Есть лучший способ изложения, заключающийся в том, чтобы тот, кто слушает, слышал истинное; и чтобы понимал то, что слышит; выдающееся дарование лучших умов — любить в словах истину, а не сами слова. Чего стоит золотой ключ, если им нельзя открыть того, что мы хотим? Или чем плох деревянный, если с его помощью можно это сделать, когда мы не хотим ничего другого, кроме как открыть то, что закрыто? Ведь сказал некий оратор, и верно сказал, что нужно говорить так, чтобы учить, услаждать, увлекать за собой. Затем он добавил: учить — необходимость, услаждать — удовольствие, увлекать — победа. Из этих трех элементов то, что стоит на первом месте, необходимость обучения, заключается в том, что мы говорим; остальные два — в том, как мы говорим. Одним словом, при обучении речь наставника не должна делать желанным то, что пугало, призывать к тому, о чем потом придется сожалеть, но[128] открыть то, что было скрыто. Если же говорящий хочет усладить слух того, для кого говорит, или увлечь его, то, если он не уделяет внимания форме своего изложения, он не добьется этого; для достижения желаемого важно знать, как сказать. Нужно так услаждать слушателя, чтобы он стремился слушать, так увлекать, чтобы он склонялся к действию; и как слушатель наслаждается, если ты приятно говоришь, так он и увлекается, если ему нравится то, что ты обещаешь, боится того, чем ты угрожаешь, ненавидит то, что ты порицаешь, принимает то, что ты советуешь, скорбит о том, о чем, по твоему мнению, нужно скорбеть, радуется тому, чему ты призываешь радоваться, жалеет тех, на кого ты ему указываешь, призывая пожалеть, избегает тех, кого ты, устрашив, посоветуешь избегать. И все, что угодно, с помощью большого красноречия может волновать души слушателей не с тем, чтобы они знали, что надо делать, но чтобы склонились к действию, о необходимости которого они уже знают. Итак, священнику, призывающему в проповеди слушающего к какому-либо действию, следует не только давать наставления, чтобы научить, и услаждать, чтобы быть услышанным, но и увлекать, чтобы победить.

С этими тремя задачами — обучать, услаждать, увлекать — по всей видимости, хотел связать и другие три создатель римского красноречия, когда сказал следующее: "Тот может считаться действительно оратором, кто сможет изложить малое скромно, среднее — умеренно, большое — величественно". И как если бы добавляя первые три[129] и объясняя ту же мысль, сказал: "Тот будет оратором, кто сможет, с тем чтобы научить, малое изложить просто; чтобы усладить, среднее — умеренно; чтобы увлечь, высокое — величественно". Эти три его[130] могут быть использованы в публичных выступлениях; но не здесь, не в церковной обстановке, где истолковываются слова Того, Кого мы хотим вообразить. В этих условиях говорят мало, когда должны обсуждаться денежные дела, много, когда речь идет о здоровье и жизни людей; когда же ни о чем не надо судить и ничего не предпринимать, чтобы слушатель действовал или принимал решения, но только, чтобы он наслаждался, то тогда используется средний, умеренный, сдержанный способ изложения; «умеренный» здесь является термином, мы же иногда вольно используем это слово для обозначения малого, в несобственном смысле. В каждом случае, когда мы разговариваем с нашей паствой, и особенно при произнесении проповедей, мы должны все соотносить со спасением людей, не временным, а вечным; и также, когда речь идет о том, как избегнуть вечной погибели, все, что мы говорим, является важным;[131] вплоть до того, что даже не должны казаться малым денежные вопросы — обретения или утраты, о которых говорится священником с кафедры, будь это большие деньги или малые. И не является малым справедливость, которую мы должны соблюдать, конечно, и в мелких денежных вопросах, ибо сказал Господь: "Кто верен в малом, верен и во многом" (Лук. 16). Что мало, то мало. Но быть верным в малом есть многое.

Что же означает не только красноречиво, но и мудро говорить, как не умение в праведных делах, в которых должно быть выслушанным, использовать нужные слова в простом типе речи, блестящие — в умеренном, убедительные — в высоком? Но кто не может ни того, ни другого, пусть лучше скажет мудро то, что не может сказать красноречиво, чем красноречиво то, что говорит неумно. Если же он и этого не умеет, тогда пусть ведет такой образ жизни, чтобы не только себе обрести награду, но и другим дать пример, и пусть его образ жизни будет как бы его ораторским богатством. Есть и такие, которые могут красиво произносить слова, но поразмыслить над тем, что они произносят, не в состоянии. И если воспримут от других что-нибудь выразительно и мудро составленное и запомнят и донесут до людей, то, играя эту роль, они поступают не худшим образом. Ведь так — что, конечно, полезно — многие становятся проповедниками истины: а некоторые[132] наставниками, если бы все наставники в одном деле говорили одно и то же и между ними не было раскола. И они не должны быть устрашены голосом пророка Иеремии, через которого Бог осудил тех, кто "крадут слова Его друг у друга" (Иерем. 23, 30). Ведь кто крадет, похищает чужое; слово же Бога — не чужое тем, кто следует ему; и лучше тот, кто говорит чужое, нежели тот, кто говорит хорошо, а живет плохо. Ведь что бы он ни говорил хорошее, кажется, что это является плодом его ума, но чуждо его обычаям. Ведь Бог сказал, что те крадут Его слова, кто хотят казаться хорошими, говоря слова, принадлежащие Богу, но, поскольку они плохие,[133] делая свое. Когда же добрые верующие обсуждают эти слова с другими добрыми верующими, и те, и другие говорят свое; так как с ними Бог, Кому принадлежит то, что говорится,[134] и они делают своим то, что не смогли сложить сами, и живут согласно этим словам….

Итак, каждый проповедник может выразить это настолько более подобающим образом, насколько лучше он сможет различать разновидности добродетелей и, наоборот, пороков: чтобы, когда он будет уметь противопоставлять одно другому, он смог бы найти подобающее средство лечения для любой раны108. Ведь есть такие виды добродетелей, которые некоторым образом произрастают из других видов, как ветви из деревьев: то, что прорастает из одного корня добродетелей, дает на общем от этого корня стволе прекрасные листья. И наоборот, в пороках есть некоторые ядовитые ростки, из которых произрастает множество всяких пагубных пороков, и как добродетели вырастают одна из другой, как драгоценное потомство от родительницы, так и в данном случае — от нечистых матерей происходят нечестивейшие дети. Но так как пороки ведут с добродетелями длительную войну, мы расскажем, насколько это возможно, каковы проводники каждого порока и каковы его спутники: ведь таким образом мы одновременно покажем, какая добродетель с каким именно пороком сражается. И ведь мы не сможем уклониться от огненных копий пороков, если не научимся противопоставлять им соответствующий заслон добродетелей, чтобы защищенные ими и ведомые Христом, мы могли преодолеть это дерзкое войско вместе с его предводителями. Ведь когда пороки искушений сражаются против нас в невидимом сражении при власти высокомерия, то одни из них выступают вождями, другие следуют за первыми как войско. И не все они равно захватывают сердце: сначала немногие крупные одолевают заблудший ум, затем многочисленные малые толпами обрушиваются на него. И сам царь пороков — высокомерие, захватив полностью покоренное сердце, вслед за тем влечет его к опустошению с помощью семи главных пороков — своих верных полководцев; а за ними следует и войско, так как из них, несомненно, рождается множество других тяжких пороков. И корень всякого зла — высокомерие; об этом свидетельствует и Священное Писание: "Начало всякого греха — высокомерие" (Сир. 10). Первое же потомство его, а именно семь главных пороков, происходят от этого ядовитого корня: это — тщеславие, зависть, гнев, уныние, алчность, чревоугодие, страсть к роскоши. Ведь именно страдая от того, что мы охвачены этими семью пороками высокомерия, наш Спаситель, исполненный семиликой благодати от Духа, вышел на духовную освободительную битву. Но эти пороки имеют против нас каждый свое войско. Ведь из пустого тщеславия рождаются неповиновение, хвастовство, лицемерие, соперничество, упрямство, несогласие и стремление к нововведениям. Из зависти — ненависть, наушничество, злословие, ликование по поводу несчастий ближнего, уныние при его успехах. Из гнева — ссоры, самомнение, оскорбления, крик, негодование, поношения. Из уныния рождаются злоба, неприязнь, малодушие, отчаяние, бездеятельность, склонность к недозволенному. Из жадности — предательство, ложь, обман, клятвоотступничество, мятежность, насилие и вместо сострадания — ожесточение сердца. От чревоугодия происходят беспричинное веселье, балагурство, невоздержанность, многословие, притупленность чувства к восприятию. От страсти к роскоши — душевная слепота, безрассудство, непостоянство, суетливость, себялюбие, ненависть к Богу, любовь к сиюминутному, ужас или отчаяние перед будущим. Но, перечислив семь низких пороков, проистекающих от высокомерия, которые ведут против нас войско пороков, давайте посмотрим, каковы вожди добродетелей и каковы полки воинов, которые нам предоставляет вдохновитель смирения Христос для сражения с когортами пороков; и противопоставим вождям пороков вождей добродетелей, войскам — войска. Таким образом, вождю- пустому тщеславию должен быть противопоставлен вождь- смирение, который главным образом порождает в человеке пренебрежение к себе и презрение к бренным вещам; а его спутникам — спутники противоположного, т. е. неповиновению — повиновение, хвастовству — смиренное служение, лицемерию — естественность, соперничеству — бескорыстие, упрямству — покорность, несогласию — мир, стремлению к нововведениям — благоговение перед Богом и почитание предков. Вождю-зависти должен быть противопоставлен вождь-благожелательность; его спутникам — спутники противоположного, т. е. ненависти — истинная любовь, наушничеству — честный разговор, злословию — благочестивая похвала, ликованию в связи с несчастиями ближнего — сопереживание его печали, при его успехах — радость его благополучию. Вождю-гневу противопоставлен вождь-кротость; спутникам одного — спутники другого, т. е. самомнению — миролюбие души, оскорблениям — ласковость, крику — словесное убеждение, негодованию — любезность нрава, поношению — чистота речи. Вождю-унынию противостоит вождь-душевная радость; войску первого — войско второго, т. е. злобе — доброта, неприязни — мягкость, малодушию — долготерпение, отчаянию — стойкость, бездеятельности — духовное горение, склонности к недозволенному — усердие в чтении божественных книг. Вождю — жадности противостоит вождь — щедрость; полкам одного — полки другого, т. е. предательству — подлинная верность, лжи — искренность, обману — правда, клятвоотступничеству — отказ от клятв, мятежности- спокойствие, насилию- уступчивость, ожесточенности — милосердие. Вождю-чревоугодию противостоит вождь-воздержание, когортам одного — когорты другого, т. е. беспричинному веселью — сдержанность, балагурству — рассудительность, невоздержанности — умеренность, многословию — молчаливость, притупленности чувства к восприятию — страсть к овладению знаниями, сонливости — бодрствование. Вождю-страсти к роскоши и его окружению противоборствует вождь-бескорыстие со своими соратниками, т. е. душевной слепоте противостоит созерцание Бога, безрассудству — предусмотрительность, непостоянству — неизменность, суетливости — сдержанность, себялюбию — умерщвление желаний плоти, ненависти к Богу — совершенная любовь к Нему. Вот то, что надлежит знать руководителю душ и что он должен сохранять в разнообразии проповедей, чтобы с вниманием определять людские немощи и предоставлять необходимые для их излечения лекарства. Но так как очень важно, побуждая к разному, служить разным потребностям, хотя очень трудно вообще убедить кого-либо изменить свое поведение под влиянием необходимого размышления, однако намного труднее в одно и то же время одному человеку и общим обращением наставлять многочисленных слушателей, страдающих от разных недугов. Поэтому речь должна быть организована с таким искусством, чтобы, учитывая, что пороки слушателей различны, были бы найдены необходимые средства для каждого, но чтобы при том они не были противоположны сами себе и чтобы можно было пройти посреди всех страстей в едином направлении, отсекая как бы обоюдоострым мечом со всех сторон наросты чрезмерных людских замыслов: так нужно высокомерным проповедовать смирение, чтобы при этом у робких не усилился страх; так робким должна быть внушаема твердость, чтобы, однако, она не породила у высокомерных разнузданности, так[135] забота о добром деле, чтобы тем не менее неумеренное беспокойство не вызвало своеволия в действиях. Так должна устанавливаться мера беспокойства, чтобы при этом не возникало беззаботное оцепенение у бездеятельных; так должен подавляться гнев у нетерпимых, чтобы одновременно не рождалось безразличие у спокойных и мягкосердечных, так следует разжигать в кротких ревность, чтобы во вспыльчивых не раздуть пожар; так пробуждать в скупых широту души, чтобы, однако, при этом удержать щедрых от расточительности; так проповедовать расточительным умеренность, чтобы, однако, не привлечь к роскоши воздержанных; так восхвалять в воздержанных непорочность, чтобы, однако, не оказалась пренебрегаема супругами плодородность плоти; так должно быть проповедуемо добро, чтобы каким-то образом не оказалось призыва к злу; так должно быть хвалимо высшее добро, чтобы не потеряло надежду худшее; так должно быть воспитываемо худшее, чтобы, пока оно считается удовлетворительным, не было стремления к лучшему. Проповеднику следует также так заботиться об устранении временной грусти, чтобы не увеличивалась внезапная радость; и так должна быть сдерживаема внезапная радость, чтобы не росла временная грусть; так должен быть подавляем внезапно возникший страх, чтобы, однако, возросла долго вскармливаемая опрометчивость; так должна быть подавляема давно возникшая опрометчивость, чтобы, однако, не окреп внезапно пронзивший страх.[136]