Затем она снова включила бейсбол и успела увидеть, как «Ред Сокс» достигли последней базы.

— К черту. Мерзкий день. Не знаю, что делать. Идиот ты, Динни, и больше никто, и не видать тебе Керри как своих ушей.

Динни сгорбился в кресле и ничего не ответил на эту тираду: он и сам был мрачнее тучи.

В дверь постучали.

— Привет, Динни, — сказала Керри. В волосах у нее были цветы, а на лице сияла улыбка. — Пойдем куда-нибудь сегодня вечером?

После ее ухода Хизер осталась в полнейшем недоумении. Неужели Динни стал настолько неотразимым, что продолжал нравиться Керри даже после того, как повел себя так отвратительно?

— Ха-ха, тупая гномиха, — потешался Динни. — Вот и все твои расчеты и опасения. Она вовсе не обиделась, она прямо-таки дверь с петель сносит, лишь бы назначить новое свидание… Так точно, сэр. — Динни поклонился своему отражению в зеркале. — Эта девушка с первого взгляда видит стоящий кадр.

А на другой стороне улицы Мораг пыталась влезть в окно с пакетом конфет и прекрасным цветком желтой форситии.

— Я бы не стала тебя упрекать, если бы ты решила никогда больше с ним не встречаться, — проговорила она радостно, вручая Керри подарки.

— Ну что ты, — ответила Керри. — Я же обещала помочь тебе вернуть скрипку!

Керри устала, сил у нее было немного, поэтому Мораг сама занялась обработкой форситии. Цветочный алфавит, разложенный на полу в окружении самых больших ценностей Керри, выглядел так чудесно, что непременно занял бы первое место — лишь бы только удалось его завершить.

ТРИДЦАТЬ ОДИН

Чезаре, Луиджи, Марио, Пьеро и Бенито сидели вместе с Хизер на телевизоре в ее любимом баре. Телевизор был сравнительно большим, но для шестерых места на нем было маловато. Впрочем, итальянцы ничего не имели против того, чтобы оказаться поближе к Хизер, хотя в глубине души каждый мечтал остаться с ней наедине. Все поклонники были очень изобретательны, и поэтому ни один не мог улучить минутку, чтобы побыть с нею с глазу на глаз.

Итальянцы пили виски без особого удовольствия, но поскольку Хизер пообещала, что очень скоро они его распробуют, они мужественно терпели. А когда она извинилась, что в баре нет хорошего шотландского солодового, они пообещали поискать его на следующий день, поскольку их фейский род состоял в дружбе с поставщиками этого бара.

— Куда они пошли? — спросил Марио. Он был симпатичный и смуглый и любил покрасоваться упругими бицепсами.

— В какую-то галерею в Вест-Виллидже, а потом Керри хочет пройтись по магазинам. Они поужинают в ресторане, который приглянется им по пути, а в конце пойдут на концерт в клуб на 13-й улице.

— Звучит неплохо.

Хизер кивнула. От этого дня она ожидала многого. Ее б ничуть не удивило, если бы ближе к ночи Керри бросилась в объятия Динни и призналась ему в любви — или хотя бы достаточно страстно его поцеловала.

— А ведь все это, — сказала она своим друзьям, — было не так-то легко устроить… Конечно, он Макинтош, что само по себе неплохо, но видели бы вы этого хмыря до того, как за него взялась я. Вы бы в жизни не поверили, что его можно сделать хоть немного привлекательным. Но если за дело берется фея чертополоха, можно считать, что оно уже сделано.

Она продолжала хвастаться, а поклонники, как и подобает поклонникам, внимали.

В это время в другом баре на 4-й улице, всего в нескольких кварталах от этого, происходило почти то же самое: там Мораг и пять молодых китайцев выпивали, смеялись и с нетерпением ждали, чем закончится вечер.

— Как только этот придурок Макинтош поверит, что Керри в него влюбилась, Макферсонская Скрипка по праву перейдет ко мне.

Они радостно за это выпили, и китайцы, как и следует поклонникам, сказали Мораг, что она не только очень красива, но и чрезвычайно умна.

Сестры Маклауд шли по 17-й улице и принюхивались. Несмотря на бензиновые пары, они явственно ощущали какой-то странный ветерок с запада. Мэйри начинала привыкать к городу, и у нее потихоньку восстанавливалась способность к ясновидению, но пока она не могла сказать, что́ предвещает этот ветерок.

И все же она уверенно вела их вперед. У нее было ясное ощущение, что в конце улицы их ожидает нечто интересное.

Четверо взъерошенных воительниц пришли на Юнион-сквер.

— Послушай, Мэйри, — сказала Айлса, — мы тут уже были, и ничего интересного с тех пор не прибавилось.

Она скорчилась от отвращения, услышав жуткий рев с другой стороны площади, где несколько человек пытались, кажется, пробить землю, тыча в нее какими-то странными агрегатами.

По Бродвею подполз гигантский грузовик для перевозки мебели, с трудом объехав дорожных рабочих. На крыше грузовика сидело двадцать чернокожих фей.

— А вот это, кажется, интересно.

— Да, — согласилась Керри, когда они с Динни ехали домой на такси. — Краска для волос жутко стойкая. Я однажды случайно покрасила свою ванну в ярко-оранжевый цвет, так потом ее ничем нельзя было отмыть. В конце концов, я стала каждый день как минимум один раз пи́сать на нее, и вот где-то через месяц краска начала блекнуть. Моча — мощнейшее средство, с помощью нее можно из тюрьмы выбраться.

Керри была немного пьяна. День прошел приятно. Она уверенно провела недоумевающего Динни по самым дорогим галереям, хорошенько все разглядела, купила желтое пластмассовое ожерелье у продавца безделушек, который сидел со своим чемоданом неподалеку от площади Святого Марка, безуспешно попыталась поесть вегетарианской пищи в китайском ресторане и получила колоссальное удовольствие от массированного гитарного шума на концерте.

Динни вполне проникся духом событий, танцевал под музыку, при этом умудряясь не выглядеть полным дураком. Ему казалось, что это лучший день в его жизни.

Таксист, молчаливый и замкнутый тип, который не ругался на других водителей, а только в ужасе смотрел на них сквозь лобовое стекло, высадил их на Восточной 4-й и грустно хмыкнул в ответ на щедрые чаевые, которые дал Динни.

— Динни, день был прекрасный. Я пойду прилягу, потому что я слишком пьяна и очень хочу спать. Заходи завтра.

Керри обхватила руками его голову, слегка притянула ее вниз и одарила довольно страстным и долгим поцелуем. После чего убыла, оставив Динни стоять на тротуаре в полубессознательном состоянии.

Хизер и ее друзья-итальянцы, следившие за ними с барной вывески, издали победный клич.

— Есть, — объявила Хизер, и устремилась вниз, на плечо к Динни. — Страстный поцелуй, и она хочет встретиться с тобой снова. Скрипка моя.

— Забирай, — сказал Динни. Взгляд его все еще был подернут пеленой после поцелуя. Хизер с друзьями рванули к пожарной лестнице.

Чуть поодаль за дорогой следили Мораг с китайцами, и поцелуй не укрылся от их взгляда.

— Получилось, — воскликнула Мораг, и китайцы издали радостные вопли. Мораг слетела со своего наблюдательного пункта и опустилась на плечо к Динни.

Она сказала ему, что сдержала свое обещание, и что скрипка теперь принадлежит ей.

— Хорошо, — пробормотал Динни, и Мораг с друзьями бросились к ступеням театра.

Джонни Тандерс сидел на крыше театра и размышлял о своем существовании. Вроде бы, все в порядке: с наркотиками покончено, его ожидает рай… Но китайские феи рассказали, что его «Гибсон» — у абсолютно сумасшедшей нищенки, и это все портило. Он чувствовал ту же неудовлетворенность, какую когда-то испытывал от той жуткой мешанины, которая получалась на его записях. Оба альбома «Нью-Йорк Доллз» и единственный альбом «Хартбрейкерз»[27] были известны своим отвратительным звуком. А ведь при таких гениальных песнях и блистательном исполнении им просто суждено было бы стать шедеврами.