— У тебя найдутся какие-нибудь шмотки на парня примерно моего роста, но пошире в плечах? — спросил я его. — Все, что было на Звенигоре, наверняка сгорело, а грабить лавки нам бы не хотелось.

Барент засмеялся и долго не мог остановиться.

— Да хоть бы и ограбили! — давясь проговорил он. — Вы хоть соображаете, что вы вдвоем для города сделали? Да я сам сейчас для вас какую угодно лавку ограблю!

Приходилось признать, что это его «вы вдвоем» несколько преувеличено в части меня. Звен вчистую управился один.

Барент исчез и мигом вернулся со свертком. Ратуша все горела, Звенигор все не показывался. Ну, что с него взять, он дорвался. Теперь пока все дотла не выгорит, он оттуда не вылезет. Так я Баренту и объяснил. Пожарная команда, разумеется, не приехала.

Наконец большой огонь улегся. Пепелище дышало жаром. В закопченных оконных проемах еще виднелись умирающие языки пламени, и в одном из них показался Звенигор. У него в руках что-то было.

— А ну-ка, Арти, отойди! Они горячие.

Он вывалил свою ношу в окно, и тогда я по звуку понял, что это — железные маски. Трофеи. Взамен я бросил в окно сверток с одеждой.

— Спасибо, — удовлетворенно сказал Звен. — Позаботились. Вот, я еще мечи наши нашел. Проверил заодно, других узников нет. И наши монеты, они почти не оплавились.

Он торопливо оделся, выпрыгнул в окно и сел рядом на парапет высохшего фонтана. Кольцо вновь украшало его палец, но рисунок чуть смазался. Поплыл от жара. Перчатки сгорели.

— С одеждой в подобных случаях, — пожаловался он, — самая неприятная морока. Понимаешь теперь, почему пускаться в огненную пляску разумнее дома, в интимной обстановке?

— Ага, — пошутил я, — это как в спальню или в баню.

— В кузне у Ковача испытывал сильнейшее искушение забраться в горн, — признался Звенигор. — Но было бы чудовищно неловко, если бы на мне штаны сгорели.

Жаль, что нашему хохоту даже некого было напугать. Все-таки Звен стеснялся носить шкуру героя. Я нагнулся и подобрал оплавившуюся маску.

— Я вообще не понимаю, — сказал Звенигор, посерьезнев, — как вы, люди, вообще можете говорить об этой штуке…

— О чем это ты, братишка?

— О человеколюбии в принципе. Я допускаю, что можно испытывать теплые чувства к такому славному малышу, как Арти… Но в принципе… как вас можно любить всех, скопом, вот таких? — он ткнул пальцем в сторону Ратуши.

— Это были люди? — ахнул я.

— А ты думал — черти? — устало огрызнулся мой друг. — Посдирал я с трупов эти маски: обычные, невзрачные лица с отпечатками разных пороков. Я бы даже сказал, такие без маски и показать-то стыдно. Может, в этом дело? В ничтожестве, да вот еще в трусости? Давай-ка разбросаем их по площади, чтобы бюргеры поняли: свобода пришла.

Небо серело. Как-то мой друг умудрился лишить наступающее утро щенячьего восторга победы. Барент поднялся.

— Пойду, — сказал он. — Обрадую жену, да выясню с мельником дела. Прощайте ребята. Если что надо, я живу у самого рынка, спросите, меня все знают.

— И то, — кивнул ему Звен. — Зайдем к вам перед отъездом. Мне хочется выпить… за вашего начальника стражи.

Виноторговец скрылся в лабиринте бесцветных утренних улочек.

— Интересно, — сказал Звенигор, глядя ему вслед. — Поняли они хоть что-нибудь, или в случае беды опять будут сидеть и ждать, пока придет крутой парень и возьмет грех на душу?

Ну, что тут поделаешь. Разные мы, люди.

— И я ничем не мог тебе помочь, Звен. Если бы ты знал, как мне стыдно!

Он пихнул меня плечом. А я — его.

— Ты не убийца, Арти. Ты просто этого не чувствуешь. Это подхватывает тебя на черные крылья и несет… А потом… потом уже все сделано. Я на бюргеров дико взбесился. Ведь в два счета вышибли бы эту нечисть из города… А они вон даже подстраиваться стали. Как этот чертов Бакст, или мельник. Этот еще хуже, Бакст-то попросту поддался страху. Ты был прав насчет той старой дамы: сердца благороднее, чем у нее, в этом городе нет.

Я поднялся… и замер. Жуткое подозрение заполнило всю черепную коробку, и ему там стало чертовски тесно. Меня бросило в жар, а потом в озноб.

— Звен… Хорошо, что ты о ней вспомнил. Старая дама… Как, ты думаешь, Свора нашла нас?

— Арти, я ни за что не поверю, будто она могла их навести.

— Нет, ты не понял! А если за нами следили еще до ее квартиры?

Что, если они побывали у нее? Если они там с ней что-нибудь сделали? Им же даже в Ратушу ее тащить не пришлось, из нее одним ударом дух можно вышибить. Или — сердечный приступ…

Звенигор сорвался с места и бросился бегом по улице вниз. Я — за ним, и догнал его нескоро. Нестерпимо было представлять все эти занавесочки и вышивки растоптанными на полу.

Дом стоял на месте. Не раздумывая долго, я разнес запертое парадное в щепки, мы единым духом взлетели на ее этаж и в четыре кулака загрохотали в двери ее квартиры. Долго, о как мучительно долго на весь этот гам не было никакого отклика.

— Мадам! — повторял я. — Прошу вас, отоприте… Это всего только мы, мадам!

И она отперла. На ней был ночной чепец и в высшей степени добропорядочный пеньюар.

— Я прекрасно вижу, — жестко сказала она, — что это всего лишь вы. И это не причина, чтобы вламываться ко мне в столь непристойно ранний час и с таким безобразным шумом. Неровен час…

— Да ровен теперь час, ровен! — почти закричал я. — Все! Нет больше этой дряни в вашем городе. Вы, можно считать, первая об этом узнали, мадам!

— Очень хорошо, — машинально отозвалась она, делая шаг назад, чтобы впустить нас в квартиру. — Но что скажут соседи?..

Тут она обнаружила за моим плечом расквашенное августейшее лицо, и ток ее мыслей приобрел иное направление.

— Всемилостивый боже! Это немедленно нужно продезинфицировать. Вы весь в копоти прямо поверх свежей раны…

Звен что-то лепетал насчет того, что все уже продезинфицировано в лучшем виде, но тут его голос ничего не решал: он был схвачен, скручен и замучен.

— На самом деле, — шепнул он мне потом, — мне бы на пару дней в плавильную печь, никакого следа бы не осталось. Я позволяю все это с собой проделывать только из почтения к старой леди. Арти, пока я еще жив, я беру назад свои слова насчет человечества!

Часть III

Глава 11. Дворец Снежной королевы

Итак, за нами осталось много миль, и путь был почти завершен. Песок серых дюн поскрипывал под сапогами, осыпаясь за нашими спинами в ямки следов, когда мы выбрались на пустынный берег зимнего океана. Теперь только он отделял нас от цели-дворца Снежной Королевы Салазани.

Трудно было бы, наверное, нарочно выбрать более отвратительную погоду для путешествия по морю. Океан беспокойно ворочался, шевеля на тяжелых водяных пластах ледяное крошево. Мне стало не по себе от одного вида такого количества холодной воды. Шел мокрый снег, и я дрожал под теплым шерстяным плащом, пока еще не промокшим, но отяжелевшим, набрякшим во влажном воздухе. Звенигор выглядел и вовсе плохо: синие губы на сером лице. Он почти по самую свою пшеничную макушку ушел в длинный черный шарф, а покрасневшие руки прятал в рукава. Мы не разговаривали, будто боялись потратить впустую крохи тепла, теряемого вместе с дыханием. Любой разговор к тому же прерывался постыдной зубовной дробью.

Все то время, пока мы шли вдоль Длинного Пляжа, я уныло размышлял над опостылевшим уже вопросом: на кой дьявол я ввязался в чужую сказку.

Впрочем, именно сейчас мое присутствие стало Звенигору необходимым. Мы собирались попасть во дворец Салазани под видом гостей ее ежегодного Бала Долгой Ночи. Она всегда отбирала приглашенных исходя из их значимости и блеска, который их личности могли бы сообщить ее торжеству. Сам Звенигор, на ее взгляд — незначительный провинциальный наследник, не имел никаких шансов прорваться во дворец, пользуясь только своим собственным именем и титулом. Во всяком случае, если ее служба безопасности чего-то стоила, его бы и на порог не пустили, тем более, что он даже не был зван. Салазани отнюдь не глупа, и надо полагать, прекрасно понимала, что в крайнем случае этот пылкий молодец способен на откровенный теракт. Звен, кстати, и не скрывал, что в случае ее неуступчивости собирается вытворить что-то в этом роде. Но спустить с лестницы меня, официального наследника Белого трона, Салазани не могла. У нее немедленно возникли бы осложнения, несоизмеримые с каким-то частным конфликтом с саламандрами. Итак, Салазани предстояло принять меня, а Звенигора — в качестве моего сопровождающего. Была, разумеется, и еще одна причина, почему я сам предпочитал находиться рядом с ним. Несмотря на то, что я сочувствовал его цели и лично к нему испытывал горячую симпатию, я считал, что просто обязан удержать его от глупостей, которые мой друг мог бы натворить сгоряча. Раз она так легко расквиталась со Златовером за какую-то грубость и непочтительное отношение, то Звен, посягая на ее право казнить и миловать по собственной прихоти, да и на саму ее жизнь, рисковал навлечь на себя и своих подданных куда более крупные неприятности, чем ускоренная смена правителей. Мне не хотелось, чтобы он сам влез в ловушку и дал предлог расправиться с собой. Я полагал, что мое присутствие на переговорах в качестве беспристрастного наблюдателя скорее расположит Снежную Королеву к диалогу. Возможно, я смог бы убедить ее, что со Златовера хватит. А кроме того, лично я никогда не испытывал к Салазани никаких злобных чувств. Она просто есть. И помимо нее на свете есть множество тварей, с которыми куда неприятнее мириться.