И вот, только читатель начал привыкать, что уже попадаются и сохранившиеся письма БНа, как переписка исчезает вообще. На целый год.

Конечно, переписка не прерывалась. Братья продолжали друг другу писать. Так же часто. Так же подробно. Но писем за этот год не сохранилось вообще.

Аркадий всегда был человеком необычайно увлекающимся, энергичным, что называется — «заводным». Мир для него с детства был исполнен загадок, тайн, сверкающих истин, и никакие, самые жуткие, условия жизни не способны были отбить у него эту жажду искать и знать. Вот представьте: загнали его служить на край света — Петропавловск-Камчатский, воинская часть, рубеж сороковых-пятидесятых, мертвый, совершенно купринский мир — скука, пьянство, жизнь в землянке, никаких развлечений, никакой работы — он дивизионный переводчик с японского, но японцев поблизости нет и не предвидится… (Потом, правда, его откомандировали в распоряжение пограничников, и работа нашлась — допрашивать рыбаков, попавших в наши территориальные воды, — но это уже годы спустя, в конце службы.) И вот там, в этом богом забытом мире, сидит в своей землянке лейтенант Стругацкий и при свете керосиновой лампы самозабвенно изучает теорию отражения — по Ленину и по Тодору Павлову! А какие свирепые письма он мне оттуда писал — требовал информации, больше, новейшей, самой подробной, по астрономии (я стал уже студентом тогда), по физике, и что нового в литературе, особенно в фантастике, и какие новые песни сейчас поют, и какие читают новые стихи…

Сам же БН в это время вел студенческую жизнь. Обычную студенческую жизнь. Как все.

Споры с друзьями-студентами. Компания ребят — очень умненьких, очень начитанных, очень интеллигентных… Полные идиоты! (Поскольку речь идет о политике.) «Если вдруг заболеет товарищ Сталин, — говорили мы друг другу, покачиваясь со стаканом, как сейчас помню, хереса в руке, — что важнее? Здоровье товарища Сталина или моя жизнь?» И это — на полном серьезе! Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль шутить на такую тему, могли бы просто побить. Один только среди нас был умный человек — потому, наверное, что его родители были неизвестно где. (Странные такие родители — они как бы и были и, в то же время, их как бы и не было.) Он-то все понимал и не уставал повторять: «Ну что ты вопишь, как больной слон? Тише! Что вы орете на весь Ломанский! Тиш-ш-ше!..» (Отчетливо помню, я был уверен: он просто боится, чтобы мы своим ором не беспокоили сварливых соседей за стеной.)

И даже получал вот такие письма:

Борис!

Я прошу вас после 12 часов ночи не нарушать тишину в квартире, т. к. я работаю и не могу из-за вашего поведения уснуть. Вы же со своей компанией ведете себя недостойно образованному и культурному человеку: крики, возня, карты…

Это предупреждение, а на будущее я сообщу куда следует. Думаю, что до этого не следует доходить.

Анна Захаровна

Спорили студенты и пели песни…

Я же в молодости баловался стихами активно, предпочитая романтические или неприличные песенки для пения под гитару. Тогда ведь (конец 40-х, начало 50-х) не было ни Высоцкого, ни Окуджавы, ни Кима — приходилось сочинять самим.

Прохаживались по родному городу…

Я живу (всю свою жизнь) в Петербурге (Ленинграде). Гулять не люблю. Хотя в молодости любил: любимый маршрут был — по набережной, мимо здания Военно-медицинской академии, через Литейный мост, снова по набережной до Троицкого (Кировского) моста, и обратно — мимо Дома Политкаторжан, до Сампсониевского (Свободы) моста, по Финляндскому проспекту (самому короткому проспекту Питера) и — домой.

БН даже занимался спортом:

Я же, наоборот, от природы был мальчик хилый и золотушный, но при этом к спорту довольно способный. В седьмом классе физрук Иван Иванович, царство ему небесное, приохотил меня к спортивной гимнастике, и всю свою молодость я чем-нибудь обязательно и с охотой занимался: гимнастикой, волейболом, настольным теннисом. Впрочем, достижения мои были, прямо скажем, скромны — третий разряд, и ни на чуток больше.

В архиве сохранился «Классификационный билет спортсмена», выданный БНу. Зарегистрирован в коллективе физкультуры «Спортивный клуб ЛГУ», где записано, что 5 ноября 51-го года БНу присвоен третий спортивный разряд по гимнастике. И еще — удостоверение ГТО от 13 июля 51-го.

Летом же БН, как и все студенты, отправился на летнюю практику. На этот раз — в Абастумани.

ПЛАН ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ ПРАКТИКИ

студ. 5-го курса ЛГУ, командированных в Абастуманск. обс. (июль—август 1954 г.)

I. Общее ознакомление с работами обсерватории Абастумани (2–3 дня).

II. Работы по определению избытков цвета звезд в избранных площадках неба:

1) Наблюдения………7— 10 дн.

2) Измерения……….

3) Обработка………..7—10 дн.

III. Работы по определению цветовых показателей галактик:

1) Наблюдения………5–7 дн.

2) Измерения……….

3) Обработка……….. 7—10 дн.

IV. Работы по определению спектральных параллаксов звезд: (10–15 дней)

V. Работы по определению фотоэлектрических величин звезд:

1) Наблюдения………3–5 дн.

2) Обработка……….. 5–7 дн.

VI. Определение положений малых планет:

1) Наблюдения………2–3 дн.

2) Измерения и обработка. 3–5 дн.

VII. Ознакомление с некоторыми теоретическими работами по звездной статистике.

(5–7 дней)

___________________

Составленная программа работ имеет лишь приблизительный характер, соответствующий общему направлению работ на Абастуманской обсерватории в области звездной астрономии и астрофотографии.

Каждый из студентов имеет право, согласовав с дирекцией Абастуманской обсерватории, определить большее время на одни работы и меньшее на другие в связи с тем, чтобы по возможности иметь на будущий год материал для дипломных работ.

Студенты обязаны по прошествии 2–3 недель с начала практики сообщить в ЛГУ проф. Дейчу А. Н. свои общие итоги работы по производственной практике для совета и дальнейшего согласования. Адрес: Комарово Финляндской ЖД, 2-я Дачная, д. 5.

БН рассказывает:

Вы — выпускник именно АО. А следовательно, должны были проходить астрометрическую практику. И в связи с этим у меня возник вопрос: не навеян ли эпизод с «Великим кодированием» в книге «Полдень, XXII век» этой самой практикой?

У меня об этой самой астрометрической практике сохранились самые теплые воспоминания: ясная сентябрьская ночь, любимая девушка рядом, хронометр-тринадцатибойщик, метод Цингера… Отрывочные, неясные, но явно милые воспоминания — абсолютно ничего общего с «великим кодированием».

Я, правда, лазал по скалам. У меня был приятель, знакомый, с Красноярских столбов. Когда мы были вместе с ним в командировке, в Абастумани, он гонял меня там по отвесным стенам, но без всякой пользы. Я ничего, кроме страха, там не приобрел. В один прекрасный момент я залез на скалу, а как слезть с нее — я не знал. Вверх дороги не было — для меня. Для него была, для меня нет. А вниз — там уже метров пятьдесят… И вот он меня спускал.

В архиве сохранились некоторые записи студенческих времен БНа. Это различные астрономические расчеты («Спектрограф Кучерова… фокус колимат…. фокус камеры… наклон…», «Отражательная способность листьев разных ярусов» — явное свидетельство работы для Тихова), вручную начерченные таблицы («Стандартный спектрограф № 2»)… И стихи — пробы, черновики: