Иннокентий IV, как мы видели, установил мировым судьям срок в пять дней на выполнение ими своего долга, В Италии сложилось обыкновение забирать еретика обратно в тюрьму после вынесения приговора и в один из последующих дней – непременно укладываясь в отведенные сроки – выводить его на сожжение. В Испании же обычай был таков: мировые судьи объявляли свой собственный приговор, как только еретика оставляли им, и немедленно приступали к казни.

Согласно некоторым авторам, смертные приговоры не стоило произносить в церквах. Пенья соглашается с ними, но не из-за осквернения святилища, как считали они. Пенья исходит из того, что на открытом пространстве можно воздвигнуть высокий эшафот и собрать многочисленные толпы зрителей, превратив казнь в «вдохновляющий» спектакль триумфа веры. Под тем же предлогом он отметает замечания тех, кто полагает, что еретиков не стоит предавать смерти по воскресеньям. Он считает, что это – наиболее подходящий день недели, и находит превосходным испанский обычай устраивать аутодафе в воскресенье, «ибо присутствие многочисленных зрителей полезно: страх заставит их свернуть с недоброго пути, поскольку зрелище внушает присутствующему ужас и разворачивает перед ним страшную картину грозящего всякому еретику суда».

Подобает ли осуждать еретика на смерть? Никто из благочестивых авторов не осмеливается даже обсуждать эту тему. Но обнаруживаются расхождения во мнениях относительно того, какими способами должна осуществляться казнь. Схолиаст всецело на стороне подавляющего большинства, считающего огонь наиболее подходящим средством, и ссылается на слова Спасителя: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают»⁶⁵ .

Если обвиняемым оказалось духовное лицо, епископу надлежало лишить его духовного сана и разжаловать, прежде чем облачать в позорящее санбенито и передавать гражданским властям. Если обвиненный за неявку по вызову суда отсутствовал и при вынесении приговора, сжигали его манекен; потом, после ареста, уже без дополнительных разбирательств сжигали и самого осужденного.

К сожжению манекенов приговаривались также те, кто был признан виновным после смерти. Их изображения швыряли в пламя костра вместе с останками умершего, эксгумированными специально для этой цели.

Мы несколько раз уже упоминали о санбенито, в которое облачали всех, кого Святая палата признала виновным в ереси и на кого пало «тяжелейшее подозрение».

В этих одеяниях их оставляли гражданским властям. Если же даровали прошение, то приговаривали к определенному сроку ношения санбенито, а иногда – к пожизненному облачению в это позорящее одеяние.

Осуждать на ношение санбенито рекомендовал сам Святой Доминик. Но тогда санбенито, носимое даже принцами, говорило, что человек всей душой раскаивается в содеянном грехе. Теперь же носящий его был посрамлен и презираем.

Святой Доминик указывал, что санбенито должно быть сшито из мешковины и быть похожим на рясу монахов его собственного братства; выбор цвета оставался на усмотрение носившего – оно лишь должно иметь мрачный оттенок. В обычаях церкви было ношение «мешка» или рясы членами религиозных братств или теми, кому это присуждалось в качестве наказания. В последнем случае одеяние называлось «saco bendito» («благословенная власяница» (лат.) ), что с течением времени превратилось в «sanbenito», известное также под испанским названием «zamarra» («безрукавка, обычно меховая (исп.)).

Когда крестовый поход против еретиков-альбигойцев на юге Франции достиг высшей точки, не только крестоносцы носили крест на своих одеждах, но и все правоверные католики. Ибо – как и в ночь Святого Варфоломея четыре столетия спустя – человек не мог рассчитывать на спасение жизни своей, не продемонстрировав сей знак. Святой Доминик желал, чтобы наказание предоставляло такую же защиту, но чтобы выделить человека, носящего крест в соответствии с требованием епитимьи, он повелел в этом случае носить спереди два креста – по одному на каждой стороне груди.

Позднее, когда войны на религиозной почве прекратились и всеобщее ношение креста отошло в прошлое, прошедший в 1229 году в Тулузе Вселенский собор постановил, что покаянные кресты должны быть желтого цвета, а состоявшийся еще через четыре года собор в Безье сделал следующий шаг в этом направлении, установив определенные размеры крестов на одежде наказанных. Кроме того, если раньше оба креста располагались на груди, то отныне следовало один нашивать на груди, другой – на спине, а третий – на капюшоне или вуали.

Для сочувствующих еретикам официальная епитимья была определена Вселенским собором, состоявшимся в 1242 году в Таррагоне:

До времен Эймерико санбенито сохранило свою первоначальную форму – ряса, подобная тем, какие носили члены монашеских орденов. Но в четырнадцатом веке санбенито превратилось в накидку с отверстием для головы, спускающуюся не ниже колен, наподобие наплечника, который монахи надевали поверх рясы. Вскоре вслед за этим изменением были приняты и другие: позорное одеяние должно быть желтого цвета, а кресты на нем – красные.

Можно утверждать, что с этого времени одеяние, свидетельствовавшее ранее исключительно об искреннем раскаянии, превратилось в знак бесчестия.

Мы отмечали, что ношение санбенито в качестве наказания прекратилось в пятнадцатом веке. Однако Торквемада склонен был видеть в нем определенные достоинства. Поэтому он возобновил забытую традицию, и по его распоряжению все жертвы Святой палаты облачались в эти отвратительные одежды, за исключением тех, против которых имелось лишь обвинение в дурной репутации и которые согласились на процедуру церковного очищения.

Заключительная стадия эволюции санбенито относится к временам знаменитого Хименеса де Киснероса, который стал Великим инквизитором приблизительно через десять дет после смерти Торквемады; в этой форме санбенито сохранилось до полного отмирания инквизиции.

Киснерос заменил обычный прямоугольный крест на груди и на спине санбенито на «aspa» – крест Святого Андрея – и ввел три вида «покаянных мешков», чтобы по ним можно было узнать о совершенном преступлении и о вынесенном приговоре. Три вида санбенито означали три степени силы подозрения, павшего на тех, кто прошел очищение от ереси: легкому подозрению соответствовало простое санбенито без крестов или других отличительных знаков; при сильном подозрении следовало нашивать на грудь и спину по одной ветви андреевского креста; при тяжелейшем – полагалось носить полный крест.

Осужденные за ересь надевали также высокую митру (конусообразный колпак), изготовленную из картона и обшитую желтой тканью: а для точного определения провинности еретики, раскаявшиеся до исполнения приговора и не подлежавшие сожжению на костре, обязаны были носить на груди, на спине, а также спереди и сзади колпака («coroza», как в Испании называли митру еретика) полные кресты Святого Андрея. Тех же, кто повторно впал в ересь, но раскаялся до исполнения аутодафе (они также носили упомянутые кресты), следовало заложить до пояса вязанками хвороста и поджечь. Когда языки огня охватывали санбенито и колпак, пламя сбивали в знак того, что грешник не подлежал смерти на костре, хотя тело его уже было сильно обожжено. Он заслужил помилование, пройдя через муки, задыхаясь у столба в пламени горящего хвороста. Такое помилование Святая палата дарила еретику, в последний момент признавшему свою вину и пожелавшему вернуться в лоно матери-церкви, чтобы умереть у ее любящего сердца. Поэтому два сопровождавших монаха отвязывали раскаявшегося, чтобы он во всеуслышание сделал свое признание, спасая тело от безумных истязаний, а душу – от вечных мук геенны огненной.