с парковки одна за другой уезжали набитые машины. Наконец погасили свет, и за последним шатающимся участником гулянья захлопнулась дверь клуба.

Обычно Юну было любопытно, кто с кем ушел и кто отправился не домой, а в амбар или на сеновал, чтобы вписать новые тайные страницы в бесконечный кондуит укромной жизни острова. Но сегодня его это не интересовало. Он побрел через лес, по старой колее спустился к воде и вдоль моря пошел домой.

Против ожиданий там было пусто: странно, вообще-то жена Ханса по субботам не работает, и Элизабет обещала быть дома.

Юн включил видеокамеру и уселся на стул.

— Я виделся с водолазами,— сказал он.— Говорил с ними. Они напуганны.

Но он не уточнил, чем именно, а обрушился с попреками на некоторых, кому дома не сидится.

— Ты мне обещала! — повторял он.

Когда Юн умрет (что могло случиться в любой момент), этот видеоархив усилит муки совести его эгоистки-сестры, все годы ловко душившей их в зародыше.

Он находил все новые и новые слова, чтобы выразить свое одиночество, и жалость к себе сильнее сжимала горло. Юн разрыдался. Зеркало объектива отразило его взопревший лоб с прилипшими мокрыми волосами: измочаленный замухрышка, еще более жалкий, чем в самые тяжелые часы своей жизни.

— Я не пью больше лекарств,— выкрикивал он,— и ты знаешь, как это ужасно! Ты обещала помогать мне!

Юн разошелся и бушевал, пока его не сразила ужасная мысль: все, что он тут выкрикивает,— это правда, и он воистину самая жалкая тварь на этой мерзкой Божьей земле. Он убежал в свою комнату и включил музыку на полную громкость.

— Я еще ребенок,— кричал он,— я еще мал, но никто не хочет заботиться обо мне!

Он посмотрел на себя в зеркало. Парадная куртка? Смешно! Он стащил ее с себя и швырнул в шкаф. А эти брюки? Кто теперь носит такую дрянь?

Юн открыл окно.

— Пожалейте меня! — захлебываясь слезами, прокричал он в темноту.— Пожалейте!

И стало легче.

Он закрыл окно, приглушил музыку и сел на стул, совершенно опустошенный.

— Псих я,– признался он самому себе и покосился на зеркало, сконфузившись.

Проверил, не хочет ли он женщину. Обычно после праздников у него всегда возникало разнузданное желание. Но нет — сегодня нет.

Юн улыбнулся.

4

В конце сентября, утром, в первый свой рабочий день Юн вышел из дому, отправляясь на озеро Лангеванн. Промозглый холод пробирал до костей. Солнце просвечивало сквозь дымку, как желток в яичнице. Ветра не было, на востоке лежало мертвое море. Первый снег белел, как плесень, в зазоре между горами и темно-синим небом и хрустел под ногами.

Когда Юн пришел, водолазы уже работали. Они стояли в воде, склонившись над концом черной пластиковой трубы, один со сварочным аппаратом, второй с разводным ключом и муфтой в руках. В гидрокостюме был только Пол.

На берегу гудел компрессор, из вагончика пахло свежим кофе, по траве были раскиданы инструменты и вещи, лежали бетонные грузила и муфты, громоздилась гора новых труб, чернело кострище. Юн вошел в воду и присел на борт лодки.

Крысястый заметил его первым.

— Ты? — удивился он.

Юн развел руками. Водолазы в недоумении переглянулись. Крысястый пошлепал к нему по воде, ключ у него в руке блестел, как оружие. Юн встал.

— Я пришел работать,— сказал он.— Трубы буду резать.

— Ничего ты не будешь делать. Глаза б мои тебя не видели. Марш домой!

Юн не тронулся с места.

— Я серьезно,— продолжал водолаз.— Пусть пришлют

другого.

— Других нет. Только я.

— Что за чушь! На острове полно безработных парней.

Он раскраснелся от возбуждения. Вокруг глаза еще заметна была желтизна от синяка, да и отек над верхней губой не спал. Юн смиренно глядел в землю, лишь бы не испортить все дело.

— Это заговор, что ли? Я прошу помощника, а присылают кого — тебя?

Теперь и Пол вышел на берег. Они вдвоем отошли в сторону, переговорили, и обратно крысястый вернулся в менее воинственном расположении духа. Он вытер руки о тряпье и кивком указал на джип, стоявший на пригорке, где было посуше. Мол, пошли туда.

Водолаз нашарил в деревянном ящике ножовку и включил ее в удлинитель.

— Значит, Римстад прислал тебя,— пробубнил он, вручая Юну катушку удлинителя. Они протянули провод до штабеля старых труб из ПВХ, сваленных в русле ручья метрах в пятидесяти.— Именно тебя?

— Да. Меня Юн зовут.

— Ты, Юн, умеешь пользоваться такой электроножовкой?

— Да.

Водолаз пнул обрезок трубы, выравнивая его.

— Они режутся как масло. Трещины вырезай, вот так. Куски чтоб были по шесть метров. Вон та доска — ровно три, значит, мерка — две доски. Понял?

Он вкатил отрезанный кусок трубы на деревянный настил, обрезки отшвырнул к кустам. Потом Юн взял ножовку, тоже отрезал шесть метров и уложил на настил.

— Не нравится мне это,— задумчиво сказал водолаз.— Что-то с тобой не то.

— Что не то?

— Не знаю. Вонь от тебя. Чего тебе здесь надо?

— Поработать. Водолазы переглянулись.

— Ну ладно,— спокойно сказал Георг.— Работай. А потом проваливай.

И пошел к товарищу, а Юн взялся за трубы. Они пролежали под водой десять лет и покрылись вонючей слизью и плесенью. Крошка летела во все стороны, сладковато пахло горелой пластмассой и смердело выгребной ямой, так что Юна даже вырвало пару раз.

Он привык работать в одиночку, но здесь все ему было противно. Поэтому он устраивал себе маленькие перерывы, забирался на горку и смотрел, что поделывают водолазы. Но они занимались все тем же, и ничего подозрительного в их поведении не наблюдалось. К середине дня терпение Юна лопнуло.

— Мне бы тоже хотелось научиться нырять,— произнес он, когда все вместе обедали у костра.

— Научись,— вяло ответил Пол. Рыжий, веснушчатый, с голубыми водянистыми глазами и тонкими белесыми усиками, он был выше своего товарища, сильнее и моложе. Юн не смог с ходу придумать ему подходящего зверя, но решил, что это должна быть какая-нибудь тварь с мелководья.— Хочешь в море погружаться, рыбу бить?

— Нет. Здесь буду нырять.

— Здесь? –Да.

— Для какой радости? — спросил крысястый.—Здесь один ил. Ты ничего не увидишь.

— Наверно.

— Смысл ведь в том, чтоб увидеть что-нибудь?

— Ну да.

— Так чего тебе здесь на самом деле надо? Признавайся!

Признаться Юн не мог, но, к счастью, вмешался Пол и примирительно сообщил, что видел на почте объявление —

в поселке открывается школа подводного плавания, как раз для Юна.  

— Поешь, поплывешь с нами,— угрюмо распорядился Георг.— Нам надо накачать воздухом остаток старой трубы.

— Ладно.

— Ее нужно вытащить на берег. Юн кивнул.

Узкое озеро вдавалось прямо в ущелье в изрезанных горах, с которых яркое солнце стерло сейчас все белые пятна. Эти горы выше тысячи метров, и, кроме Юна, никто, наверно, на вершину не забирался. А он уселся тогда верхом на самый высокий и крутой хребет над пропастью — слева и справа верная смерть,— чтоб доказать учителю и всему классу, что не боится. Хотя было страшно. В глубине гор ему чудились жизнь и движение. Три области лежали под ним, море кончалось, и начиналось небо, он дрожал от холода и возбуждения; он, крошечная частичка жизни,— выше облаков. И чем дольше он сидел, тем явственнее ощущал, что горы живые.