– Поздравляю с прекрасной речью, – улыбаясь, сказал он. – Я адвокат и всегда выступаю против плохого обращения с работницами, в частности, с теми, кто занят в швейной промышленности Острова. Если в Сан-Хуане у вас возникнут проблемы, обязательно свяжитесь со мной. – И он протянул ей свою визитную карточку.

Эрмелинда спрятала карточку за корсет, но не обратила особого внимания на дона Боливара. Она знала таких, как он: жадный блеск в глазах и чувственные губы выдавали его с головой. Его не столько интересовало торжество справедливости, сколько спасение юных дам, попавших в беду, а Эрмелинда была в состоянии защитить себя сама. На следующей неделе состоялся марш сотен белошвеек, вместе с которыми она шла по авениде Муньос-Ривера до Капитолия. Все они несли высоко поднятые над головой ножницы, но войти в здание и передать петицию чиновникам им не удалось. На углу их поджидало подразделение полиции, возникла паника и свалка, в результате чего несколько женщин были ранены, а одна молоденькая девушка погибла. Эрмелинду посадили в тюрьму. Проведя две недели в аду – ее били и дважды изнасиловали, как она мне сама потом рассказала, – Эрмелинда достала из-за корсета визитную карточку дона Боливара и написала ему письмо. Через неделю ее освободили под залог. Когда она вышла из тюрьмы «Принцесса Сан-Хуана», открытый «меркури» желтого цвета ждал ее у дверей. Дон Боливар сам приехал в Понсе; он купил Эрмелинде дом в переулке Любви, где позднее стал жить вместе с ней.

Домик был маленький, но красивый. Я помню, что посередине фасада шел балкон, который поддерживали небольшие коринфские колонны с лепными листьями аканта. На входной двери был овальный витраж с кокетливым сюжетом: Купидон с повязкой на глазах держал лук и стрелу и целился ею во всякого, кто приближался к дверям. Дон Боливар проводил три дня в неделю в доме доньи Эрмелинды и четыре дня на улице Кастильо, в доме доньи Кармелы, у домашнего очага, освященного Католической церковью. И все были довольны.

Донья Эрмелинда открыла неподалеку от дома небольшое швейное ателье и поставила там несколько машинок «Зингер». Напротив ателье она устроила магазин, на дверях которого красовалась вывеска «Фриволите», и целиком ушла в работу. Провал забастовки белошвеек разочаровал ее настолько, что она поклялась ни разу больше не выступать за права работниц швейного дела. Но она никогда не отказывалась постоять за права женщин. За плохих или за хороших – неважно, но она дала себе слово, что когда-нибудь выиграет битву против мужчин.

Прекрасные свадебные туалеты и платья для первого причастия, изготовленные доньей Эрмелиндой, скоро стали известны по всему городу. Все невесты и все девочки-подростки шли только к ней. Быть владелицей самого модного швейного ателье означало быть частью избранного общества, где обладают тонким вкусом и чувством стиля. И кроме того, это значило, что ты положил начало профессии действительно самой древней на свете: быть светской женщиной. Это значило, что ты обладаешь специальным знанием, как выжить в этом мире и как устроить свою жизнь таким образом, чтобы получать хорошие дивиденды.

Злые языки говорили, что способности доньи Эрмелинды простираются далеко за пределы ловкого обращения с иголкой и ниткой и что женщины, которые одеваются в ее платья, обладают магической силой. Молодые люди из хороших семей без памяти влюбляются в них и уже не могут освободиться от этой любви. Я не слишком обращала внимание на подобные слухи, но, когда случилось то, что случилось, я спросила себя, нет ли во всем этом доли правды.

Туалеты от доньи Эрмелинды были великолепно сшиты и являли собой настоящие произведения искусства. Изготовление одного такого платья предполагало полдюжины визитов в ателье с целью примерки. Прежде всего клиент вносил аванс. Затем выбирал модель и материал: кружева, тюль или шелк. Потом помощницы доньи Эрмелинды шили платье в трех вариантах: из бумаги, из хлопка и, наконец, из выбранной ткани. На каждом этапе заказчица должна была примерять платье, которое подгоняли по фигуре с помощью булавок. На последнем этапе, на этапе иголки, донья Эрмелинда, как люди говорили, и занималась колдовством, потому что там, где она пройдется иглой, остается сраженное сердце претендента. По мнению доньи Эрмелинды, швейная игла была таким же эффективным оружием, как копье для испанского конкистадора в войне с индейцами или как винтовка «маузер» для американского солдата времен испано-американской войны.

Все клиентки доньи Эрмелинды были ее подругами и частенько проводили вечера, раскачиваясь в качалках в гостиной ее дома и потягивая гранатовый напиток с капелькой рома, а заодно набирались ума-разума, слушая ее советы. Как-то раз она преподала им важный урок, который сама получила во время своего ужасного пребывания в тюрьме.

– Желание, – сказала она шепотом, чтобы не услышали служанки, – главная ось, вокруг которой вертится мир, причина всех наших страданий и радостей.

Лучший способ держать это копье смазанным – подогревать желание в мужчинах. Поэтому, что бы вы ни делали для себя, как бы ни заботились о себе, – все должно быть подчинено одной цели: понравиться женихам. Придумываете ли вы прическу, которая должна стать произведением искусства; принимаете ли ванну из козьего молока и делаете притирания ванильной эссенцией; пудритесь ли тальком «Коти», смешанным с корицей, или затягиваетесь в корсет, чтобы груди выглядывали оттуда, как две нежные козочки, – все это для того, чтобы возбудить аппетит у мужчин, но только у тех, которые чего-то стоят, кто сможет содержать вас, как им велит Господь. Выпускницы академии доньи Эрмелинды никогда не тратили свои боеприпасы на каких-нибудь неимущих бездельников и позволяли ухаживать за собой только миллионерам.

Донья Эрмелинда Киньонес прижила с доном Боливаром трех дочерей и всех назвала именами драгоценных камней: Опал, Аметист и Изумруд,[3] – Эсмеральда была старшей из трех. У дона Боливара не было детей от доньи Кармелы, и потому он проникся к девочкам отцовскими чувствами. Он нанимал для них частных преподавателей, отправлял путешествовать по Европе, покупал изысканные туалеты и водил в самые фешенебельные клубы Понсе. Но поскольку дон Боливар так и не женился на донье Эрмелинде, официально девочки считались незаконнорожденными и не могли подписываться фамилией отца. Однако донья Эрмелинда надеялась, что однажды все изменится и придет день, когда дон Боливар, будучи человеком порядочным, станет официально отцом своих дочерей.

Все три девочки отличались красотой: у всех были глаза газели и осанка принцессы племени масаи, свойственная их матери, но только Эсмеральда унаследовала зеленые глаза и гладкие волосы семьи Маркес, которые, словно волна меда, падали ей на плечи. В Понсе девочек называли «три несчастья», вместо того чтобы называть «три грации», ибо стоило молодому человеку из хорошей семьи к ним приблизиться, как он тут же непоправимо запутывался в сетях любви, посылая, таким образом, к черту все заветы о сохранении чистоты крови.

Эсмеральда Маркес познакомилась с Игнасио Мендисабалем в 1955 году, как раз в то лето, когда мы с Кинтином поженились. В том году, в конце августа, в клубе «Эскамброн-Бич» устраивался ежегодный «Бал бугенвиллий». Донья Эрмелинда с Эсмеральдой приехали из Понсе специально на этот бал – в сопровождении Эрнесто Устариса. Эрнесто был сыном богатого скотовода из Салинаса и очень славным малым, но донье Эрмелинде он не нравился. Она разрешила Эсмеральде пойти с ним на бал, но не хотела, чтобы та выходила замуж за скотовода. Ее младшие дочери были уже замужем за сыновьями процветающих коммерсантов Понсе, и она хотела, чтобы ее последняя незамужняя дочь вышла за юношу из хорошей семьи Сан-Хуана. Эсмеральда говорила своей матери, что Эрнесто никакой не скотовод, что он учится в университете в Олбани и собирается потом изучать право в Соединенных Штатах, но донью Эрмелинду это не убеждало. Она знала, что летом Эрнесто работает у своего отца, помогает пеонам дезинфицировать животных, окуная их в резервуары с креозотом, чтобы вывести клещей. Подобная работа придавала Эрнесто налет деревенщины, что было неприятно донье Эрмелинде.